Кан Са Гва весело рассмеялся, поглядывая на Сун Ок.

— Ох, отец, я так радовалась, так радовалась, будто этот закон издан для меня одной!

— Ха-ха! Теперь тебе только работать да работать!

— Я уж и то стараюсь, что есть сил. И на полях тружусь, и работу среди женщин веду как умею.

Сун Ок рассказывала о себе так, словно она была его единственной любимицей-дочкой.

— Правильно, так должно и быть! Ну, мне пора идти. — Кан Са Гва поднялся с места. — И так уж я вас заговорил, заставил потерять дорогое время.

— Что так скоро, отец? — всполошилась Сун Ок. — Зайдите к нам. Ведь вы еще не обедали?

— Вот и не угадала: я к вам сразу же после обеда… А какая чудесная у вас конопля!

— Отец, зайдите хоть на минутку. Как это так можно уйти, даже не заглянув к нам домой?

— Э, еще успеется! Приду в следующий раз, тогда и загляну. А ты, дочка, когда думаешь навестить нас?

— Как-нибудь зайду… Я вот все думаю о том, что вы тут говорили. А ведь в нашей деревне тоже немало изменений!

— Это в порядке вещей! Мы должны идти все вперед и вперед!

— В Бэлмаыре, — с гордостью проговорила Сун Ок, — появился еще один замечательный человек!

— Кто же это такой? — поинтересовался Кан Са Гва.

— Не «такой», а «такая». Это девушка. Знаете, что она сделала? Хо! Расторгла помолвку!

— Как так расторгла помолвку? — вытаращил глаза старик.

— А очень просто. Родители решили выдать ее замуж за мальчишку. А она от него отказалась. Вернула жениху сачжу — и дело с концом!

Кан Са Гва громко расхохотался:

— Вот это девушка!

Куак Ба Ви и Сун Ок проводили его до большой дороги. Кан Са Гва, неторопливо помахивая тростью, зашагал обратно в волость. Ветер развевал его длинную серебристую бороду.

Прошел год со дня освобождения Кореи Советской Армией.

В день праздника по всей Северной Корее — в больших городах, начиная с Пхеньяна, и в маленьких деревушках — состоялись торжественные демонстрации и народные гулянья.

Вместе со всем корейским народом общенациональный праздник отметили и бэлмаырцы.

Не все, правда, готовились к празднику с одинаковым энтузиазмом…

Ко Бен Сан, как мы уже знаем, снедаемый чувством злобы и зависти, призывал на бэлмаырские земли засуху. Он не сомневался, что всемогущий Лесной дух выполнит его просьбу, и втайне от других радовался грядущей беде. Одно только беспокоило: ведь Лесной дух укорял его в скупости и недостаточной верности.

Вместе со своей семьей Ко Бен Сан снова поднялся к чхисентхо и, устроив трапезу попышнее, еще раз помолился о ниспослании засухи. Но дух обманул его ожидания, над Бэлмаыром пролились обильные дожди. Ко Бен Сан озадаченно, с беспокойством поглядывал на подернутое тучами небо и спрашивал сам себя: что бы все это значило, почему дело приняло такой неожиданно скверный оборот? Может, он опять сплоховал с угощением и чем-нибудь рассердил Лесного духа? Ведь в первый раз он удостоился даже разговора с духом, а сегодня и тени его не видел.

И Ко Бен Сан твердо решил про себя в нынешний же июльский праздник щедро угостить Лесного духа и еще раз хорошенько попросить его. Чтобы обмануть односельчан, хитрый Ко Бен Сан предложил им, как и в прошлые годы, собрать деньги и на них сообща купить вола или свинью для жертвоприношения Лесному духу. Но члены бригады наотрез отказались от предложения Ко Бен Сана, Даже мать Сун И почему-то не изъявила никакого желания поддержать его.

А одному Ко Бен Сану не хотелось нести такой огромный расход, и он вынужден был оставить свою затею. Шутка ли: на свои деньги купить и заколоть вола!

Итак, план проехаться на чужой счет провалился с треском. Отказ членов бригады не особенно удивил Ко Бен Сана: ведь у них заводилой Куак Ба Ви. Но почему мать Сун И отвернулась от него? Неужели и она заодно с этими мерзавцами? Ко Бен Сан возмущенно качал головой.

