С отвращением к Эдварду приходит тошнота. Он едва умудряется вырваться из рук, которые держат, дабы склониться вниз. С каждым спазмом все больнее и больнее там. Словно бы эти два места как-то взаимосвязаны.

— Хорошо, все хорошо, — шепчет ещё не исчезнувший голос, придерживая его голову, — правильно, так будет легче, тише…

А позывы всё не кончаются. Отвращение, наверное, ужас, мёртвой хваткой вцепившийся в желудок, не позволяет ему занять своё прежнее место и прекратить рвоту. Мужчине снова не хватает воздуха.

На мгновенье ласковые пальчики исчезают, оставляя его. Страшное отчаянье, грозящее перерасти в истерику, приходит следом. Словно бы только и ждало…

Вокруг теперь пахнет не только рвотой, но и чем-то ещё. Чем-то теплым… мочой?

Но вот они уже здесь. Снова здесь — рядом. С чем-то мокрым и холодным. С чем-то, что призвано помочь по словам их обладательницы. Спотыкаются лишь на мгновенье, видимо, услышав тот самый запах, но потом отметают размышления. Всё снова как прежде.

…Сперва от холода Эдварду становится лишь хуже, но потом первое ощущение притупляется вторым, более расслабляющим. То, что прекращается тошнота, — уже достижение. Уже легче. Теперь не так больно…

Поворачивая голову так, чтобы спрятаться на коленях обладательницы волшебных сострадательных пальчиков, он закрывает глаза, делая глубокий вдох и маскируя ненавистный «аромат» двух самых ужасных запахов на свете.

Это Белла. Или это создание пахнет как Белла. В любом случае манговый гель вперемешку с ароматом свежих простыней, с которых она только что встала, куда лучше мочи и рвоты. И куда приятнее.

Белла продолжает гладить его, позволяя удобно устроиться на своих коленях, и даже стягивает с дивана одеяло, укрывая его им, чтобы было теплее. Ему чудится, что сквозь слезы даже улыбается, когда, нагнувшись, шепчет:

— Я тебя люблю.

В этот раз сон не так желанен, как прежде. В этот раз Эдвард уже знает, чего бояться, и, как ни прискорбно признавать, знает правду случившегося. Всю. Целиком и полностью. Мужчина знает, что будет ещё место и отвращению, и страху — не только у Морфея, но и в реальности, где от этого никуда не деться. Но что-то подсказывает, что конкретно этой ночью, — и без того насыщенной донельзя, — пока маленькие пальчики жены будут прикасаться к его коже, истукан в чёрном пиджаке больше на горизонте не появится. И этого не сделает. Она не позволит.

Бeта Alex Tonx

С огромным нетерпением жду ваших отзывов! Чем больше комментариев, тем скорее пишется продолжение :)

========== Глава 3 ==========

Девятнадцатое ноября две тысячи седьмого года началось для Эдварда с лёгкого поцелуя Беллы после недавней жаркой ночи.

Девятнадцатое ноября две тысячи тринадцатого года — со вспышки в подсознании, до одури яркой и до боли знакомой картинки, где в широкой металлической пряжке ремня раз за разом отражалось происходящее в тёмном переулке.

В то утро он счастливо улыбнулся.

В это — закричал.

Не было разницы лишь в реакции Беллы — ни тогда, ни сейчас, — склонившись над ним, всё так же лежащем на белых подушках, она прошептала: «Я здесь».

Эдвард плотно сжал губы, стиснул руки под одеялом в кулаки и, унимая дрожь, завладевшую телом, всеми силами старался снова не разрыдаться. Преступное желание сквозило, казалось, в каждой мысли. Слёзы — единственное, чего хотелось. И те же слёзы единственное, что он пока ещё может контролировать.

Поведение жены, впрочем, контролю никак не способствовало. Поглаживая его волосы, лоб, щёки, она так нежно и так робко улыбалась, что эмоции отказывались соблюдать хоть какие-то рамки.

В ушах мужчины вместе с кровью так и стучало: «Если бы ты знала, если бы ты только знала…».

Но один плюс в таком положении всё же был — пока не знала, была здесь. Как только правда вскроется, исчезнет. Уж лучше с непониманием, чем с отвращением. Уж лучше пусть робко улыбается, но улыбается. Уж лучше пусть побудет рядом…

— Доброе утро, — будто читая мысли, зовёт она. Голос смешивается с воздухом, впитывает в себя звуки комнаты, наполняется реальностью.

