Ледники ползли, погребая тысячи квадратных километров, с Алтайских, Саянских, Яблоновых и Становых гор в Сибири, с круглых вершин Урала, с Кавказского хребта, с Тянь-Шаня и Гималаев, с Атласских и Капских гор, Кении и Килиманджаро в Африке, с Кордильеров и горных цепей в Чили, Патагонии и на Огненной Земле, в Австралии, на Новой Зеландии и даже в Колумбии и Венецуэле, едва отстоящих на 7-11° от экватора.

И ледниковый панцирь придавил всю Северную Америку до 39° широты. На такой широте в Европе лежит Сицилия.

Рисский ледник отступал, колеблясь. Шельская межледниковая эпоха была вполовину короче кромерской.

И в четвертый раз вюрмский ледник спустился с севера. Его господство длилось опять двадцать пять тысяч лет. Он не дошел до Москвы. Со времени его отступления миновало около двадцати пяти тысяч, по другим вычислениям — едва десять тысяч лет.

Во время этого четверократного оледенения покой оставил земную кору. Скандинавский и канадский щиты то подымались, то опускались. В эпоху наибольших поднятий не существовало Балтийского, Немецкого и Белого морей, Европа далеко вторгалась в Ледовитый океан, и мост суши тянулся от Франции и Скандинавии через английские острова и Исландию к Гренландии. Вулканы извергали лаву среди исландских льдов. Сохранились ледниковые кратеры центрального французского плато. Албанские вулканы засыпали пеплом римский Лациум. И подземные удары сопровождали образование конических вершин гор Сьерра и Скалистых в Северной Америке.

Не надо думать, что верхоянские морозы должны были господствовать тогда на Земле. Выяснено, что достаточно понижения среднегодовой температуры на 4–6°, немного больше влажности, немного более равномерного распределения ее по временам года — и повторится рисское оледенение.

Могли ли вызвать такое понижение одни колебания земной коры? Ледниковая эпоха слишком близка к нам, она лучше, чем все другие, изучена наукой, и, как всегда, в близком видишь сложность, для которой трудно подобрать простые объяснения.

Говорили о некоем круговращении в течение двадцати одной тысячи лет точки северного полюса, о периодическом изменении в течение восьмидесяти шести тысяч лет формы земной орбиты, то приближающем, то удаляющем Землю от солнца. Но разве каждые двадцать одну тысячу или восемьдесят шесть тысяч лет посещали Землю оледенения?

Высказывались фантазии о более и менее будто бы теплых частях мирового пространства, через которые пролетала Земля. Предполагали конвульсии солнца, дающего последние вспышки, чтобы затем навсегда стать холодной красной звездой. Астрономия, не отвергая решительно этого взгляда, все же не видит никаких веских доводов в его защиту.

Наконец искали разгадки в составе атмосферы. Сейчас в ней 0,03 % углекислоты. Уменьшите ее количество вдвое — и поглощение солнечных лучей атмосферы настолько изменится, что средняя годовая упадет как раз на 4–5°. С другой стороны, увеличьте эти 0,03 % в три раза — и тропики распространятся почти на всю Землю. Так, попутно, объяснился бы и тепличный климат эры рождения каменного угля и вечная весна мезозоя и третичного периода.

Это очень заманчивая точка зрения. Обоснована она знаменитым шведским ученым Сванте Аррениусом. Последнего слова о ней еще не сказано. Но плохо в ней то, что основным источником, снабжающим атмосферу углекислотой, являются вулканы, а в эпоху оледенений их как раз было больше, чем сейчас. Быть может, истина не принадлежит вообще никакому из приведенных взглядов в отдельности, но только комбинации нескольких.

Как бы то ни было, ледник снова перекроил лицо Земли.

С ним кончился величайший третичный расцвет млекопитающих. Пышные леса вечной зелени и вечного цветения погибли с миллионами их обитателей. Тысячи видов и форм оказались истребленными. Порвались нити, некогда непрерывно связывавшие многие отряды и семейства. И фауна, как и флора, нынешней Земли — по существу обедненный остаток фауны и флоры третичного периода. Она подобна гребенке, у которой выломана половина зубьев. Поэтому оставшиеся зубья разделены друг от друга зияющими провалами.

