Долго не смолкнут в Картофельных Ямах пересуды, долго будут перемывать косточки Валфриду и его жене, Асе и ее семье. Но больше всего самой Нине. Можно или нельзя было так поступать? По какому праву расковыряла она то, что давно зажило и поросло быльем? Когда старые Смилтаи и старые Беки почти весь свой век уже прожили. Когда Курт давно истлел. И такова ли благодарность Нины за то, что ее с сестрой приняли, вырастили, выучили? А может, наоборот, так и надо было, чтобы исправить ошибки в летописи событий? Пусть дорогой ценой, зато восстановлена истина.
Молодые в зале и в президиуме удивились. И только. Старшие вспомнили. Начали разбирать, высказывать суждения.
Когда крепко стоишь на земле, можно не торопясь обдумать каждый шаг, либо принять, либо отвергнуть.
Но коль попал меж жерновами, успевай поворачиваться, будешь долго размышлять, — сотрут в порошок.
Барбара с Валфридом приютили Нину с Валей в самую смутную пору войны. Поступок говорил сам за себя. И никто не стал бы его переоценивать десятки лет спустя, если бы за Военной Ниной и Военной Валей в детстве не водилось дурной привычки — подкрадываться тайком и подслушивать.
Средняя комната в доме Беки нежилая, набитая битком всякой хозяйственной утварью. Комнату сестер от нее отделяла легкая перегородка, покрытая нанесенными валиком зеленоватыми цветами. Если проскользнуть в чулан, слышно было, о чем разговаривают Барбара с Валфридом. Девочки забирались туда днем в часы послеобеденного отдыха и вечером перед сном.
Только-только Нина с Валей освоились у Беки, как однажды за стеной услышали свои имена:
— Придут красные, спасибо скажут нам за девочек. — Голос принадлежал Барбаре. Валфрид возразил:
— Как бы не так. Только если соседи подтвердят — не для работы, а из жалости взяли.
— А если по вредности скажут, что мы их взяли вместо служанок? Люди-то разные. Есть и недобрые, — заволновалась Барбара.
— Тогда нужно еще что-нибудь сделать, что могло бы понравиться красным. Ишь, как получается. Не могу же я всем объявлять, что собираюсь повесить на сосне большевистский флаг. Меня схватят и расстреляют.
Валфрид все годы оккупации проработал в Картофельных Ямах стрелочником на железной дороге. Оставит ли его на этой должности новая власть, что установится самое большое через несколько недель, в этом Валфрид сильно сомневался. Стрелки-то он переставлял так, чтобы составы двигались, а не сходили с рельсов.
Он по-прежнему ходил к Смилтаям на блинные вечера, бывало, завернет к ним и без всякого повода. Как обычно приходят в дом, где часто бывают люди. Здесь можно было выпить рюмочку-другую, послушать, как Курт с Учителем музицируют, потоптаться в танце. Ноги сами несли Валфрида к Смилтаям. И виной тому был вовсе не самогон, а хозяйка. Он не переставал ей удивляться. Сыновей двое, муж-пьяница на шее, а успевает скотину накормить, выдоить, напечь блины, натанцеваться и при всем том цветет. Так цветет, что глаз не оторвешь. Валфрид в такие минуты сравнивал Асю с Барбой. Та тоже не была обделена привлекательностью, но все делала вяло. Любила мужа, а не родила ему ни одного ребенка. На стол накрывала, постель стелила, но не цвела так приманчиво, как Ася.
Однажды Ася вышла из кухни в комнату посмотреть, не разметались ли ребята во сне, не свалился ли пьяный муж с постели. Вскоре вслед за ней проскользнул Валфрид. На столе слабо горела выдолбленная из репы коптилка. Ася у зеркала расчесывала волосы. Валфрид открыл дверь так тихо, что она не заметила. Положила расческу, выпрямила плечи, развела согнутые в локтях руки, подтянулась, будто свалила тяжелый груз. Молодая, не скажешь, что мать двух мальчишек. Подрагивающий свет коптилки подернул Асю колеблющейся пеленой. Валфрид шагнул через нее, обнял Асю, обхватил ладонями грудь, почувствовал на мгновение их полноту, но лишь на мгновение. Ася резко вывернулась, нет, не ударила, не взъярилась. Спокойно, даже слишком спокойно спросила:
— Ты разве не женат, я разве не замужем?
