— Ты прав, меня ждет «этот русский нувориш». И он совершенно не обрадуется тому, что от меня услышит.

— Так что за роковое известие ты везешь хозяину виллы?

— У меня есть информация о серьезных неприятностях, грозящих моему приятелю. Я не могу назвать источник, но сведения идут с самого верха. — Гали выдержала паузу. — Ты знаешь, мой приятель очень богатый и уважаемый человек не только во Франции. Но и в других странах у него много влиятельных покровителей. Они помогают ему решать проблемы по мере их возникновения и всегда выходить с честью из порой деликатных ситуаций…

— Пока не совсем ясно.

— Он дважды был отмечен наградами правительством Франции за оказанные стране услуги, после чего возомнил себя полностью неуязвимым. Самое плохое в этой истории то, что банальная жадность взяла верх над разумной расчетливостью. Готовность принимать желаемое за действительное затмила элементарный инстинкт самосохранения. К сожалению, он забыл дело сына Миттерана и несколько других показательных европейских примеров. Есть один грех, который на Западе никому и никогда не прощается. Особенно если существует угроза того, что этот грех станет общественным достоянием. — Гали, казалось, выдохлась, заканчивая сбивчивую речь.

— Насколько я понимаю, cherie, проблема выглядит следующим образом: тебе известна реальная угроза, нависшая над головой твоего компаньона. Ты знаешь, что он опасность недооценивает, во всяком случае, не готов во имя спасения пойти на некоторые жертвы. Наконец, ты заранее знаешь — он тебя не послушает. Так?

Гали молча кивнула.

— Так в чем же вопрос? Тебя мучает нечистая совесть — так помоги ей. Дай ему понять, насколько можешь, реальность угрозы. Все. — Роже сделал паузу. — А затем, если это не подействует, постарайся извлечь максимум выгоды из ситуации. Тем паче что, как я понимаю, создала ее ты сама.

Роже внимательно посмотрел в глаза бывшей возлюбленной. Она с трудом выдержала его взгляд.

«Неужели он знает? Нет, невозможно», — заключила она.

— Тебе требуется только услышать от искреннего друга и единомышленника подтверждение правильности выбранной тобой тактики, не правда ли? — с улыбкой вывел резюме Роже. Гали в который раз поразилась его проницательности. Механизм, который так легко обозначил Роже, она сама осознала в полной мере лишь сейчас. Раньше она не нуждалась в одобрении своих решений. Даже таких, как это. Теперь другое дело. Ей обязательно надо было исповедаться… Хотя бы частично. Для оправдания.

Роже подозвал официанта и расплатился. Не сговариваясь, они поднялись и медленно пошли к воротам порта, где Гали оставила свой автомобиль. У машины Роже взял ее руку и нежно, со значением поцеловал ее — так, как он это сделал двадцать лет назад. Гали благодарно прильнула к нему, быстро отстранилась, села в машину, включила двигатель, и автомобиль, стремительно сорвавшись с места, выехал на магистраль, ведущую к новой части города.

В зеркальце заднего обзора Гали видела, как стремительно исчезают старые постройки Антиба. Она живо представила себе фигуру Роже на дороге, глядящего вслед, все понимающего и, как она почувствовала, где-то в глубине сердца все-таки осудившего ее. Плевать, не она придумала этот мир с его законом джунглей. А поступит она так, как это выгодно ей. Только так. А совесть может подремать.

Новизна и прелесть новой парижской жизни недолго радовали Гали. Прошел почти год, и мадам Легаре стало «тесновато» во Франции — душа стремилась увидеть иные города и страны. Пьер это чувствовал.

Однажды, собираясь навестить отделение своей фирмы в Праге, он предложил Гали составить ему компанию.

— Удивительный, сказочный город, ты получишь массу удовольствия, дорогая.

Гали не возражала. Остановились они в «Савое», изысканном отеле, уютно вписавшемся в Малу Страну — самый барочный квартал Праги. Где улицы и переулочки располагают к бесцельным прогулкам по городу. Отель пользуется бешеной популярностью у звезд и помнит Тину Тернер и Элтона Джона. Пьер признался, что снял номер в этом отеле исключительно ради Гали.

