– Руне, я готова уже давно, но не торопилась, потому что нам некуда было спешить. Впереди у нас была целая жизнь. Теперь все изменилось. У нас совсем мало времени. Всего лишь несколько часов. Я люблю тебя. Люблю так сильно, что никто и представить не может. И мне кажется, что и ты чувствуешь то же самое.

– Ja, – не раздумывая отозвался я. – Я люблю тебя.

– На веки вечные, – вздохнула Поппи и отодвинулась. Не сводя с меня глаз, она подняла руку, нащупала бретельку ночной рубашки и потянула вниз. Рубашка бесшумно соскользнула ей на бедра.

Я замер. Не мог шелохнуться – передо мной сидела Поппи… обнаженная.

– Поппимин… – выдохнул я. Нет, такая девушка не для меня. Я знал это точно, как и то, что ничем не заслужил этот миг.

Потом все же придвинулся ближе… и еще ближе. Посмотрел вопросительно в ее глаза.

– Ты уверена?

Она взяла мою руку, поднесла к себе, так что наши ладони вместе легли на ее обнаженную кожу.

– Да, Руне. Я хочу этого.

Сдерживаться не было больше сил, и я уступил и поцеловал ее в губы. У нас оставалось несколько часов. И я хотел провести их с моей девушкой. Так, как только можно.

Не отнимая губ, Поппи прошлась пальчиками по моей груди. Медленно, словно исследуя что-то незнакомое. Я погладил ее по спине, осторожно привлекая к себе. Она задрожала от моего прикосновения. Я провел ладонь вниз, до лежавшей на ее бедрах сорочки, потом вверх и остановился – не зашел ли слишком далеко?

Поппи отстранилась и прижалась лбом к моему плечу.

– Не останавливайся, – выдохнула она. Я подчинился и судорожно вздохнул – сердце трепыхалось под самым горлом.

– Руне, – пробормотала она.

И так сладок был ее голос, что я закрыл глаза. Я так любил Поппи и меньше всего на свете хотел обидеть ее, сделать ей больно, подтолкнуть слишком далеко. Я хотел, чтобы для нее все было по-особенному, чтобы она поняла, как много для меня значит, что она – весь мой мир.

Мы оставались так минуту или больше, застыв в этом мгновении, в этой паузе, в ожидании того, что последует дальше.

Поппи опустила руки к пуговице моих джинсов, и я открыл глаза. Она пристально смотрела на меня.

– Так, да? Ты не?..

Я молча кивнул. Взяв меня за руку, она помогла мне раздеться, и вскоре вся наша одежда лежала на полу.

Притихшая, Поппи сидела возле меня, держа на коленях дрожащие руки. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечу, щеки горели.

Я еще никогда не видел, чтобы она так нервничала.

Да и сам никогда так не робел.

Я протянул руку к ее горящей щеке, провел пальцем вниз, и ее ресницы затрепетали и распахнулись, а губы тронула застенчивая улыбка.

– Я люблю тебя, Поппимин.

– Я тоже люблю тебя, Руне, – с легким вздохом прошептала она.

Ее пальцы сомкнулись на моем запястье. Она осторожно откинулась на спину и потянула меня за руку, пока я не вытянулся рядом.

Осыпав ее мягкие щеки и лоб легкими поцелуями, я приник к ее теплому рту, а Поппи, захватив мои длинные волосы, притянула меня к себе.

Казалось, пролетели считаные секунды, когда она задвигалась подо мной и, оборвав поцелуй, прижала ладонь к моей щеке.

– Я готова.

Уткнувшись лицом в ее руку, я перецеловал все ее пальчики. Поппи повернулась на бок, потянулась и достала что-то из ящика ночного столика. При виде маленького пакетика, который она предложила мне, я неожиданно для себя смешался и занервничал.

Наши взгляды встретились, и ее щеки вспыхнули от смущения.

– Я знала, что этот день когда-нибудь придет, и хотела, чтобы мы были к нему готовы.

Я целовал и целовал мою девушку, пока не почувствовал, что и сам готов. Времени это заняло немного, а унять разбушевавшийся внутри шторм помогла своими легкими прикосновениями сама Поппи.

Поппи раскрыла объятия, и в следующую секунду наши губы слились в самом долгом и глубоком поцелуе. Я пил вишневый бальзам ее губ и наслаждался новыми ощущениями, которые дарили наши обнаженные теплые тела. Потом я отстранился – перевести дух. Мы посмотрели друг на друга, и Поппи кивнула. По ее лицу было видно, что она хочет этого так же сильно, как и я. Наши глаза сомкнулись и уже не размыкались.