Но никакой новый класс животных больше не выдвинулся сменить млекопитающих в их владычестве на Земле. Тот, кто завоевал Землю после ледников, сам принадлежит к классу млекопитающих.

Как всегда, в первую голову погибли лучше других приспособившиеся к третичной весне. Самые совершенные специалисты вымирают первыми в эпохи потрясений, и на сцену выступают бывшие в тени в эпоху их могущества, специализированные меньше всего.

Гигантские хоботные не сразу освободили Землю. Но это должно было произойти с железной необходимостью. Только два вида слонов «пересидели» до наших дней на юге. Огромный древний слон бродил в одиночку еще в первые межледниковые эпохи. И лишь мамонт, обросший шубой, долго населял стадами Европу и Азию. После Адамса не раз извлекали целых мамонтов из вечной мерзлоты. Питомец школы Кювье заблуждался: в их стиснутых челюстях нашли хвойные ветви и полярные мхи, они имели заднепроходный клапан, защищавший от стужи нежное отверстие кишки. Это были животные льдов, гости угрюмой природы. Они вымерли, немного не дотянув до исторического времени.

Вместе с трупами мамонтов находят замороженные трупы немногочисленных других представителей мира третичных гигантов, которым удалось — но только на время! — сохранить себе жизнь, «переключившись» от тропиков к тундре. Так «тянули» еще огромные волосатые носороги и бегемоты.

И в пещерах укрывались последние потомки колоссов-хищников. Пещерный медведь ударом лапы мог бы свалить страшного американского гризли. Он охотился на лошадей, на быков, на лосей, оленей и даже — изредка — на слонов. Высокая пещерная гиена обитала в Италии, Франции и в Англии. И в оледенелой Европе еще раздавалось мяуканье махайродуса, гигантского пещерного льва, редевшего год от году.

Стада вымирающих на севере лошадей все же насчитывали тысячи голов. Тур, чудовищный бык, чуть меньше носорога, описанный еще Цезарем, исполинский олень с двухпудовыми рогами, между верхушками которых укладывалось почти четыре метра, вымерли, может быть, только в феодальные средние века.

Полярная «перестройка» всех этих животных, видимо, оказалась непрочной. Тогда возникал рядом с ними подлинный мир арктической жизни — мир ягелей, карликовых сосен и берез, скудный мир песцов, росомах, мускусных быков, мышей и русаков, приземистый, окрашенный в белое, редко расселенный, как бы придавленный к земле, так скупо отмеривавшей ему горький насущный хлеб.

Этот мир распространился на необозримом пространстве. А потом, когда ушли ледники, он последовал за ними или, застигнутый врасплох, поднялся высоко на горы, создав нынешнюю альпийскую фауну и флору, фауну и флору карликовых форм, долгой зимы и короткого лета, родную сестру фауны и флоры тундр.

Стояли суровые времена. Только вчера, кажется, пришло лето, и вот оно опять уходит… Начинаются длинные, страшные ночи, в течение которых никогда нельзя сказать, подымется ли завтра снова солнце, как нельзя сказать, превратится ли опять оно, маленькое, сплюснутое желтым кружком, бессильным против все оцепенившей зимы, в пылающий лаской и яростью диск, гонящий соки в растениях и растопляющий льды.

Но и весны тогда были бессильны растопить великую ледяную стену, высившуюся там дальше, к северу. Она местами крута, местами отлога. Огромный вал обкатанных камней, таких, каких не пошевелить и мамонту, громоздится перед ней и вмерзает в нее. Эта стена не стоит на месте. Она движется вперед, большей частью так, что этого нельзя уследить, иногда стремительно рушится с оглушительным громом. Она выпускает ледяные языки, прорывающие ущелья в земле. Но когда она останавливается, лето отнимает у нее лед глыбу за глыбой и уносит потоками студеной воды. А сейчас стена больше стоит, чем движется. И поэтому от лета к лету она отступает.

К югу от нее тянутся гладко выглаженные холмы, похожие на бараньи лбы, валунные морены. Солнце столетиями убирало отсюда лед, и нельзя вспомнить, когда оно начало это.