— Дорогая, скажи, пожалуйста, Периньон изобрел только эту марку или еще какую-то?

Они сидели во дворике маленькой домашней винодельни — Гали любила, после огромных заводов, заехать вот в такое хозяйство, пригубить вина, послушать хозяев о превратностях погоды и «грязных фокусах правительства, всегда готового выбить из честного крестьянина последнее».

— Твое невежество меня восхищает. Кажется, не первый день во Франции, а… Итак, слушайте, господа заморские туристы. В Шампани производили прекрасные вина. Но! Создателем именно того благородного шампанского, играющего в бокале, шампанского, которое прославило Францию и которое мы пьем по сей день, является Дом Периньон. Монах-бенедиктинец знал законы химии и физики, а главное — он был потрясающим дегустатором. Бог одарил его необыкновенной остротой восприятия и тонким и изощренным вкусом, возможно — в качестве своеобразной компенсации потерянного зрения. Представляешь, Дом Периньон, попробовав одну ягодку, мог безошибочно назвать не только виноградник, откуда она взята, но и участок, и даже конкретную лозу! Он знал лозы Шампани как собственных детей. Его поразительная вкусовая и обонятельная память сыграла решающую роль в создании нового — для того времени — шампанского вина. Купажирование в подвластной ему винодельне поднялось на фантастическую высоту. Дом Периньон так составлял купажи виноматериалов, поступавших из разных виноградников, что смесь обладала более высокими достоинствами, чем отдельно взятые компоненты, и потрясающим букетом. И с тех пор качественное шампанское — всегда сложный купаж вин не только из разных виноградников, но и разных лет урожая (между прочим, во Франции такой купаж разрешен только в Шампани!). А вообще происходило все с благословения архиепископа Реймского — Генриха Савойского. Ну, собор я тебе покажу попозже.

Клифф поморщился. Фрески и красоты знаменитого собора его мало волновали, но он знал: Гали не откажет себе в удовольствии еще раз взглянуть на витражи Шагала.

— Так вот. Генрих Савойский (дело происходит, кстати, в середине семнадцатого века) заинтересовался «пенящимся вином» из провинции Шампань. Архиепископ пригласил лучших виноделов-монахов, чтобы те собирали опыт крестьян и записывали. Монахи не только «записывали», они сами много чего умели, поэтому начали экспериментировать, ставили опыты. И знаешь, Генрих Савойский десятки лет руководил их работой. Бенедиктинцу Дому Периньону архиепископ доверил винные погреба Отвильерского аббатства. Именно здесь и родилось шампанское. Десятилетия работы остались позади. И вот однажды наступил священный миг: первая в мире бутылка шампанского откупорена, стакан приблизился к губам — и в прохладном подземелье звучат бессмертные слова… Ты, разумеется, их не знаешь.

— Ты, как всегда, права, милая. А что он такого сказал?

— «Я пью звезды!»

— Очень романтично. Так это сам архиепископ назвал шампанское Дом Периньон?

— Ох… Историческая справка номер два. Самые живописные виноградники Шампани спускаются с горы Реймс вниз, к Марне. Рядом там была деревушка Кумере, где родился будущий винодел Клод Моэ. Знакомое имя? В свое время его постоянной клиенткой стала мадам Помпадур. «Шампанское — единственное вино, выпив которое женщина не теряет своей красоты» — таков был вердикт фаворитки короля; уж она-то никак не могла себе позволить потерять красоту. Вот компании «Моэ и Шандон» и принадлежит честь создания божественного шампанского Дом Периньон, достойного увековечить имя отца-основателя. В ту пору монаха уже давным-давно не было на свете.

— Дорогая, — взмолился уставший от свалившейся на него информации Клиффорд, — может, мы все-таки вернемся в город и продолжим наши дионисии?

— Как скажешь, — миролюбиво согласилась Гали. Именно после очередной дегустационной экскурсии она намеревалась привести свой план в исполнение.

