Жена и сын Плешкова были убеждены, что Александра убили. СМИ тогда много писали об этой таинственной смерти. В основном версии сводились к тому, что он вез Семёнову компромат то ли на Горбачёва, то ли на патриарха и его окружение. «Сашу отравили», — сказала жена Плешкова, Галина, писателю, прилетевшему осенью в Москву по приглашению на телешоу. Оно называлось «Камертон».

Ну да чего только не писали. Тем более что в мае Юлиан Семёнов впадает в коматозное состояние вследствие операции на мозге («Чёрт, как у меня!» — воскликнул Председатель в своей постели в библиотеке). Парализован, мозговая деятельность парализована тоже. В общем, человек-овощ.

В больнице в начале сентября Семёнова посещает ещё один член команды «Совершенно секретно» — протоиерей Александр Мень! 9 сентября того же 1990 года на полпути к подмосковной станции Александр Мень зарублен топором. Три трупа из одной издательской корпорации — холдинга, с апреля по сентябрь!

«Тебя, старый, интересует, отравили ли Сашу Плешкова, или нет. А не кто его отравил. Ты тогда, грешным делом, высказал мнение, что все три убийства выгодны были человеку, ставшему главой концерна — Артёму Боровику. Может, так и было. А может, не так. 9 марта 2000 года Артём Боровик в свою очередь погиб, разбившись на самолёте ЯК-40 вместе с магнатом Зией Бажаевым».

Председателю нужны были медицинские детали. Он встал, включил верхний свет, нашёл на полке свою давнюю книгу об этих забытых ныне историях, полистал и выудил оттуда всё медицинское, что мог, о смерти Саши Плешкова.

Жена Плешкова получила на руки лишь первое предварительное заключение вскрытия, сделанное в парижском судебно-медицинском институте профессором Д. Леконтом.

Профессор свидетельствовал, что при вскрытии повреждений насильственного характера обнаружено не было. Отмечены ссадины на колене и локте. Переломы четырёх ребер, сказано, произошли при реанимации, как и внешняя контузия печени. Помимо этого вскрытие выявило «сильное кровотечение всех внутренних органов, в частности лёгких, позволяющее предположить, что смерть наступила в результате отравления».

«Сашу отравили», — сказала тогда ему жена Плешкова.

А вот, на той же странице книги, мнение старшего научного сотрудника НИИ морфологии человека патологоанатома Александра Свищева в интервью «Совершенно секретно» журналистке Светловой о заключении вскрытия трупа А. Плешкова, сделанного французскими коллегами.

Чтобы удобнее было читать, Председатель перешёл к настольной лампе за стол в углу. «Почему-то не указано время вскрытия. Странно, что нет описания одежды трупа, у нас с этого обычно начинают. Врач скорой помощи обратил внимание на непонятную жидкость, вытекающую из уха, но, судя по данным патологоанатомической экспертизы, полость внутреннего уха почему-то не вскрывалась. Практически не описаны эндокринная система, состояние гипофиза, а также ткани надпочечников. Это очень важно. Отсутствует в описании состояние лимфатических узлов. Спинной мозг не вскрывался, а там могло быть не всё в порядке. Патологоанатомический диагноз не поставлен, и неизвестно, что привело к смерти…»

«Допускаетели вы версию отравления?» — спрашивает Светлова.

«Я бы эту версию не исключал. Во всяком случае, все симптомы отравления присутствуют: плохое самочувствие, жажда, рвота, сильное кровотечение всех внутренних органов. Это знак какой-то внезапной катастрофы».

И Свищев поясняет, подумав:

«Современные яды, которые могут быть использованы в целях убийства, действуют опосредованно, достаточно минимального количества, чтобы вызвать самые серьёзные нарушения. Эти яды распадаются полностью за несколько часов. Они не регистрируются приборами».

«Допускаете ли вы версию отравления? — Я бы эту версию не исключал».

«Вот и я бы не исключал версию отравления. Кровавая масса, навалившаяся на мой мозг, — это не что иное, как кровотечение внутренних органов». Председатель, оторвавшись от книги, сидел прямо у настольной лампы, его старая книга, написанная в 1999 году, — на столе.

Председатель посидел так некоторое время, в свитере и тёплых носках, но в трусах, чёрных длинных, носить такие научила его тюрьма. «Должно быть, странным я кажусь тем существам, которые могли бы заглянуть через стёкла в мою библиотеку», — подумал Председатель. «Озадаченный внезапной катастрофой… Надо же, вначале я подумал, что глючит компьютер, а это меня, оказалось, глючило».

