МЕДОВАЯ БАНЯ

— Ты думаешь, у председательского шофера не жизнь, а малина. Оно-то конечно — все знаю, все вижу, помогаю. Но должен быть нем как рыба. За то, что держу язык за зубами, мне премиальные платят. Я даже жене слова лишнего не пророню — работа есть работа. Нелегко, что и говорить. Как у металлургов в горячем цеху. Шутка ли, что ни день, то баня! Посуди сам. Деятель при галстуке похож на переезд с опущенным шлагбаумом. А деятельница в платье — на запертый сейф в комнате кассирши.

Но как только одежка спадает… Чего улыбаешься? При стопятидесятиградусной жаре ничего такого, о чем ты думаешь, быть не может.

Зато с голым или полуголым совсем иной разговор. Нагота сближает.

Как ты одетому скажешь: мне надо бы того, мне надо бы этого? И как он, одетый, ответит: бери, милок, того, бери другого!

Поначалу все помешались на финских банях. Разогревай гостя до тех пор, пока у него с носа не сорвется седьмая капля, и поехали — вниз по желобу, прямо в пруд.

С этими желобами тоже всякое бывало. Мы устраиваем в бане хозяйственные дела, а жены воображают невесть что. С заместителем председателя вообще жуткая история вышла. Жена тайком вогнала в желоб гвоздь. Отлично зная: первым покатит сам хозяин. Что было? Разорвало пополам. А что гвоздем разодрано, то пропало. Вот тебе и судьба: человек при должности, зарабатывает хорошо, а уже не мужик.

Другие были умнее. Капнут незаметно суперцементом — как будто птичка пролетела. Скатишься разок — ляжка точно тертая морковь. Не увечье, а ласковое напоминанье, что жена постоянно думает о тебе.

Теперь такие безобразия больше не случаются. Жены сообразили: рост благосостояния хозяйства начинается с бани, в конце концов и им что-то перепадет.

Только гость нынче пошел привередливый.

Раньше было просто. Редко у кого была такая баня. Мы свою построили одними из первых. Она, скажу вам, стоит целой подсобной отрасли. С винными цехами только головную боль наживешь. Доктора смотрят, как бы не проникли бациллы. Питейные профессора пробуют, смакуют, не отдает ли сивухой. Этикетки заказывай у художников. Ну, когда начинает бродить и пущена бутылочная линия, успевай считать рубли. Тогда ничего. Но до этого продирайся, как сквозь еловую поросль за свинушками.

А в бане что — топи да выжимай из гостя последнюю каплю влаги. Всегда настает миг, когда вместе с градиной пота еще что-нибудь вынешь. Иной раз асфальта вытечет на километр. В жару поры открываются: то машинка какая-нибудь выскочит, то кирпич обломится.

Раньше было просто. На пальцах можно было сосчитать, где бани топились. Приедет начальник из района или из Риги — запихивай его в парильню. Пусти жар — поры нараспашку. Хорошим ужином — роток на замок, и дело на мази. И мне банные затеи одно удовольствие. Хошь — парься, хошь — сиди в машине и читай детективы.

Приезжего оглушали заведением как таковым. Долго не возились. Председатель освобождался пораньше, да и я часов в двенадцать мог лечь рядом с благоверной.

Сейчас так дешево не отделаешься. Люди наездились по белу свету, на каких только полках не парились. В супербассейны прыгали. И в те, где дно электричеством подсвечено, и в те, где проваливаешься в кромешную темь. Нынче иной гость сперва спросит, проточная ли вода в пруду, другому подавай родниковую прохладу, не меньше.

Помню, было у нас дело с одной должностной дамой, из которой надо было выпарить кое-какие фонды. Присаживаются оба с председателем на полок. Я подношу пиво. Время от времени подкладываю яблоко, пусть печется и обдает ароматами. Она смотрит, смотрит и говорит:

— На позапрошлой неделе была я в баньке, так там морковь клали в жар.

Вижу, мой председатель заерзал, побагровел что маков цвет. Та морковка ему как нож в сердце. Мигом смекнули мы, в чьей парилке сиживала гостья — у нашего неофициального партнера по соцсоревнованию.

