— Ишь, что получается. Рассказывают, будто бы курземцы кладут в борозду навоз и это, дескать, правильно. Пусть каждый делает как хочет. Но для скороспелой обкладывание навозом сверху и снизу вредно. Задерживает созревание. С навозом обращайся как аптекарь с лекарствами. Прежде чем сливать, смешивать, он всегда взвешивает. Дашь азота больше, чем надо, вся сила уйдет в ботву. Иной радуется, глянь, какая ботва вымахала. Но спроси, за чей счет она вымахала? За счет клубней. Так что радуется он внешности, а не весу.
Над Валфридом раньше посмеивались:
— Станет ли нормальный человек градусником в земле ковырять? То, что нужно, можно определить глазами. И если этого мало, — ощупью.
Когда Бека взял из борозды больше, чем другие, и когда он первым повез свой урожай на рынок, все, кто скалил зубы, стали прислушиваться. Валфрид своих секретов не скрывал.
— Смотри, что получается. Если в том месте, куда картошка должна лечь, температура два, три, четыре градуса, можешь смело сажать. Это лучше, чем в тепле. Почему? Потому что в холоде клубни выгоняют корешки раньше, чем побеги. Картошечка может освоиться. Пойдут теплые дни, глядишь, ростки вылезут. А чем питаться будут? Так ведь плодородием земли. И возьмут его корешками. Но если клубень сперва выгонит ростки, то получится то же самое, что с ребенком, когда его раньше времени отнимают от груди. Ты смеешься — градусник. Но пальцем температуру не определишь. Палец только чувствует — тепло или холодно, а для скороспелой нужно знать градусы. Чтоб как на острие ножа. Ранняя картошка рисковая. Оттого многие и боятся.
Валфрид прав. Упадут заморозки и сведут на нет все весенние старания. Губителен уже один градус мороза. Двух достаточно, чтобы все поле поникло.
Готовиться к заморозкам приемные родители и приемные дочки начинали загодя. Сказать точнее, еще с прошлой весны. Девочкам вменялось в обязанность выметать из коровьих яслей несъеденную труху, остатки сена и соломы. Все это собирали в одну кучу на сеновале. В дровяном сарайчике в старые корзины высыпали опилки и отлупившуюся кору. Изношенную одежду, не годную ни на половые, ни на посудные тряпки, кидали в угол тележного сарая. Словом, готовили сырье. Спокойно, между делом. Оживление начиналось, лишь когда все признаки недвусмысленно показывали — вот-вот ударят холода. Тогда в старых ведрах и корзинах поспешно выносили заготовленное добро на картофельное поле, раскладывали в кучки. В каждой кучке от всего понемногу. Также по горсти торфа. На растопку шли смоченные в дегте или в дизельном топливе штанина, рукав, воротник, а то и лифчик.
Бека поучал Валю:
— Ишь, что делается. Это тебе не обогрев, как думает иной дурак. Видишь, дым садится на поле. Дым — это рубашка, которая не дает улетучиться теплу из ботвы. А тому, кто в тепле, заморозки нипочем, через рубашку не укусят. Можно и обогревать, но не стоит зря добро изводить. Тогда нужны кострища с пламенем — таким, чтобы теплом обдавало каждый куст. Те, что ближе к огню, могут обжечься, а дальним вообще ничего не перепадет. После смотришь: поле похоже на издерганную бороду. В одних местах ботва огнем выжжена, в других — заморозками покусана. Я эти фокусы с холодами хорошо изучил и остановился на дыме. Некоторые накрывают соломой или еще каким-нибудь утеплителем. Но это возня — вечером накрываешь, утром снимаешь. Другие ходят с ведром и банным веничком, попрыскивают водой. Ботва покрывается ледяной корочкой и сохраняет внутри тепло. Но попробуй окропить все борозды. Целую речку придется вычерпать. Лучше дыма ничего нет. Раньше ходили в ночное, пасли лошадей, теперь пасут картошку. Работа костей не ломит.
Последние слова Валфрид произносил, чтобы подбодрить помощниц. Девочки переутомились, таская ведра и корзины, глаза слипались, спать хотелось. Но когда приемный отец все объяснил-растолковал, то, ей-богу, начинало казаться, что это не работа, а забава. Что бы было, если б в самом деле заставили таскать на коромыслах воду из реки?
Говорят, что к работе нужно сперва пробудить интерес, а там дело все само пойдет.