Дальше там в книге речь шла о судьбе известного писателя Юлиана Семёнова. Через полгода, да нет, не через полгода, но уже в следующем месяце, в конце 1990 года, Семёнов ехал на встречу с представителями Руперта Мэрдока, чтобы договориться об инвестициях для «Совершенно секретно». Внезапно Семёнов стал заваливаться на сидевшего рядом Боровика. В больнице диагностировали инсульт. В Кремлёвской больнице Семёнову была сделана операция, в результате которой он стал овощем.

«Ну, это уже выходит за рамки моего интереса, — решил Председатель. — Там ещё был убит ещё один известный человек из „Совершенно секретно“ — протоиерей Мень. Топором. Это уже за предметом моего расследования. Меня интересует отравление, внезапная катастрофа», — сказал себе Председатель и захлопнул книгу.

Кусок из книги «Анатомия Героя». Председатель, боясь лечь спать, точнее, боясь проснуться в ночи, влез в эту книгу в поисках прогулки с Дьяволом. Это события августа 1995 года.

«Первого августа, дабы не быть вечером одному, пошёл в театр „Сатирикон“, он вблизи Сущёвского вала, минут десять ходьбы от „Книжного обозрения“. Я был с несколькими сотрудниками газеты. Перед спектаклем мы выпили шампанского в буфете. Я посидел минут двадцать и, наступая на ноги, выбрался из зала, ибо спектакль „Игра в жмурики“ раздражил меня своей тенденциозной болтовней. (Двое актёров, действие происходит в морге.)

На улице было жёлто и смутно. Ветер растрёпывал обильную, безумную и рахитичную зелень. Дальнейшие события имели смутную чёткость дурного сна.

Подошёл по тропинкам почти к Сущёвскому валу и попытался перейти на противоположную сторону оживлённого шоссе. Мешали автомобили в двойном движении. Двинулся по обочине. Заметил, что на противоположной стороне, поглядывая на меня, движется мужичонка. Я перешёл дорогу. Мужичонка приблизился, как бы ждал. Невысокого роста, чёрные брюки, свитер, поверх свитера воротник голубой рубашки. Очень загорелое лицо, светлые яркие глаза, полуседые ухоженные волосы. Косые скулы, кадык крючком. Хрящеватые уши. Можно сказать, чистенький, в меру подвыпивший рабочий. „Ты мне свистел?“ — спрашивает. „Нет, ничуть“.

Идёт рядом со мной к Сущёвскому валу и бурчит, высказывая… мои мысли: народ такой уродливый, страна оккупирована (взгляд на витрины киосков у перехода). Вдруг, заглядывая мне в лицо: „У тебя лицо, как пластиковое. Неживое. Ты как неживой“. Я иду себе невозмутимо, весь в чёрном, вплоть до чёрного носового платка. Он вновь, заглядывая в лицо: „Ты мёртвый, вот что“. Сказано очень испуганным голосом.

Перейдя на противоположную сторону Сущёвского вала, стоим у развилки улиц. Он: „Я пойду. Ты осторожно“. „А что, — улыбаюсь я, — смерть за мной скалится?“ Он побледнел и, с придыханием: „Да“. Жмёт мне руку. „Ты мне странно знаком. Так знаком, как будто мы в одном классе учились“. Он мне так знаком, как будто мы тысячелетие вместе провели в одной тюремной камере.

Иду по Сущёвскому валу один. Через момент он догоняет меня. Забегает вперед. Он в панике. „Не ходи туда! Тебя сейчас убьют. За тобой идут двое. Один побежал (как бывает в снах, он употребил два варианта: „побежал“ и „поехал“) в объезд“. Показывает рукой туда, где якобы есть параллельная валу улица. „Не ходи!“ И оглядывается. Я не оглядываюсь.

Я решительно шагаю в дурном сне. Всё вокруг жёлтое, люди куда-то исчезли, мы одни на всём земном шаре. В фильмах Антониони была, я помню, подобная атмосфера галлюцинаторного мира, где всё правда и всё мираж. Он бежит рядом и, как верная собачонка, заглядывает мне в лицо. Его лицо обеспокоено ужасом. Отвечаю ему на немые вопросы гримас. „Всё равно когда-то убьют. Не сегодня, так завтра. Если боишься — отставай…“ Он не отстаёт, но испуганно прибился, прилепился ко мне. И канючит: „Не ходи. Тебя убьют…“