Ни на мгновение.

Потом мы лежали, обнявшись, под простынями, глядя друг на друга. Она была теплая и мягкая, и ее дыхание уже замедлилось почти до нормального ритма. Сплетя пальцы, мы держались друг за друга, и наши руки еще слегка дрожали.

Никто ничего не говорил. Поппи следила за каждым моим движением, а я, глядя на нее, молился о том, чтобы она никогда не пожалела о случившемся.

Наконец она сглотнула и глубоко и медленно вздохнула. Взгляд ее задержался на наших руках, лежавших на одной подушке. Она повернулась и покрыла поцелуями переплетенные пальцы.

Я замер.

– Поппимин… – Она подняла глаза. Длинная прядь упала ей на щеку, и я осторожно убрал волосы за ухо. Поппи молчала. – Я так тебя люблю. То, что случилось сейчас… быть с тобой… вот так… – Мне хотелось сказать ей, как много это для меня значит, но подходящих слов не находилось.

Она так и не произнесла ни слова, и мне стало не по себе. А вдруг я сделал что-то не так? Не зная, как выразить чувства, я в отчаянии закрыл глаза и ощутил легкое, как крыло бабочки, прикосновение ее губ.

– Эту ночь я буду помнить до конца жизни, – прошептала Поппи, и весь мой страх испарился в одно мгновение.

Я открыл глаза и крепко ее обнял:

– Для меня это было нечто особенное. А для тебя?

Поппи улыбнулась так широко, что у меня захватило дух.

– И для меня тоже. Особеннее не бывает, – повторила она слова, которые произнесла после нашего первого поцелуя, когда нам было по восемь лет. Не придумав ничего лучшего, я поцеловал ее со всей переполнявшей меня любовью и нежностью.

Когда мы отстранились друг от друга, Поппи сжала мою руку, и глаза ее наполнились слезами.

– Поцелуй триста пятьдесят пятый, от моего Руне, в моей спальне… после того, как мы впервые были вместе. – Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Ее сердце билось прямо у меня под ладонью, гулко и тяжело. Я улыбнулся, потому что знал, – это слезы не печали, а счастья. – Все было так, что мое сердце едва не разорвалось, – добавила она с улыбкой.

– Поппи… – прошептал я, чувствуя, как сдавливает обручем грудь.

Ее улыбка померкла, и на подушку полились теперь уже горькие слезы.

– Не хочу, чтобы ты уезжал, – сдавленно прошептала она, и меня словно резанула по сердцу ее нестерпимая боль.

– И я тоже.

Мы молчали. А что еще сказать? Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я гладил ее по волосам, ее пальчики гуляли вверх и вниз по моей груди. Через какое-то время ее дыхание выровнялось, и рука замерла.

Тихий, размеренный ритм понемногу баюкал и меня. Я старался держаться, не засыпать, чтобы до конца насладиться оставшимся временем, но веки тяжелели и закрывались, и вскоре меня самого затянула в сон растекавшаяся по венам река счастья и печали.

Казалось, прошли секунды, как я сомкнул глаза, когда теплые солнечные лучи тронули мое лицо. Я зажмурился – за окном начинался новый день.

День отъезда.

Я посмотрел на часы, и внутри все сжалось – у меня оставался один час.

Поппи спала, положив голову мне на грудь, и, глядя на нее, я подумал, что никогда еще она не была такой красивой. Кожа ее разрумянилась от жара наших тел, и наши сомкнутые руки все еще покоились на моем животе. Мысль о прошлой ночи пробудила воспоминания, и они вдруг нахлынули, накрывая меня с головой.

Во сне Поппи выглядела такой спокойной и счастливой. Больше всего я боялся, что, проснувшись, она пожалеет о случившемся. А мне хотелось, так отчаянно хотелось, чтобы все случившееся осталось у нее таким же светлым, радостным воспоминанием, как и у меня. Словно почувствовав мой тяжелый взгляд, Поппи медленно открыла глаза. Воспоминания о прошлой ночи тенью пронеслись по ее лицу, зрачки расширились, когда взгляд остановился на наших телах и руках. Тревога сжала мое сердце, но тут ее лицо озарила блаженная улыбка. Я придвинулся ближе, обнял ее, а Поппи уткнулась лицом в мою грудь. Мы лежали так до самого конца, а потом я поднял голову, бросил взгляд на часы, и вчерашняя злость вспыхнула во мне с новой силой.