— Только соври мне, — рычит она. — Только соври… — шипит так глухо и так слабо.
А у него сердце болит. Что с ней делали? И какую в этом роль играл он? Ньют не уверен, что хочет знать. Женская рука все-таки выпускает его запястье. Но он не врет. Через сорок минут его приводят в просторную комнату. Там большое окно. Во всю стену. Соня сидит на мягком диване и смотрит вперед. За окном море бьется о скалы. Природа грозная, лютая, лихая. Ньют садится рядом с девушкой. Она головы не поворачивает, но он чувствует, как губы ее подергиваются в слабой улыбке. Они знают, что им дано несколько дней покоя. Еще не все прошли третью фазу. Они — первые. Остальных иммунов еще испытывают.
— Расскажи, — просит Ньют.
И тогда Соня поворачивает голову. Она смотрит на него долгие секунды, ласкает взглядом его лицо, потом находит его руку, сплетает их пальцы. Крепко, надежно, верно. Юноша чувствует, как ей становится легче. И она говорит. Тогда Ньют узнает, что она была в такой же каменной комнате, как и он. Ей так же какой-то невидимый человек приносил еду утром. Ее так же будили электрическим светом. И показывали записанные на пленку видео. Первую видеозапись она описывает в точности. Поляна, яблоко в ее руках, его длинные волосы, их бег, поцелуи, улыбки и смех. Когда она говорит об этом, ее щеки алеют. Ньюту это нравится. Он протягивает руку и касается ее скулы костяшкой, проводит так ласково, что девушка замолкает на мгновение. Она не уверена, что хочет знать прошлое. Она всего лишь хочет, чтобы этот юноша был рядом.
Соня молчит долго. Мнется, кусает губы. Ньют думает о том насилии, что показывали ему. Он понимает, что это была фикция, суррогат, подделка. Соню никто и пальцем не тронул. Ее кожа чистая, белая, от нее пахнет свежестью и чем-то едва уловимым. Ньют понимает, что врали и ей. Показывали что-то столь жуткое с ним в главной роли, что ей страшно говорить.
— Тебя пытали, — все же произносит Соня.
Она говорит о раскаленных углях, о плавящемся железе, о лоскутах его свисающей кожи, о паленом мясе. Она говорит, и ее колотит. При каждом падающем слове, словно ударе топора. Ньют поспешно притягивает ее к себе. А Соня все шепчет о том, что ей снились эти картины. Его переломанные кости, обуглившаяся кожа, кровь. Он прижимает ее к своей груди, кладет подбородок на ее макушку, как всегда делал раньше — он уверен, что именно так и было.
— Как думаешь, — глухо говорит девушка, собирая пальцами ткань на его груди, — тот ролик, первый, о нас с тобой на поляне — это правда?
Ньют молчит некоторое время, чувствует ее дрожь, гладит ее неспешно, чтобы Соня хоть чуть-чуть успокоилась, потом приподнимает ее лицо за подбородок, смотрит в ее раскосые глаза. Охрово-смарагдовые. Красивые.
— Я надеюсь, что это правда.
Она подается вперед легко и просто. Всего лишь чуть приподнимается и касается его рта своими губами. Юноша теряется на мгновение, не ожидая от девушки такого шага. То ли слишком рано, то ли слишком поздно. Но Ньют находится быстро. Он обнимает ее обеими руками, тянет к себе на колени, пока ее пальцы порхают по его затылку, гладят шею. Губы у нее чуть сухие и горячие, словно при болезни. Он кладет ладонь на ее щеку, ощущая соленый вкус на языке. Все-таки она плачет. Они целуются долго, медленно, неспешно. Словно наверстывая за каждый прожитый врознь год. Ее тело в его руках мягкое и теплое. Ньют чуть приподнимает край кофты, пальцами ведет по оголенной коже поясницы. Соня вздрагивает, но от его рта не отрывается. Лишь на мгновение, чтобы заглотнуть воздух и снова встретиться губами. У них мешаются языки и слюна, они сталкиваются зубами и носами. Неуклюже иногда. Так, что в глотке рождается смех. Девушка прекращает поцелуй первая, лбом утыкается в мужское плечо, тихо смеется над их порывистостью, даже неумением. Ньют улыбается. Впервые за долгое время ему становится на душе покойно. Он даже забывает о друзьях. Но эта мысль червоточиной змейкой проскальзывает в сознании. Юноша знает, что им не сладко. Но они будут живы. Они ведь нужны живыми этим скотам из ПОРОКа.
