— Давай добьем эту тварь, — Минхо вырастает рядом, весь взмыленный, с порванной на груди рубашкой. Он сплевывает сгусток крови и слюны на землю и выставляет перед собой остро заточенное копье. — Вместе, — бросает он Ньюту, и на губах его играет такая привычная, залихватская улыбка, настолько лихая, что Ньют качает головой. Вот же гребнутый шенк. Прямо как Томас.
— Давай, — соглашается друг.
Они нападают вместе с разных сторон. Бесформенная тварь, лишь отдаленно напоминающая человека, теряется на мгновение, вращает своей безглазой головой и неуклюже выставляет стальные шипы из своих пальцев. Длинные, остро заточенные. Ньют и Минхо уворачиваются от них. Лезвие копья бьет в одну из ламп на теле чудовища, мачете достает другую. Минхо и Ньют танцуют вокруг твари, уходя от всех ее ударов, и бьют ее по лампам, впаянным в ее плоть, намертво и так точно. Они лишают тварь источника жизни и силы, а та рухает к их ногам. Юноши смотрят друг на друга — всего лишь обмен глазами —, а потом несутся во весь опор к зависшему над землей «айсбергу». Ньют чувствует боль в ноге, но игнорирует ее. Он не остановится, пока не будет в безопасности. Ни за что.
У Харриет обеспокоенные глаза и глубокая морщина меж бровей. Соня потеряла слишком много крови. У нее горит лоб, грудь опадает и вздымается так тревожно. Ладони Ньюта покрываются холодным потом. И горло ему спирает дикое чувство. Он не хочет потерять ту, что только что обрел. У Харриет подкашиваются ноги, и она оседает на пол, привалившись к стене. И голова у нее тяжелая. Минхо сидит рядом, чешет нос и трет шею, весь взмыленный, потный и грязный. Девичья голова клонится на его плечо. Юноша не возражает. Лишь как-то криво улыбается да чуть опускает плечо, чтобы девушке было удобнее. Ньюта эта картина забавляет. Он окидывает взглядом помещение берга, в которое их засунули. Все еле живые, еще тяжело дышащие, раненые. Вот же чертова жизнь. И когда это все только кончится? Соня слабо шевелится, все еще находясь в забытьи. На грани жизни и смерти. И он сжимает ее тонкие пальцы. Эта девочка ему важна. Он чувствует это, знает, повторяет сам себе и так отчаянно хочет вспомнить, что же их связывает. Жаждет это всеми фибрами души. Но Ньют не помнит.
ПОРОК лишает его Сони во второй раз, когда они прибывают на базу. У парня голова, налитая свинцом, уставшие глаза, напряженные под кожей мышцы. Еще чуть-чуть — сознание покинет и Ньюта. И он проваливается в черноту: просто запинается о какой-то порог, ощущает звенящую боль во всем теле и соскальзывает куда-то вниз. Юноша приходит в себя в абсолютной темноте. Тьма такая, что не видно ничего. Ньют пытается разглядеть хоть что-то, но орган зрения отказал. Слишком темно. Парень чувствует, что лежит на чем-то твердом и холодном — его лопатки врезаются в камень. Он ощущает на своем теле грязь двухнедельного перехода по Топке, чувствует скатавшуюся кровь на коже, на самой шее, на руках, ладонях, плечах и спине. От него разит немытым телом. Запах этот жуткий. Ньют хмурится, пытается пошевелиться, но мышцы натужно звенят. И тогда юноша снова проваливается в темноту.
Второй раз он приходит в себя от яркого света. Электрические лампочки бьют прямо в глаза. Ньюта ослепляет. Он садится, сгибает здоровую ногу в колене и пытается осмотреть помещение. Глаза долго привыкают к свету, а потом юноша различает очертания четырех стен. И больше ничего. Он находится в каменном помещении, в котором нет ни окон, ни дверей, ничего. Только камень и он сам. Ньют ведет головой, чертыхается сквозь зубы. Что за плюк, мать вашу? Где все его друзья? Где Соня? Сердце у него екает. Девушка ведь ранена была. Что, если… Мысль Ньют не заканчивает, бьет кулаком по стене, с таким остервенением, такой злостью. Он стягивает порванную робу, грязную, измочаленную солнцем, ветром и бойней. Холодный камень охлаждает кожу спины. И Ньют сидит, вытянув ноги, чуть запрокинув голову и закрыв глаза.