Эдвард шумно сглатывает, жмурясь. Старается смотреть куда угодно, кроме как на девушку. Стены, потолок… с нового ракурса всё смотрится по-другому. Диван стал ниже или он? .. На полу! Точно, на полу. И подушка, и одеяло — всё рядом, всё сдернуто и постелено прямо на ковре. Сил затащить его обратно в новую постель у Беллы, видимо, не хватило.

— Ты хочешь ещё поспать? — прежнее приветствие, оставшееся без ответа, она старается не замечать. Задаёт новый вопрос. Всё с той же лаской. Преступной лаской, если судить по тому, на кого она направлена. — Сейчас только семь.

На какое-то мгновенье Эдвард обдумывает такой вариант, искренне желая подольше задержаться там, где все более или менее тихо и спокойно, но потом вспоминает разбудившее его воспоминание и отчаянно, словно бы не имеет возможности отказаться, мотает головой.

— А еда? Ты голоден? — миссис Каллен, похоже, идёт разными путями к его ответу. Хоть какому-нибудь. Хоть к одному слову.

И получает. Только не на вопрос.

Её маленькие пальчики, пока она интересуется о завтраке, немного отодвигают одеяло, притрагиваясь к шее мужчины и потом чуть ниже, к груди, к первым царапинам. Вредить не хотят. Хотят погладить…, но это и служит точкой невозврата.

Чёрный Пиджак. Вот он стоит, прижав его к стене. Нашёптывает что-то на ухо, попутно распуская галстук. Проводит пальцами по шее, удовлетворённо хмыкая, а затем, увеличивая темп движений и дожидаясь того, когда он закричит, прикусив его ладонь, впивается ногтями в кожу. Эдварду кажется, что даже звуки, которыми это сопровождалось, он запомнил.

— Не надо! .. — задохнувшись, хрипит он, дёрнувшись так сильно, что Белла пугается. Сам не узнаёт свой голос, превратившийся во что-то среднее между криком чаек со Средиземного моря, где они провели медовый месяц, и карканьем ворон, разбивших гнездо под их окном.

Девушка послушно убирает руку подальше. Но смотрит теперь не просто с недоумением, а с самым настоящим страхом. Непонятно лишь, за кого. Вероятно, за себя.

— Хорошо, я не буду.

Эта фраза немного успокаивает. Она, по крайней мере, выполняет свои обещания. Она старается их выполнять, даже когда совсем невмоготу терпеть, — сама признавалась. Шесть лет он убеждался в её честности. В этот раз просто поверит.

Два глубоких вдоха — и уже легче. Уже можно дышать как прежде. И тишина, которая рядом всё это время, не душит. В ней теперь что-то лёгкое. В ней теперь утешение.

Правда, ненадолго.

— Эдвард…

Он бы очень хотел проигнорировать. Очень бы хотел зарыться лицом в подушку, а лучше запереться в спальне и переждать ту самую надвигающуюся истерику. Хоть что-то, но, черт подери, от мужчины в нём должно было оставаться. Хоть что-то, благодаря чему можно окончательно не впасть в безумие.

Впрочем, ситуация вкупе с самым большим его желанием безнадёжна. Болит голова. Болит всё тело. И ладно бы, если ограничивалось только тупой не проходящей болью где-то снаружи, где-то в виде синяков и ссадин — это терпимо. Но нет. Боль внутри. Боль внутри, и ничем, абсолютно ничем её не унять. У Эдварда не выйдет даже повернуться на другой бок без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы подняться. Вместо комка иголок сзади появился кол. И каждое движение только приближает тот миг, когда он окончательно всадится в тело.

— Эдвард, — Белла зовет ещё раз, забирая последнюю надежду сделать вид, что он не услышал. Издевается. — Пожалуйста, посмотри на меня.

Отвратительная просьба. А самое главное, последняя на пути к тому, чтобы в принципе забыть о любом сдерживании.

— Пожалуйста… — добавляет снова. Добавляет тем тоном, каким прежде просила его пройти обследование ещё раз. Тем тоном, которому он не в состоянии отказать…

В этот раз мужчина не изменяет традициям, каким бы сложным делом это ни было. В этот раз соглашается, но вовсе не за тем, чтобы исполнить очередную прихоть. В этот раз за тем, чтобы показать Белле, что ничего прежнего в нём больше не осталось, ничего из того, чего она ждёт. Всё затерялось среди мусорников, кирпичей и цветного граффити на грязных стенах. Вчера ночью.