Тут мой, как бы между прочим, начинает объяснять:

— Мы тоже этими ароматическими добавками занимались, чего только не перепробовали. Тут нельзя как попало. Пригласили врачей. Оказывается, с морковью шутить не рекомендуется. При такой жаре испарения ложатся на верхние дыхательные пути. Поначалу не чувствуешь ничего, а потом всякая хворь лепится. Яблоко, оказывается, самое невинное средство. Лучше всего подходят зимние сорта. Кислинка для бани что для послеоперационного влага на губах. А морковь не хороша. Можно еще катар нажить.

Подаю гостье пиво, вижу, губы сжаты, знать, соображает, как отплатить тому, кто морковку подсовывал.

А мой как ни в чем не бывало цедит пиво и зырит искоса на фонды. Весь так и сияет.

Никаких морковок, понятно, мы не пробовали и ни с какими докторами не советовались. Хотя нет, был тут однажды табунок медиков, погуляли вволю и укатили восвояси. Хлебнули, само собой, как всякие нормальные люди.

Председатель с этим катаром и верхними дыхательными путями малость переборщил. Распределительница фондов насупилась — все ей не по шерсти. Еще бы, на стольких полках насиделась. Помолчит, помолчит и буркнет:

— Да, в яблоке есть что-то порядочное.

А я про себя думаю: уж кому-кому, но не тебе о порядочности лопотать. Была бы сама такой, дома бы помылась, не стала бы выставлять всем напоказ свои телеса. Мне-то что? Принес пивка да положил яблочко печься.

Председатель обиняками стал подбираться к фондам. А она и ухом не ведет. Чуть погодя обращается ко мне:

— Может, еще одно зажарим?

Что скажут, то и делаю. Не мне с ней рядом на лавке сидеть. За председателя только страх берет. Сердце у него точно застиранная посудная тряпка. Но надо держать марку. Для какого-нибудь размазни она фондов не отпустит.

После третьего яблока председатель подсовывает под язык валидол. Когда я занес пятое, вижу, мой тайком уже нитроглицерин в рот кидает. Я, понятно, нервничаю. Не дай бог взлетим в воздух без всяких фондов. Дальше хуже, он за лавку хватается, левый бок потирает. Убавил я маленько жар. А эта возьми да начни яблоко щупать.

— Оно что, другого сорта? — спрашивает.

И пот в ней не переводится, и жар нипочем. Баба что оглобля. Намучились с ней до полтретьего. Тут уж ее проняло. Обещала выбить дополнительные фонды.

После того раза мы с председателем рассудили: на одной выносливости выезжать больше нельзя. Так и надорваться недолго. Лучше тратить энергию на выдумки.

Как-то на банной трубе аист стал гнездо вить. Не потопишь два дня, глянь, он уже палок натаскал, переплел их крест-накрест. Я лезу наверх, сбрасываю. А он, будто назло, таскает и таскает. И трудится, как на ударной стройке. Я ему выпилил на соседнем дереве место, прикрепил тележное колесо. Ан нет — трубу ему подавай. Так увлекся, что и дыма не боится. Делает свое дело, и все тут. Аж почернел весь. Когда на лугу аисты собираются в стаю, наш как чучело посередке вертится. Закоптел почему-то только один. А что, разве они не вдвоем дом строят? Или только муж работает, а жена, пока не сядет на яйца, мотается по общественным делам? Поди разберись, как у этих аистов заведено.

В конце концов удалось нам их отвадить. Но осталось колесо и выпиленная щербина на дереве. Председатель говорит:

— Там должно быть гнездо с аистом.

— Что, мне самому его плести? — вырвалось у меня.

— Тебе за это деньги платят.

С моим не вздумай шутить. Рассвирепеет — струна лопнет. Иди тогда обратно на грузовик. Тут, понятно, нелегко, иной раз сутки напролет крутишься мелким бесом. Зато у кормила.

Что же делать с этими разнесчастными аистами? Раздобыл я покинутое гнездо, затащил на дерево. Так ведь пустой колыбелью никого не заинтересуешь. А приедет, скажем, горожанин, родом из деревни, увидит аиста — и сразу душой оттает. Что делать? Выкупил я за четыре пол-литра два чучела у учителя биологии. Есть у нас такой тихий пьяница. Даже не спросил зачем.

Одного я посадил, пусть сидит на яйцах, задрав голову. Другого поставил на одну ногу и засунул клюв под крыло. Идиллия.