Соню со своих коленей он не отпускает, перехватывает ее талию руками. Девушка кладет голову ему на плечо и смотрит на море. Она ведет пальцами по его раскрытой ладони. Молчат оба. Наверное, они думают об одном. Зачем все это надо? Зачем было так изгаляться над их психикой? Ньюту страшно представить, что кто-то может коснуться ее против ее же воли. Он слишком хорошо видел, что может быть в итоге. Их ломают. Их калечат. Тела и души. Зачем? Зачем, мать вашу? Ньют снова злится, вдыхает аромат женских волос и все же успокаивается. Не время и не место. Не сейчас. Когда она на его руках, когда он понимает, что снова нашел в своей жизни что-то такое важное и значимое.
— Почему ты хромаешь? — спрашивает Соня после молчания. Голос у нее тонкий и едва скачущий. Девушке тяжело, может даже страшно.
Юноша вздыхает. Признаться ей в том, что Лабиринт и сны о ней свели его с ума? Расписаться в своей слабости? Ньют хмурится на мгновение. Плюк со всем.
— Я пытался покончить с собой.
Она разворачивается в его руках резко. Так, что ее светлые волосы бьют его по лицу. Соня хочет увидеть его глаза. Ньют смотрит недовольно.
— Покончить с собой? — и голос повышает.
— У Минхо была такая же реакция, — зачем-то отвечает он. То ли хочет соскочить с темы, то ли уйти в сторону.
— Ньют…
— Я сходил с ума, понимаешь? Я чуть мозгами не двинулся. Вся эта хренотень меня убивала. — Вдруг резко и зло говорит он. — Лабиринт, гребаные гриверы и ты. Ты, Соня, — смотрит в ее глаза, ядовито, — ты мне снилась. Как какому-то ненормальному шизику. А потом исчезла.
— Эй, — рука у нее теплая, большой палец касается его нижней губы, — ты мне тоже снился. Я думаю, — она чуть хмурит брови, — они это специально. Играли с нами, проверяли. Специально, Ньют. Я даже думаю, — она замолкает на мгновение, словно решает стоит это говорить или нет, — они специально нас выбрали. Я уверена, что мы были близки. Влюблены, наверное. Я думаю, что им были нужны такие, как мы. С такой связью. Чтобы проверить нас, посмотреть на реакции. Я не знаю для чего. Просто нужны. И Харриет, — Соня почему-то улыбается. — Она моя подруга, и она говорила мне, что ей снится парень. Я думаю, что речь шла о Минхо. Наверное, они выбрали нескольких таких. Или… — девушка жмет плечами. — Я не знаю. Я просто рада, что это кончилось. Что сейчас я здесь, с тобой.
Юноша ничего не отвечает. Лишь прижимает ее к себе, кладет свою широкую ладонь на женскую спину. И тогда Соня вздрагивает, морщится. И он вспоминает о ее ране.
— Покажи, — просит Ньют.
Девушка мнется, но все же сползает с его коленей, садится к нему спиной и задирает рубашку. Ткань обнажает ее спину. Он видит линию позвоночника, несколько родинок, рассыпанных по белой коже, и уродливую полоску шрама. Она, будто жгут, впивается в девичью плоть. Такая страшная, грубая, белесая, словно цвет утопленника. Ньют проводит по шраму пальцами. Аккуратно, осторожно, не надавливая.
— Я почти привыкла, — говорит Соня, не поворачивая головы.
— Я рад, что ты жива.
А потом их становится больше. Котелок, хлопающий Ньюта по плечу. Минхо появляется жутко разъяренным. Юноша чувствует, что под кожей друга пышут такие лютые эмоции. И Харриет он не выпускает из поля своего зрения. А она смотрит на него. Наверное, Соня была права. И сама Соня тут как тут, кидается на шею Харриет, улыбается, о чем-то говорит. Ньют с Минхо лишь переглядываются. Когда появляется Тереза, то к ней мало кто обращается. Девушка старается вести себя естественно, но она вся внутренне напряжена. Ей неудобно, неприятно, некомфортно. Она говорит лишь с Арисом, которого Ньют толком не знает, зато Соня с улыбкой жмет ему руку. Ньюту это почему-то не нравится. Томас появляется самым последним. На него кидаются всей гурьбой, стискивают в железных объятиях, не дают и шагу ступить. Герой чертов. Ньют действительно рад его видеть.
Крысун приходит почти не слышно. Заявляется в своем белом костюме в брюках со стрелками. Ньюта отчего-то перекашивает. Тот призывает к тишине. Все рассаживаются. Соня садится рядом с юношей, придвигает свой стул ближе к нему. Ньют усмехается. Крысун начинает что-то говорить о пользе дела, вешает очередные нагромождения лжи, а потом так плавно, совершенно внезапно сообщает о том, что не все присутствующие здесь иммунны. И называет имена.
