С объяснением и становится легче. Оно позволяет взглянуть на все под другим углом.

Белла до сих пор не в состоянии убедить себя, что до конца поверила – не Эдварду, а тому, что случилось, – но вырабатывается план действий, оттолкнувшийся от нового знания. По нему она и намерена следовать.

Как бы тяжело больше ни было.

…Заснуть Белле удается только ближе к рассвету. К этому времени Эдвард засыпает достаточно крепко – когда девушка кладет голову ему на плечо, слез не слышно.

*

- Нет, не думаю.

- Это не то что бы работа…

- Эсми, мне очень жаль, поверьте. Извините нас, что не предупредили заранее.

Слова, слова, слова. Именно чертовы слова, вторгающиеся в зону слышимости, заставляют Эдварда проснуться. Не имеет, конечно, особого значения, где явь, а где сон – сегодня, по крайней мере, но все же у Морфея понежиться было бы приятнее. До первого кошмара.

Первое, что чувствует мужчина, открыв глаза, - боль от затекшей спины. Да такую, что даже пресловутая и неустанная тяжесть сзади ничто по сравнению с ней.

Оглядываясь на сегодняшнее место своей ночевки, он делает заметку не спать больше на не разобранном диване. Тем более без подушки.. Одно из его плеч, видимо, опиралось об подлокотник – тянет больше всего.

- Передайте Эммету наши наилучшие поздравления и пообещайте, что подарок он обязательно получит… - голос на миг прерывается, а затем звучит вновь: - …как только Эдвард вернется.

Мужчина изгибает бровь. Вернется?..

У окна прорисовывается женский силуэт. Он держит трубку ещё минуту, дослушивая, видимо, своего собеседника, а потом, пробормотав «до свидания», с огромным нетерпением отключается.

Сегодня на Белле светло-желтый домашний халат, короткий, как она любит, и зеленые тапочки. С ними она не расстается с самого приезда из Флоренции.

Повернувшись, она находит его взгляд. Ловит его, притягивает к себе. Улыбается.

И изможденное, исчерченное мелкими морщинками, которых не было, лицо (от каждого движения их больше – она-то спала сидя, что ещё хуже!), распрямляется и расцветает. Как пультом щелкнули.

- Привет, - осторожно присаживаясь рядом, шепчет девушка, обращаясь к мужу.

От неожиданности такого приема после услышанного Эдвард резко выдыхает.

- Не бойся, - приняв нерешительность за страх, Белла медленно проводит пальцами по его щеке. Над ней разбита бровь, под ней – губа. Обе ранки ещё не зажили, но уже близки к этому. Было бы так и с памятью…

- Ты осталась? – ни на какую другую фразу фантазии у мужчины не хватает. Тот единственный вопрос, что волнует его, то единственное несовпадение, невозможность случившегося задевает. А потому есть ли смысл говорить о чем-то ещё?

- Я говорила, что и до рассвета, и после, помнишь? – она мягче улыбается. Садится рядом с ним, с нежностью глядя в глаза. Не та эта реакция, которой он ожидал. Ненормальная. Вчера ночью она… услышала? Или посчитала бредом.

- Ты знаешь?..

- Знаю. Ты мне рассказал.

- И ты… молчишь?

Его слова она понимает по-своему. Кусает губы, отводит глаза, уничтожая в них отчаянье. Чувство вины – её вины – наполняет комнату.

- Эдвард, извини, конечно я… я не молчу… просто я не знаю, можно ли выразить как мне жаль словами. Я… я просто не знаю. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю, милый.

Так торопится его убедить, уверить, что ей не все равно… а в карих глазах снова слезы, как днем. И снова те, из-за которых он был готов попасться тени, лишь бы не видеть.

- Нет! – восклицает слишком громко. Пугает её.

Непонимающе глядя на него, Белла поспешно вытирает соленую влагу кончиками пальцев.

- Не плачь, - умоляюще просит мужчина, не зная, что делать с прорвавшимся наружу отчаяньем, - не надо…

- Ладно, - Белла легко соглашается. Последнее время она на все легко соглашается, что бы он не попросил. Кроме одного…

- Звонила твоя мама, - словно бы чувствуя тему, к которой они подбираются и желая оттянуть её, а может быть, отвлекая от очередной истерики после пришедших воспоминаний, сообщает Белла.