Валфрид пробудил в Нине и Вале интерес к картошке.
Заставь он приемных дочерей поступать в техникум, вряд ли бы они согласились. Обе уже вышли из тех лет, когда активно стремятся получить образование. Хотя в послевоенные годы как в общеобразовательных, так и в профессиональных школах часто за одну парту рядом с молодыми усаживались и взрослые.
Сестры сами захотели узнать как можно больше о картошке. Валфрид не строил из себя всезнайку, перед тем, как поделиться наблюдениями, всегда напоминал, что в академиях не обучался. Только и всего мудрости, сколько раздобыл в борозде.
Бека сам искал и другим разрешал отклониться от своих рецептов. Поэтому дочки не выполняли слепо указания, а думали и переживали вместе с семьей.
В чулане, как Валфрид с Барбарой называли нежилое помещение, отгороженное от соседних дощатыми переборками, картошку весной приводили в чувство, будили, чтоб очнулась от зимней спячки. Высыпали на пол, выстраивали в ряд на полках, клали в неглубокие ящики. Рассматривали, вертели и сравнивали. Валфрид всегда звал девочек:
— Ишь, что получается. Те, что слишком долго на солнце заглядывались, выгоняют ростки медленнее. А у этих вон ростки худые. Оттого что мало досталось солнечного света.
Когда появились полиэтиленовые пленки, Бека смастерил мешки, насыпал в них клубни, подвесил на гвозди и то и знай подзывал сестер:
— Нина, Валя! Ишь, что получается.
Так вот и хлопотали в мире и согласии. Выстилали пол смоченными в воде газетами, чтобы хватало влаги в чулане.
Нина с Валей выросли, вышли замуж, родили детей. В чулане жила семья Вали. На втором этаже между скатами крыши выстроила себе жилище семья Нины. Чтобы весной прорастить картошку, пришлось прорубать в клети два окна.
Внешне все было хорошо. Даже очень. Но внутри нарывало, зрело недовольство. Чем дальше в прошлое отодвигалась война, тем больше Военная Нина и Военная Валя отдалялись от Валфрида и тем чаще и живописней Валфрид рассказывал о войне. Рассказывали, кстати, и о нем. Он незаметно превратился в человека-легенду. Его постоянно приглашали в школу, на все колхозные торжества и мероприятия, сажали в президиум, одаривали цветами, сувенирами. Потому что Валфрид Ранняя Бульба был единственный из оставшихся в тылу мужчин, кто в Картофельных Ямах с оружием в руках схватился с вооруженным солдатом фашистской армии и спас от бесчестия Асю. Мало того, именно в это время, когда Курземский котел вот-вот должен был взорваться и большинство думало, как спасти себя и близких, Бека вспомнил о русских девочках. Другие отвернулись, делая вид, что не замечают брошенных детей. Барбара и Валфрид протянули руки и предложили сироткам кров.
И вдруг после стольких лет на вечере в честь Победы, когда Валфрид в очередной раз погрузился в воспоминания и как борец тыла получил цветы, Военная Нина попросила слова. Ее охотно пригласили на трибуну. Наверное, дочка хочет дополнить рассказ о приемном отце. Поговорит о военной угрозе, своей работе и мирном голубом небе.
— Валфрид Бека принял нас, вырастил, обучил, поставил на ноги. Это правда. Валфрид Бека застрелил Курта. И это правда. Но почему принял нас и почему застрелил Курта, об этом вам следовало бы наконец узнать.
В зале воцарилась тишина. Президиум не дышал.
Военная Нина много не говорила. Но сказанного было достаточно, чтобы президиум долгое время сидел потупив очи и набрав в рот воды. Публика не знала, как себя вести, то ли аплодировать, то ли хранить молчание.
Некоторые робко, другие с любопытством стали шарить глазами, искать Асю Смилтаю. Кое-кто заерзал на стуле и тут же успокоился. Будешь вертеться, высматривать Отомара Смилтая, напорешься на его взгляд — не обрадуешься. Многим хотелось поглазеть, как ведут себя дети Смилтаев — Дзелде, Айнис, Лео. И какое лицо кажет Барбара. Но тишина сковывала, и единственное, что публика себе позволяла, — это во все глаза смотреть на третье место в первом ряду президиума. После первой фразы приемной дочери Валфрид Бека схватил подаренный ему букет. Нина спустилась в зал, села на свое место, а он все еще продолжал сжимать в пальцах цветы.
