— Я не вправе тебя об этом просить. Просто будь осторожнее в своих помыслах, они не так чисты, как предстают на первый взгляд, — мама благословенно сжимает руку дочери.

— Если заваривать раз в месяц этот травяной сбор, то проблем с потенцией не будет, — отец разряжает обстановку, кидая в руки Дане холщовый мешочек с сухой травой. Она трещит хворостом под пальцами сына.

— Владиному ухажёру нужнее, — брат, смеясь, передаёт сестре лечебную смесь.

***

Тридцать первое декабря растягивает провода электрических лампочек на городских столбах.

Влада возвращается в квартиру Мирона после недельного отсутствия, не прикреплённого никакими вразумительными объяснениями.

Дверь открывает брюнетка с монро над губой и без паролей и явок пропускает внутрь. Влада улыбается и едва не предлагает секс втроём, но позади брюнетки из комнаты в комнату переходят незнакомые люди, а это уже предполагает свингерство.

В кухне висит сигаретная завеса, на столе раскладываются мясные тарталетки Катериной.

— Где я могу найти свои вещи?

— В спальне отца.

Влада отворачивается от Кати, собирается уходить.

— Я ненавижу тебя… — сквозь слёзы произносит дочь Мирона. Липкие слёзы превращают её лицо в недвижимую маску.

— Взаимно.

Всё это пустой трёп, не облагораживающий никого, но они наконец-то определились с направленностью своих отношений без лицемерия и притворства.

Её вещи аккуратно сложены в бумажный пакет, и Владиславе нужно как можно скорее убираться из квартиры, чтобы не столкнуться с презрительным взглядом Мирона Дмитриевича. Он обязательно заставит её объясниться.

Холод открытого настежь окна прикрывается теплотой тела.

— Я боюсь себя, безумная, — его руки притягивают Владу за плечи. Она обезврежена объятиями, в которых упрятано столько нежности, что голова кругом. Отгородиться нет сил.

Он больше ничего не говорит, просто подтягивает к локтю рукав рубашки, над запястьем набита татуировка оленя, точь-в-точь копирующая Владину и Петькину; в короновидных рогах оленя теряется чернеющее — marry me*.

_____________

*marry me — выходи за меня.

========== Часть VIII. ==========

Ни кольца, ни хуя. Лишь первоклассный плагиат оленя с кляксами букв в переплёте рогов.

Marry me — хуерре ми.

Спонтанность — старая дура в потёртом пальто.

Владу сотрясают «спонтанные» рыдания под перезвон бокалов в соседних комнатах. Слезы высушивают кожу лица, как солнце курагу. Хочется протереть лицо косметическими салфетками с запахом крема против морщин, но одолжит ли их Катерина, если она скажет её отцу «нет»?

Влада тянет рукав свитера Мирона к запястью, скрывая от своего взгляда татуировку.

— Тебе будет восемнадцать в марте… — в сердцевине слов разламываются ядра надежды. — Или ты совсем мартовская кошка?

— Я курю, как депрессивная неврастеничка, и трахаюсь, как блядина, — выходит из объятий химика, делая уверенный шаг вперёд; пробирает дрожь. Он не держит — он — не брат, не склонен к ограничению передвижения и насилию. — И мои девяносто девять процентов принадлежат Петьке.

— У тебя ко мне есть хоть что-то? — в путеводителе по её чувствам можно запутаться на раз.

— Скандалы, — не задумываясь.

— Мне не стоит больше зарекаться?

— Нам же вполне хорошо было на сеансах расслабляющего секса, зачем всё усложнять?

— Потому что я хочу заниматься любовью с любимой, — выделяет голосом, — женщиной, женой, — где-то на стыке слов звучит почти признание.

— Между нами даже не было каруселей, — открыто намекает на то, что они ни разу не были за пределами его квартиры.

— Любовь рассчитывается в каруселях? — в нём самом, кажется, заводится смертельная «парковая игрушка» — он не контролирует свою злость, которая затемняет зрачки на тон чернее.

— Вот именно, что любовь рассчитывается…

— Вот так вот всё и закончится?

Во дворе запускают преждевременную, тестовую серию салютов. Они не громче его сердца, разрывающего пульсирующим биением грудь.