Свет в комнате гаснет через несколько часов. По крайней мере, так юноша думает. Помещение погружается в непроглядную, уже такую знакомую темноту. Вдруг противоположная стена вспыхивает. Чем-то ярким, слепящим глаза. Ньют подносит ладонь к лицу, щурится, пытается всмотреться. Экран. Длинный, словно вышедший из камня, большой, как в кинотеатре. Ньют уже не удивляется тому, что помнит то, чего не знает. Экран вспыхивает. Мигает некоторое время, проясняет изображение. А юноша замирает, чуть подается вперед. На его лице застывает волнительное выражение. Он чувствует, как внутри начинает поколачивать, драть внутренние органы. Ньют ощущает дикую злость, такую лютую ненависть к ПОРОКу и слабую надежду. Глупец. Какой глупец. Они ведь всего лишь играют с ним, так, в кошки мышки. Издеваются, глумятся. Показывают то, чего так отчаянно желает его сердце. Ньют понимает, что ему жжет глаза. Он закрывает их на слепое мгновение, делает несколько глубоких вдохов, а потом снова открывает, чтобы видеть эти картины, сменяющие одна другую.
Пленка похожа на старую, как в фильмах начала двадцатого века. Юноша знает откуда-то. Мелькают черные помехи, цвета приглушены, словно смотришь на старую фотографию, сделанную еще на те громоздкие фотоаппараты, которыми полнились улицы городов когда-то. Воспоминания обыденных вещей рождаются в сознании парня легко и просто, но это совсем не то, что его сейчас занимает. Важнее то, что он видит. То, во что так отчаянно хочет верить. Он видит зеленый луг, высокие кроны деревьев, обширную поляну, поросшую травой, расстеленное на ней одеяло, корзину фруктов. Он видит светлые волосы. Распущенные. Не заплетенные в привычную косу. Ветер подхватывает пряди, играет с ними, заставляя Соню каждый раз трясти головой, сгонять непослушные локоны. Ее фигура затянута в легкое платье. Она разваливается на одеяле, юбка ее задирается выше колен. На вид ей лет пятнадцать. Примерно столь же, сколько и было ему, когда он пришел в себя в том железном ящике, доставившем его в Лабиринт. Кожа у девушки белая. Верхняя пуговица на платье игриво расстегнута, обнажает яремную впадину. Соня ест яблоко, вонзает в него свои зубы, смеется время от времени и косит глаза.
Видеть самого себя Ньюту несколько странно. На нем хлопковая кофта с закатанными рукавами. Волосы длинные, собранные в хвост. На руке браслет из льняной ткани, совершенно такой же, какой обхватывает его правое запястье сейчас. Он смотрит на девушку перед собой, на всю ее прелесть, тепло так, в чем-то собственнически. И Ньюта в холодной комнате прошибает осознание. Они были близки так, как только могут быть близки люди. Звука нет. Но ему он и не нужен. Он просто смотрит, жадно впитывает. Соня говорит что-то ему, он ерошит своей рукой волосы, отвечает ей, она смеется, снова падая на расстеленное одеяло, он смеется в ответ. Она деланно хмурит брови, а потом ловко подскакивает на ноги. Юбки ее неприлично взлетают вверх, но такое чувство, что она делает это специально. Им по пятнадцать — Ньют не сомневается. Соня бегает резво, но он настигает ее в мгновение ока. Обе ноги у него здоровы. Крепкие руки хватают женскую фигуру, и Ньют уверен — Соня на экране взвизгивает, зажатая в кольцо его твердых мышц. Ее светлые волосы лезут ему в лицо, а он просто подхватывает ее на руки, перекидывает через плечо. Она визжит. Ньют из настоящего качает головой и грустно улыбается. Они просто ненормальные, слишком пьяные счастьем и свободой. Юноша ставит девушку на землю. И тут же чувствует тепло ее губ. Ньют смотрит, как они целуются в том, далеком прошлом. Наверное, прошлом. Как Соня льнет к нему каждым изгибом своего уже начинающего по-женски оформляться тела. Ее пальцы путаются в его прядях, стягивают резинку и распускают их. А его руки прижимают ее тесно и плотно. Так они и стоят. Их светлые волосы сплетаются, ее юбка взлетает по ветру. Она хохочет, разрывая поцелуй, стремясь опустить непослушную ткань вниз, практически до самых колен. А он смотрит на нее, засовывает руки в карманы и улыбается. Ньют не знал, что умеет так улыбаться.
Парень из настоящего еще долго сидит в темноте, когда гаснет экран. Сидит и думает о том, что это было, что ему показали. Правда ли это? Общее ли это их прошлое? Или фальсификация? Очередная ложь от ПОРОКа? Он и Соня были так реальны на этой записи, так естественны, столь счастливы. Ньют хочет верить, что это было. У него даже руки покалывает, словно он только что обнимал ее теплое тело. Он ведь знает, как она улыбается. Как там, на той самой картине. Удивительная девочка. И эта девочка была его. Юноша хочет верить лишь так.