Валфрид хотел было что-то сказать про Отомара, которого ей приходится таскать, точно куль с мукой. Хотел разжалобить словами сочувствия: муж под боком, а живет как незамужняя, но Ася не дала ему и рта раскрыть:
— Пошли танцевать. Слышь, Эрвин с Куртом мой вальс заиграли.
Они потоптались на пятачке посреди кухни, стараясь попасть в ритм «У Янтарного моря», музыканты еще не закончили, а Ася уже вывернулась из его рук и побежала к плите, оттуда к столу.
Если бы влепила оплеуху, Валфрид бы подулся и успокоился. Но Ася отказала так вежливо да еще на вальс пригласила, что он почувствовал себя уязвленным. В нем закипала злость. Еще немного — и он бы вырвал у Курта губную гармонь и швырнул на пол. Хуже всего, что, отказав ему, Ася пошла танцевать с Куртом, кружилась так соблазнительно, что Валфрид не выдержал и ушел. Барбара, увидев его, не поверила своим глазам — давно муженек не возвращался с танцев так рано и с такой ясной головой.
В тот вечер Военная Нина и Военная Валя, как обычно, пробрались в чулан. Из-за перегородки не доносилось ни звука. Такая тишина стоит, когда супруги лежат с открытыми глазами и думают каждый свою думу.
Хотя прежний хозяин был крут и стегал их за малейшую провинность, сестры еще тогда умели, подвернись только случай, незаметно скрыться из виду. Чаще всего они прокрадывались в лесной сарай, где Смилтай гнал самогон. Сам он ходил через боковую дверь. А сестры пролезали под створки больших дверей, вскарабкивались на поперечные балки, покрытые досками, на которые был свален лен. Зарывшись в снопы, наблюдали через щели за всем, что происходило внизу. Свое хозяйство с бочками, трубками и чаном Отомар Смилтай огородил фанерой и кусками жести. Получилась уютная рабочая каморка. Он сумел втиснуть в нее даже железную кровать с проволочной сеткой. Для полного удобства бросил на нее черно-белый с коричневыми пятнами полушубок.
Девочки знали, в какое примерно время Отомар начинает клевать носом и, разговаривая с самим собой, ощупью ищет кровать. Когда он засыпал, появлялась Ася, проверяла топку, взваливала мужа на спину, тащила к телеге и увозила домой. Снова возвращалась. Разливала готовую продукцию в бутылки, убирала и, приготовив все для следующего дня, уезжала.
Наблюдать за этим было занятно. Но однажды сестры стали свидетелями таких событий, что, знай они об этом заранее, кинулись бы прочь без оглядки. Теперь, чтобы не выдать своего присутствия, пришлось затаиться в укрытии и ждать.
Ася отвезла Отомара и вернулась в сарай. Вскоре туда пришел Курт.
Девочки прикрыли щели ладонями, чтобы не видеть того, что происходило внизу на железной кровати с проволочной сеткой. Хоть и любопытные, они знали границы, которые нельзя преступить.
Много лет спустя, уже в зрелом возрасте, сестры поняли по тому, как держался Курт, как просто и буднично сняла одежду Ася, что для нее с Куртом это была не первая встреча.
Может, Ася пожалела Курта, он все время показывал фотографии семьи, мечтал о том времени, когда кончится война и он вернется домой, проклинал Гитлера, превратившего мир в кровавую бойню.
А может, ей, уставшей возиться с пьяным мужем, просто не хватало ласки и она нашла ее в предупредительном, душевно мягком Курте.
Ася еще была раздета, и Курт еще только натягивал мундир, как ворвался Валфрид с винтовкой в руке. Курт не успел схватить оружие.
Бека не дал Асе опомниться, погнал — как была — нагую домой.
Все жильцы Смилтаев выбежали на кухню. Все услышали, как Валфрид Бека сказал:
— Курт хотел изнасиловать Асю.
А после этого:
— Я его застрелил.
Ася перестала всхлипывать:
— Валфрид меня спас.
На торжественном собрании в честь Дня Победы в президиуме и в зале стояла тишина. После взволнованного рассказа Нины присутствующие долго не могли прийти в себя.
Валфрид Бека, словно не соображая, где находится, сказал вслух самому себе:
— Ишь, что получается!
Левая рука по-прежнему судорожно сжимала букет.