— Вот так…

Посадка на рейс одиночества заканчивается. Декабрь утратит себя через десять часов. А Мирон обязательно переживёт этот полёт; просто закажет бутылку виски у стюардессы.

***

Они по разную сторону баррикад — стола.

Влада остаётся у Мирона Дмитриевича, потому что Петька просит провести этот новый год по-семейному.

— Владик, останься с нами, — этого вполне хватает, чтобы остаться в одних квадратных метрах с мужчиной, которому была дана отставка.

Уют — «по-семейному» — для Влады в скандинавских тонах — в блендере смешивают Арктику, лёд, изморозь и небо цвета кобальта.

Благо шампанское искрится песками Сахары.

В тёплом шампанском плавают размокшие кругляшки от праздничной хлопушки, и «прилежная» ученица не напивается до скоротечной, но рецидивной амнезии. По трезвости она может составить конкуренцию всем присутствующим с лжевесёлыми лицами.

Мирон флиртует с апельсиновой девушкой — веснушки разлиты каплями масла на её лице, — в откровенном платье; они смеются неподобающе громко для не наступившего года. И Влада улыбается ему, когда тот не больно задевает её взглядом.

Новый год разрывается фейерверками, и все синхронно бросаются к бокалам с игристым.

Химик не специально задевает бутылку шампанского, и жидкое, полупрозрачное золото впитывается в нежно голубую рубашку и брюки. Он подворачивает рукава и вытирает салфетками одежду.

— Пап, это ей предназначено? — гомон голосов стихает именно в тот момент, когда Катерина задаёт очень даже удобный вопрос.

Дочь придирчиво смотрит на татуировку, сравнивает её с Петькиной. В семье оленей-то прибавилось.

— И что ты ответила? — Катя поворачивает голову к Владе, сидящей рядом; в глазах у неё Кай складывает из льдин — «ненавижу».

— Да, — она решает поиграться с пшенокудрой. — Родственнички, привет, — поднимает бокал, — дочка, — обращается к Катерине, — этот глоток за тебя.

Мирон Дмитриевич застывает, прекращает застёгивать пуговицы на манжетах рубашки. В нём буря противоречий раскалывает под орех сердечный клапан. Он явно зол — побелевшие сжатые кулаки дают венам пропороть кожу рук до локтей, намеренно дотронуться до кулаков — сломать пальцы. И к нему лучше без бронежилета не подходить — изрешетит; Влада — мишень номер один.

— Поговорим? — он вырывается из оцепенения, встаёт с места.

Апельсиновая девушка забывается на счёт раз.

Катерина подаёт невербальные сигналы ненависти всем телом.

Петька понурый после разогретого комнатным теплом шампанского. Всегда так с ним… Пьёт хуже, чем трахается.

А Влада не делает абсолютно никаких встречных Мирону движений. Злые химики — хуже ядерной бомбы.

— Поговорим, — его голос ближе, он у неё в правом ухе.

Резко отодвигает её от стола (ноги отрываются от пола, она в его невесомости), хватает под руку (она в его власти) и ведёт к лестнице на второй этаж (она на его члене, не стерпит же). Кто-то из присутствующих включает «Голубой огонёк» на всю громкость.

— Мне тридцать четыре года, я взрослый мужчина… — он довольно чёрств, — со мной игрульки не прокатят, безумная, — он подавляет её, — в особенности, если в это втягивается моя дочь, — он имеет её в рот словами.

Влада пытается спрятаться от Мирона за сигаретным смогом. Она не отвечает. Ей нет дела до того, что ему без шести лет сорок, а на Катерину так вообще положить большой и толстый. Между ними повисает трёхминутное молчание и пелена белокурого удушающего дыма.

Мирон Дмитриевич проявляет заботу о здоровье ученицы — тушит сигарету двумя пальцами. Он заходит за её спину, и Владе тепло рядом с ним, словно он натёрт обжигающим скипидаром. Так славно, что «Голубой огонёк» на всех мощностях. Платье рвётся по неровному контуру на позвоночнике; там нет застёжек, чёрт с этим.

Закрывает глаза, чтобы ощутить его в себе сполна, обостряет воспалённые чувства.

Гнущийся хлыст прокладывает удар алой полосой, словно росчерком помады на хрупкое стекло, через всю спину. Он раскупоривает в ней талант беспрекословного подчинения; она почти не дышит под плетью.