Изображать удивление Эдварду не нужно. Оно очевидно.

- Эсми?

- Да. В среду вечеринка в честь дня рождения Эммета… она хотела, чтобы мы поучаствовали.

Задохнувшись от неожиданности просьбы, Эдвард едва не давится словами, никак не жаждущими дрожащим голосом произноситься:

- Нет…

Одна лишь мысль, одно лишь мягкое представление о том, что бы провести вечер в кругу людей незнакомых, да ещё и мужчин, да ещё и на глазах у семьи… это будет последней каплей. Он лишится рассудка ещё до первого тоста – на пороге.

- Эдвард…

- Нет! Нет и нет! Я не пойду, я не буду… - он пытается прекратить очередную волну паники, но это заранее обречено на провал. Недоступно ему.

- Я отказала, отказала, - поспешно договаривает миссис Каллен, сжав его ладонь, - нас там не ждут. Нас там не будет.

Дрожь малость унимается. Ужас малость утихает.

- Не ждут?..

- Нет. Ты в очередной командировке, а у меня заказ на большой праздник… нам никак не успеть.

Невиданное облегчение волной разливается по телу. Растворяясь, силуэты толпы людей, силуэты других мужчин, которых не хочется видеть и знать, с которыми не хочется находиться на расстоянии километра, силуэты испуганных матери и отца, перекошенного от боли лица брата – все уходит. Не будет этого. Не будет.

- Насколько ты здесь? – от проснувшегося успокоения после недавних слов Эдвард собирает по крупицам силы и произносит те слова, которые волнуют больше иных. Достаточно повседневно произносит. Достаточно спокойно.

- В каком смысле? – карие омуты мутнеют, теряясь за непонятной пеленой. Им больно.

- Ты надолго со мной?

Белла делает глубокий вдох. Поджав губы, выпрямившись и покрепче перехватив его ладонь, явно готовится что-то сказать. Важное. Нужное. Волнуется, к гадалке не ходи.

- Я с тобой до конца, - с максимальной честностью, на какую способна, с максимальным доверием, какое хочет дать, отвечает она.

- Но ты помнишь про..?

- Я все помню.

- И то, что я теперь… не тот? – как же жжется это слово!

- И это.

- Не пожалеешь? – он прикусывает язык. Опасная фраза может вернуть ей трезвый рассудок.

- Нет, - но Белла так уверено отвечает ему, что исчезают малейшие сомнения, - я пожалею, если уйду.

Пара секунд тишины и пара ласковых прикосновений. Большей признательности, большей благодарности и большей концентрации того чувства, какое обычно испытывает к жене, Эдвард и представить не может. На мгновенье ему кажется, что все налаживается. Камень упал с плеч, крест отвязали…

Но не все так просто. Все в принципе не бывает просто.

- Эдвард, я хочу, чтобы ты знал, - набравшись смелости после небольшого перерыва, привлекает его внимание Белла. Ту ладонь, что держит в своей, пододвигает чуть влево и чуть вверх. Прикладывает к халату. К животу.

Он вздрагивает, но отдернуть руку не пытается. Не посмеет.

- Если остаюсь я, остается и Он. Мы вместе остаемся.

То, как за секунду рушится выстроенная картинка благополучия, пригибает к земле от боли. Эдвард душит всхлип, но пары слезинок остановить не может.

Нечестно. Нельзя. Невозможно.

- Это тот выбор, что ты просил меня сделать, - продолжает девушка. Тем же тоном, тем же ровным голосом, но с надеждой. Она не скроет свою надежду на него – пока ещё живую, - я выбрала. Я не хочу уходить, потому что люблю тебя. Но останусь только в том случае, до конца останусь, Эдвард, если ты примешь нас обоих. Нас двоих.

И, завершив речь и вздернув голову, замолкает. Не пускает в глаза ничего. Не позволяет ничему исказить лицо. Хватит на сегодня.

Белла ждет.

Ждет ответа.

Но несмотря на напускную непоколебимость, несмотря на сталь уверенности, всей душой молится на один – это почти волнами исходит от худенького тела, уже, черт подери, вместившего в себя вторую жизнь. Тот, который прозвучит так: