— Хотелось бы… ох, как хотелось бы дожить! Когда же Корея станет независимой? Когда же сгинет эта проклятая тридцать восьмая параллель?

Старик вопросительно посмотрел на Сен Дар Хо, и тот принялся с увлечением объяснять:

— А это, дедушка, и от нас зависит. От того, насколько успешно будет идти демократическое строительство в Северной Корее. Южнокорейские реакционеры, опирающиеся на военную помощь интервентов, готовы отдать Корею на съедение американским империалистам. Но Корея сегодня уже не та! И времена не те. С тех пор как предатель Ли Ван Ен продал страну японцам, многое изменилось. Вы, дедушка, слышали, недавно был издан закон о национализации основных промышленных предприятий?

— Что это за закон такой?

— По этому закону все крупные промышленные предприятия переходят в собственность государства. Железные дороги, рудники, банки, заводы — все, чем прежде командовали японцы, ныне становится народным достоянием! Советская Армия передала Народному комитету предприятия, временно находившиеся под ее управлением.

— Вот оно что! Понятно. Я одного только в толк не возьму: если у нас дела хорошо идут, почему нельзя сделать, чтоб и на Юге так было?

— Я же говорил вам, дедушка: предатели народа, прояпонские элементы вместе с американскими империалистами хотят создать в Южной Корее такое правительство, которое защищало бы интересы капиталистов и помещиков. Потому-то они и стараются сорвать работу советско-американской комиссии. Если бы работа комиссии пошла на лад, как это предусматривалось в решениях Московского совещания, у нас давно бы уже было создано Временное правительство! Но этого-то и боятся реакционеры! Они стремятся подавить у себя демократическое движение и затянуть дело с созданием независимой Кореи.

— Ах, чорт бы их побрал! — в сердцах выбранился старик Ко, продолжая о чем-то сосредоточенно думать.

— И что на них смотрят! — всплеснула руками мать Сун И. — Давно бы уж надо им шеи свернуть.

— А на них и не смотрят, — оживился Сан Дар Хо. — С ними борются! Население Южной Кореи голыми руками, — а борется! И еще как борется!

Старик Ко вышел, наконец, из задумчивости.

— На днях Тю Тхэ Ро рассказывал, что Ли Сын Ман еще за океаном участвовал в борьбе за освобождение родины. Так по возвращении на родину он и подавно должен был бы показать себя патриотом! А он оказывается, вон что задумал: продать Корею американцам! Выходит — врут, что он вел какую-то там борьбу! Не так ли?

— Верно, дедушка! Если бы Ли Сын Ман, Ким Сен Су и вся их шайка и вправду были бы патриотами, тогда никакого вопроса об объединении Кореи и не возникло бы! Она бы с самого начала объединилась. Но Ли Сын Ман — этот корыстный слуга американских империалистов, — прибыв под видом патриота в освобожденную Корею, сразу же стал во главе реакционного движения и пустился на всяческие махинации, чтобы только сорвать дело создания Народно-демократической корейской республики! Ведь если Корея станет народной республикой, тогда реакционерам не удержаться у власти, а Ли Сын Ману не быть «президентом»!

— Так-так. Стало быть, народ — свое, а они — свое?

— Вот именно! Они враги демократической республики, враги единой, свободной Кореи! Им нужно реакционное правительство, им нравится играть в «президенты». Они понимают, что если Корея объединится, предателям родины не миновать народного суда! Вот они и лезут из кожи вон, чтобы сохранить за собой теплые места! Они предатели по природе.

Сен Дар Хо усмехнулся. Пока он говорил, старик Ко молча кивал седой головой. Дождавшись конца речи, он гневно воскликнул!

— Вон как! Говорят, и от нас немало сволочи перебежало на Юг. Они теперь собрались все вместе и хотят создать свое правительство?

— Ясно! Ведь крестьяне Южной Кореи тоже требуют проведения земельной реформы. А разве помещики могут пойти на это? Как же им не выступать против демократии? Это заклятые враги корейского народа! Примирение с ними невозможно!

— Ну, теперь мне все понятно. Выходит, все они только прикидываются патриотами?

