– Далеко ходить не нужно, он совсем рядом.

– Это вы, дядя?

– Это Гуго.

Король нахмурился.

– Снова вы о нем. Впрочем, вы правы. Да так оно и было.

– Значит, ты подчинился ему? Отдал себя под его власть?

– Во всяком случае, попытался это сделать. Я наговорил ему кучу любезностей, припомнив при этом наставления покойного отца. Ненависть к Адальберону всецело завладела мною, и я сказал герцогу, что готов полностью предоставить себя в его распоряжение. Он спросил, что меня тревожит в данный момент, чего я хочу, и от него в частности? И тогда я посвятил его в свои планы, обрисовав Адальберона как самого презренного негодяя, какого когда-либо носила земля. Он всегда помогал Оттону, злейшему врагу франков, переписывался с ним и Аделаидой, а когда герцог едва не разбил Оттона при отступлении от стен Парижа, этот Иуда дал германцу войско, чтобы поддержать его. Воображаете, дядя, до какой степени подлости и вероломства дошел этот имперский лизоблюд! Я сказал Гуго, что мечтаю покарать его.

– Реакцию герцога нетрудно было предугадать, – задумчиво произнес Карл Лотарингский. – Твоя речь не вызвала у него бурного восторга.

– Почему вы так решили? – с интересом спросил Людовик.

– Вряд ли Гуго мог планировать натянутость отношений между ним и Церковью, откуда один шаг до папы.

– Вы словно сами присутствовали при этом разговоре. Так оно и было. Я заметил, что герцог помрачнел. Теперь я понял причину этого. Но непонятным было его дальнейшее поведение: он с готовностью пошел со мной осаждать Реймс.

– Он не посмел перечить воле короля, вот мотивы его действий. Ведь он всего лишь твой вассал. В случае чего вина ляжет не на него. Тонкий политик, хитрый и осторожный, продумывает каждый свой шаг. Однако что же дальше? Вы осадили Реймс?

– Но не взяли его, потеряв много людей.

– И ты снял осаду?

– Вначале я отправил к Адальберону гонца с предложением добровольно сдать город, пока дело не дошло до штурма, а потом позорного изгнания архиепископа из королевства. Далее ему предписывалось принести клятву верности франкскому королю и разрушить имперские замки в его епархии.

– Архиепископ, конечно же, стал уверять тебя, что наветы на него ложны, он всегда был предан своему королю, а посему не понимает, что происходит: почему осада, чего от него хотят?

– Клянусь, вы меня удивляете, дядя! – воскликнул король. – Что заставило вас так подумать?

– Я почти в два раза старше тебя, племянник, и немало повидал в жизни. Будь это воин, он вышел бы на битву, а поскольку он духовное лицо, то, как и всякий церковник, стал изворачиваться, пожимая плечами и делая удивленные глаза. Хитрость и лицемерие – обычное оружие церкви.

– Ах, дядя, как мне не хватало всегда вас и ваших советов, – сокрушенно вздохнул Людовик. – Вероятно, тогда всё сложилось бы иначе… Но я продолжу. Мой посланник прибавил, что архиепископ согласен, как я того требую, держать оправдательную речь и для этого готов встретиться со мной в Компьене. Это меня устраивало, тем более, что погода не благоприятствовала длительной осаде: стоял март, люди мерзли. Я снял осаду и отошел в Санлис.

– Остальное мне известно, – сказал Карл. – Архиепископ, конечно же, не выполнил твоих условий и не разрушил имперские замки.

– Мало того, – поспешно добавил Людовик, – он послал туда сильные гарнизоны, будто бы кто-то уведомил его о моих планах захватить эти замки. Но я догадываюсь: это Герберт, больше некому. А тут еще епископ Ланский Асцелин…

– Ты получил мое письмо в начале этого года? Понял, наконец, что он любовник твоей матери? Он был им и тогда, при твоем отце. Я знал об этом и пытался раскрыть Лотарю глаза на измену жены… а он изгнал меня. Не зная, какой найти предлог, он использовал первый подвернувшийся под руку, обвинив брата в клевете.

– Этот Асцелин тоже имперский прислужник, как и моя мать. Ну да с волком дружить – по-волчьи выть. Я выгнал обоих, приказал им убираться из королевства. А они нашли приют… у Гуго.

– Они упали в ноги сильного, моля его о защите, – мрачно изрек Карл.