— Мне как-то безразлично — мраморная у меня ванная или нет.

И выпустил любимую в свободный полет. Сначала Гали решила поводить носом по музеям, но очень быстро поняла, что ничего подобного уровню Эрмитажа, Третьяковки и, само собой, Лувра здесь нет. Ближе всего оказался дворец Шетрнберга, где среди работ Гойи, Эль Греко и Ван Дейка она увидела приличную коллекцию православных икон. Купив каталог, она решила перекусить, а потом навестить дворец выставок. Из кафе Гали вышла полуголодная и злая. То, что в меню называлось «кофе», даже отдаленно не напоминало достойный напиток. Вечером Легаре сконфуженно начнет оправдываться: «Я забыл предупредить тебя, дорогая. Кофе в Праге варить не умеют, на это указывают даже некоторые путеводители». Гали не рискнула экспериментировать с принятием пищи и, спустившись в метро, поехала во дворец выставок. Бывший торговый склад — здание, когда-то считавшееся модернистским, — предлагал любителям искусства на выбор — чешское и французское. Гали интересовали прежде всего постимпрессионисты и скульптуры Родена. Последних она насчитала около десятка. Щедрый Огюст подарил их Чехии в 1902 году, после очередной выставки. Вообще-то Роден не представлял абсолютно никакого профессионального интереса для бизнеса Гали. Иконы — другое дело. Тем не менее чем-то он притягивал ее сознание (не скажем — душу). И Гали знала, что часть работ, причем весьма известных, находятся в музее Алжира, куда она тоже собиралась съездить.

За день до возвращения в Париж Пьер и Гали прогуливались по Карлову мосту. Легаре, который любил Прагу и вполне мог бы зарабатывать, обслуживая туристов, водил Гали от скульптуры к скульптуре.

— Святой Ян Непомуцкий, покровитель утопающих. Видишь, как блестит фигурка на пьедестале? Она отполирована тысячей рук — кто дотронется, у того исполнятся все желания. Кстати, это единственная подлинная бронзовая статуя на мосту.

— Как это?

— Почти все эти замечательные фигуры — копии. Считается, что на воздухе мрамор крошится, а бронза — зеленеет. Вот и переезжают в Лапидарий подлинники, а на их месте появляются копии.

— Не понимаю. Патина — это так благородно. И потом, именно так узнается подлинное произведение искусства.

В чем, в чем, а в подобных вещах Гали разбиралась великолепно.

— Хорошо, дорогая. Не сердись, вот тебе мраморный святой Филипп Бениций. Далее — святой Августин.

Святой Августин… Имя из полузабытого детства, запретные игры с сестрой… Августин на Карловом мосту отличался от терзаемого искушением робкого святого со старинной гравюры. Пылающий непримиримой ненавистью к еретикам, здешний Августин неистово попирал ногами еретические книги.

— Интересно, что помогло святому дойти до жизни такой?

Гали остановилась и потрогала негодующую ступню Августина.

— Тебя так волнует блаженный Августин?

— Так. Ничего особенного. Как я соскучилась по Парижу, Пьер.

Но и в Париже ей порой становилось тесно — хотелось движения. Увидеть мир и себя показать. Гали давно поняла, что одним коридором Москва — Париж и обратно она не ограничится. Ее бизнес достоин большего. Гали умела сочетать приятное с полезным, и все же первые порывы ее ненасытной натуры были вызваны жаждой познания. Ей пока хватало Франции как Европы, но душа стремилась на Восток, туда, где стоит вечный город Иерусалим, цветет Гефсиманский сад; там, как говорила мама, — их историческая родина. Что тянуло Гали в Израиль? Зов предков? Голос крови? Надежда найти спасшегося от рук Моисея Золотого Тельца, причем — в подлиннике? Она и сама не знала, но желание ее росло, будоражило, и наконец Гали попросила Легаре купить ей тур в Израиль.