Да, времена переменились. Женский союз и союз молодежи развернули в деревне антирелигиозную работу. Проживавший на хуторе Анколь шаман бесследно исчез. Крестьяне постепенно освобождались от предрассудков и суеверий. В нынешний июльский праздник многие из селян не пришли к чхисентхо на поклонение Лесному духу. На молитву не собралось и половины людей, посещавших чхисентхо в прежние годы. И то пришли лишь люди из темного заброшенного хутора Анколь.

Ко Бен Сан был настроен мрачно. Чем все это объяснить? За какое бы дело он ни взялся, его преследовали неудачи!

Каждый раз, потерпев поражение в своих каверзах, Ко Бен Сан отправлялся к Тю Тхэ Ро и жаловался, горько сетуя на свою судьбу. Но с некоторых пор и Тю Тхэ Ро стал относиться к Ко Бен Сану неприязненно, даже брезгливо. Он не ждал от Ко Бен Сана ничего путного, жалобы Ко Бен Сана не трогали его: он выслушивал их с бесстрастной улыбкой, со спокойным безразличием. Ко Бен Сан видел все это. Но что ему оставалось делать? Бойкотируемый крестьянами, он цеплялся за Тю Тхэ Ро, угодливо лебезил перед ним, чтобы не потерять своего последнего приверженца.

Он пытался даже воздействовать на Тю Тхэ Ро, чтобы тот помог ему уговорить членов тхуре отправиться на поклонение Лесному духу в июльский праздник. Но Тю Тхэ Ро и слышать об этом не хотел.

Члены бригады усердно готовились к празднованию годовщины со дня освобождения Кореи. В этот день намечалось торжественно отметить роспуск тхуре. Всю основную работу бригада уже закончила, особой необходимости в ней теперь не было, и было решено распустить тхуре до следующей весны.

Сначала бэлмаырцы думали было приурочить роспуск тхуре к июльскому празднику. Но потом решили совместить это событие с Праздником освобождения.

В свободное время бригада работала на полях других крестьян, и за лето у нее накопилось несколько тысяч вон. Часть этих денег члены бригады разделили между собой, на свои нужды, а остальные предназначили для того, чтобы отпраздновать День освобождения и роспуска тхуре. Кроме того, они купили свинью и отправили ее в качестве подарка рабочим рудника, приезжавшим в Бэлмаыр на воскресник во время поднятия целины. Рабочие рудника в ответ на подарок прислали бэлмаырцам письмо, в котором горячо благодарили за внимание и обещали выполнить месячный план на сто двадцать процентов, полностью обеспечив необходимым сырьем предприятия, производящие минеральные удобрения.

Пятнадцатого августа, с самого утра, в Бэлмаыре царило необычное оживление. По инициативе женского союза и союза молодежи в деревне шла деятельная подготовка к демонстрации, которая должна была состояться в волости. Во главе демонстрантов, одетых в маскарадные костюмы, шествовали музыканты из тхуре. Наибольшее внимание привлекала к себе колонна женщин, вырядившихся с особой затейливостью. Мать Сун И — в мужском костюме, с форменной фуражкой на голове и в сапогах с высокими голенищами — отбивала шаг, словно завзятый солдат!

Члены бригады вернулись с демонстрации в деревню только после обеда. Не теряя времени, они принялись готовить праздничный стол. Закололи свинью, принесли полученную по карточкам сури, позвали гостей. Пир должен был состояться в доме Квон Чир Бока.

Во дворе высоко водрузили знамя тхуре. Под развевающимся знаменем оркестр грянул веселую крестьянскую песню. На душе у всех было легко и радостно. Праздник освобождения Кореи, роспуск бригады знаменовали окончание основных полевых работ. Настроение крестьян было приподнятое. Ведь на их полях ожидался в этом году большой урожай!

При первых же звуках музыки в круг выскочил Ли Се Ван и начал отплясывать национальный танец копсечум. Вслед за ним пустилась в пляс вдова Ко Се Бана.

В одном из углов двора была постлана широкая холстина, на ней расселись, подогнув под себя ноги, почетные гости и старейшие из крестьян. Среди них находился старик Ко, отец Ко Сен До, и Ю Чем Ди из хутора Твигор. На праздник пригласили и мать Сун И с мужем.