– Теперь вы видите, дядя, все ополчились против меня. Даже Эд и Герберт, верные слуги отца, замурлыкали у ляжек толстухи Аделаиды. Впрочем, после смерти своего сеньора они продолжали также верно служить и его жене. И вот теперь, когда все отвернулись от меня, лаская преданными взглядами красные сапожки на ногах Феофано и тройной подбородок ее свекрови, мамочка Оттона шлет мне предостерегающее письмо. Она угрожает войной, если я не прекращу нападок на Адальберона.

– Высоко же она ценит жизнь реймского ренегата, коли решилась на такое, – обронил герцог. – Тебе стоит призадуматься, племянник: слишком велики у империи шансы на выигрыш.

– Я не отступлюсь от своего! – решительно отрезал Людовик. – И я избавлюсь от реймского волка, мечтающего напиться франкской крови. Суд назначен на двадцать седьмое марта. Осталось ровно два дня.

– Кто же будет судить архиепископа помимо тебя? – усмехнулся дядя. – Его сторонники, такие же слуги империи?

– Мои вассалы, вся франкская знать!

– Не боишься последствий необдуманного шага?

– Кто посмеет подать голос против франкского короля?

– Римский папа и император Оттон.

– Меня поддержат герцоги и графы.

– Голос одного из этих двоих будет весомее.

– В своих владениях я – король, и архиепископ Адальберон – мой вассал.

– Это не понравится империи, тебе не стоит наживать в ее лице врага. Резолюция суда не должна вызвать недовольство. Феофано уже косится на тебя из-за Вердена; неугодный ей вердикт заставит ее двинуть на Лан свои войска.

– Но я не могу оставить безнаказанным этого реймского плута!

– Ты стоишь на зыбкой почве, тебе следует свернуть на грунт.

– Искать мира с империей?!

– Только тогда она закроет глаза на этот суд.

– И отдать ей Верден? Одно из двух главных епископств! Ворота Лотарингии!

– Если хочешь, поставь условие.

– Никогда! – воскликнул король, вскочил и принялся мерить комнату шагами от стены к стене. – Ведь мой отец завоевал этот город! Отдать его – значит предать отца! Склонить шею перед трясущейся от старости жирной германской свиньёй!

– Тогда готовься к войне.

– Пусть так! Я первым пойду на Оттона!

– И будешь разбит.

– Еще посмотрим, как я сверну ему шею.

– Королевство франков велико, тебе не успеть собрать войско. К тому же не все пойдут. Каждый граф и герцог – сам себе король. Чего ради ему встревать в твои распри с империей?

Людовик остановился близ дяди, лоб прорезали морщины.

– Думаете, мне не одолеть германца?

– Как ястреб ни быстр, орел все же сильнее.

– По-вашему, надлежит искать с ним мира?

– Сделай хотя бы вид, научись фальшивить. Тебе надо набраться сил, а дальше посмотрим. Нынче ты – лишь волчонок, Оттон – матёрый волк. Только равный по силе сможет победить его. Эту силу даст тебе время. И запомни твердо еще одно: худой мир лучше доброй ссоры. Хорошо ли, когда кругом тебя враги? Намного лучше, если они становятся друзьями.

– А вдруг Оттон, усыпив меня, нападет?

– С какой стати волку нападать на собрата, коли тот не отнимает у него кусок?

– Значит, мне надлежит подчиняться империи?

– Франкия станет лишь ее частью, а ты – другом императора, но не его вассалом. Как Ричард Нормандский по отношению к франкскому королю. Он – твой друг, тем не менее ничем тебе не обязан. Он король своей земли, ты – своей. Вы всего лишь добрые соседи, не связанные вассальными присягами. Постарайся, чтобы на тех же позициях стояли Римская империя и Франкское королевство. Хотя бы временно, пока ты не войдешь в силу. Ее даст твой авторитет и знать – мощный кулак, против которого Оттону не устоять. Там, в Ахене, знают это и опасаются. Вот почему к тебе подсылают дурных советчиков. И вот причина, в силу которой империя, помявшись немного для приличия, протянет тебе в ответ руку. Не говоря уже еще об одном: ты найдешь самого сильного союзника в лице герцога франков. Увидев, сколь крепка власть короля и велико к нему уважение, он поможет тебе свалить Людольфингов, навсегда избавившись от их опеки, если, конечно, к тому времени ты останешься верен своей мечте и делу жизни отца.