Волшебный праздник завершался обычно где-нибудь в уютном сельском пансионе. И вовсе не потому, что Гали хотелось провести «ночь любви в шампанском». Ей совершенно не улыбалось оказаться в руках коварных полицейских, поджидавших на дорогах беспечных гуляк с праздника вина. Стоят со своими трубочками для алко-теста, ну совсем как в Москве.

Хатчинсон все-таки умудрился — когда успел? — глотнуть виски и пришел в игривое настроение.

— Милая, поедем бай-бай.

Приветливая владелица крошечной гостиницы предложила им две очаровательные комнаты. Накрахмаленные до хруста простыни пахли лавандой и еще какими-то травами, на столе появилось блюдо с яблоками. Хозяйка пожелала им спокойного отдыха. «Когда разбудить, мсье и мадам?» — «Никогда», — заявил Клиффорд. Захмелев, он становился ужасно разговорчив и не обижался, когда Гали вяло отвечала на его ласки.

— Клифф, что хотели от тебя люди из посольства?

— Ты о чем, дорогая?

— Клифф, ты прекрасно знаешь о чем. Я не отстану от тебя, пока не узнаю правду. Ты забыл — мы с тобой партнеры, и если ты за моей спиной решил вспомнить проделки в Далласе, то…

Хатчинсон безумно хотел Гали, но в подпитии без ее помощи он ничего не мог. Он также понимал — пока он не расколется, удовольствия не получит. Но самое главное: из его хмельной башки выветрилось указание «дипломатов» держать их беседу в ресторанчике в строжайшем секрете.

— Господи, как ты могла такое подумать, Гали. — Он потянулся к любовнице и нежно поцеловал ее плечо. — Это совсем иное. Дай сюда пальчик.

— Что «другое»? — Она пристально посмотрела в мутные глаза Клиффорда.

— Да откопали меня родные соотечественники. Приперли к стенке — или по второму заходу в тюрьму, на этот раз — надолго, или…

— Или? — Гали вся превратилась в слух.

— Работаешь на них. «Помогаешь стране» — так выразился «дипломат». Мне даже пришлось оформить к себе в отдел трех новых экспертов. Ну, забудем о них. Дай скорее пальчик. Теперь повернись ко мне…

Гали пригласила Клиффа на праздник вина исключительно ради того, чтобы понять, что таится за интересом американцев к соотечественнику. Теперь она знала, как поступить. Выведать имена «экспертов» не составляло труда. Хатчинсон держал документы в своем бюро, которое, уходя из офиса, запирал на замок. Собственный ключ от офиса и бюро имелся и у Гали. Она открыла папку с карточками учета всех сотрудников фирмы, их анкеты с фотографиями. А вот и наши новенькие.

Информация более чем актуальна. Гали представила, с каким интересом ее воспримут в Москве.

Ровно в 10.00 Анатолий Барков докладывал в кабинете заместителя начальника управления генерал-майора Дегтярева:

— Владимир Иванович, американцы все наглее и наглее действуют против нас с территорий третьих стран. Вот еще одно свидетельство. Агент Гвоздика передала нам недавно весьма ценную информацию. В Париже заработала еще одна резидентура ЦРУ с разведчиками «глубокого прикрытия». Во французской фирме некоего Хатчинсона появились сразу три установленных американских разведчика.

Генерал вопросительно посмотрел на Анатолия, ожидая разъяснений.

— Гвоздика передала нам копии их карточек учета в фирме и фотографии. Проверили… Все трое ранее работали против нас в разных странах под крышей посольств или торговых миссий.

— Что за фирма, чем она занимается?

— Рога и копыта. Спекуляциями на рынке недвижимости. Строительными проектами. Созданием сомнительных инвестиционных фондов. По нашим меркам — прямым мошенничеством.

— Это по нашим… У них же это называется законным бизнесом, — назидательно произнес генерал. — А что нам известно о самом Хатчинсоне?

— Американец. Темная личность. Патологический мошенник. Отбывал срок в техасской тюрьме за растрату. Был помилован президентским указом.

— Так что он, большая шишка, если имеет выход на президента? — с интересом спросил генерал.

— Да нет. Я разбирался с этим вопросом, Владимир Иванович. У них там это обычное дело — вроде нашего снятия судимости. Называется просто так громко.