— Правильно, дедушка, они и не могут быть настоящими патриотами… А у нас, в Северной Корее, под мудрым руководством Ким Ир Сена и при поддержке нашей освободительницы — Советской Армии, народ взял власть в свои руки. Поэтому-то мы и смогли провести земельную реформу и добиться успехов в демократическом строительстве Кореи. Если бы у власти в Северной Корее стояли богачи вроде Ли Сын Мана и Ким Сен Су, — и мы остались бы у разбитого корыта. Весь вопрос в том, в чьих руках власть. Мы можем создать единую независимую Корейскую республику только тогда, когда и в Южной Корее народ станет у власти.

Молодежь и мать Сун И сидели молча, внимательно слушая разговор Сен Дар Хо со стариком Ко.

Хозяйка, наконец, не выдержала и укоризненно покачала головой.

— Да что вы не едите? Ешьте! Вы же, наверно, проголодались!

Старик Ко задумался и не сразу понял, в чем дело. А поняв, проворно придвинул к себе столик с лапшой, который принесла жена До Чи. Мать Сун И и хозяйка устроились в передней комнате и тоже принялись за лапшу.

Сельский народный комитет решил учесть посевные площади и возможный размер урожая.

Была создана проверочная комиссия, в которую вошли семь человек: председатель крестьянского союза, Сен Дар Хо и Ким Мен Бэ из хутора Твигор, Куак Ба Ви, Тю Тхэ Вон и еще двое.

При японцах каждый год, как только подходило время уплаты налогов, крестьяне начинали жаловаться на несправедливое обложение. Они и сейчас еще хорошо помнят тогдашнего старосту Ко Хан Сана, пользовавшегося при японцах неограниченными правами. Распределяя налоги, Ко Хан Сан старался прежде всего угодить своим родственникам, всячески стараясь уменьшить им налог. А родственники Тю Тхэ Ро всегда выходили из этих споров пострадавшими и, скрепя сердце, уплачивали налога больше, чем их противники. Дело доходило до того, что противники засылали в стан «врага» шпионов, и однажды Ко Бен Сана поймали с поличным, когда он добавлял в поставляемый по налогообложению рис воду, за что и угодил в кутузку.

Для видимости Ко Хан Сан собирал хуторских старост и через них объявлял крестьянам, что-де в такой-то день налоги будут утверждены окончательно и если кто недоволен обложением, может прийти и проверить, не допущено ли при распределении налогов какой-либо несправедливости.

Зная, что у старосты правды не найдешь, крестьяне все-таки толпой валили к нему в дом.

Староста рылся в мелкоисписанных листках бумаги и каждому объявлял размер налога.

— Пак Чем Ди! У тебя суходольного поля, — староста заглядывал в список, — два харукари. В этом году ты посеял чумизу и фасоль.

— Это точно.

— Налог с этого участка: один сем чумизы и десять маров фасоли.

— Помилуйте, господин староста! На участке и всего-то столько не уродится! Уж очень велик налог!

— Как это так «велик»? — вытаращив глаза, кричал староста. — Ну, скажи, пожалуйста, разве ты не снимешь с участка два сема чумизы и один сем фасоли? У тебя, выходит, отбирают всего лишь половину урожая! Чего же ты обижаешься? Нечего хныкать, проваливай. Следующий!

Пак Чем Ди оставалось только сокрушенно покачать головой и уйти.

Староста, устанавливая налог, исходил из размера арендуемой площади. А какой с этой площади можно собрать урожай, — это его не касалось.

Правда, иные хозяйства, такие, например, как хозяйство матери Сун И, пользовались особым покровительством старосты. Суходольное поле у нее было куда больше, чем у многих других, а налога она платила меньше. Но стоило только кому-нибудь заикнуться об этом, как староста сразу же набрасывался на него:

— Не твоего ума дело! Что тебе до других? Сейчас о тебе речь: жалуйся, если что неправильно, а в чужие дела нос не суй. Мать Сун И, мать Сун И! Да если хочешь знать, она больше тебя страдает! Приедет к нам, скажем, по делам службы кто-нибудь из волости или из уезда, — кто из вас додумается состряпать для него обед? А мать Сун И и ночлег ему предоставит, и обед сготовит. За всю деревню отдувается! Так пусть она хоть налога меньше платит. Скажи на милость, какой народ пошел жадный! Только о своем кармане и думает.