Все-таки, хочешь или нет, но положение обязывает, и по счетам попробуй не заплати. Натали прошлась по квартире, нашла телефонный аппарат, закурила папироску и начала накручивать диск. Первым делом – а начинать всегда следует с самого паскудного – набрала номер телефона конспиративной квартиры Годуна. Юрий Львович Павловский, известный в леворадикальном подполье под псевдо Годун, жил, практически не скрываясь. Он являлся – и не по легенде, а на самом деле – успешным и состоятельным частным поверенным, вполне официально вел в императорских уголовных судах дела анархистов, коммунистов и социалистов, со всеми был знаком и встречался открыто даже с теми из «этих всех», кто находился на нелегальном положении. Такое сложное существование между двумя отрицающими друг друга мирами позволяло, среди прочего, эффективно маскировать активное участие в работе боевой группы. Но вот уже об этом знали совсем немногие, и Натали – как раз по случаю – была одной тех, кто знал это наверняка. Павловский являлся ее непосредственным командиром, насколько это вообще возможно в анархистской среде. Ну, а на конспиративной квартире – во всяком случае, той, о которой знала Натали – Годун содержал любовницу, что было, ужас, как практично. Во всех смыслах, если быть искренним. Ну, а в случае провала всегда можно покаяться в меньшем грехе. Перед женой, вот в чем соль, а не перед жандармскими дознавателями.

Итак, она позвонила Годуну и сухо – то есть без эмоций – доложила, что операцию пришлось отменить, так как «буквально в последний момент» стало известно, что «мы ошиблись» и это не Кейн.

Павловский не удивился и не осерчал. Похоже, он знал в подробностях, как именно она «отменяла операцию». Выслушал, хмыкнул в трубку, сказал, молодец, конечно, но – напомнил отеческим тоном – дисциплину никто не отменял. И далее в том же роде, типа, если вышел приказ «стрелять», то сначала выстрели, а потом уже уточняй.

– Ну, да! – сказал он почти весело. – Не Генрих Кейн, а Генрих Шершнев. Не Мясник, а Шершень. Оба полковники. Оба наемники. В чем разница?

– Наверное, в том, – осторожно возразила Натали, – что, когда Кейн рвался к Саламанке, защищал ее Шершнев.

– Ну, это философский вопрос, кто, зачем и от кого защищал Саламанку, да и не телефонный разговор. Увидимся, поговорим!

– Хорошо, – согласилась Натали, но не задала вполне ожидаемый вопрос на тему, где и когда. – Увидимся.

«Будет интересно… но только одному из нас».

Следующей в ее списке значилась Альта.

– Это я, – сказала Натали.

– А это я, – ответила, словно бы потягиваясь, Альта, – белолица, весновата и черемна. Не хочешь упасть в мои объятия?

– Не хочу.

– А жаль! – вздохнула на другом конце провода Альта. – Тогда переходим к фигурам вежливости. Чем могу быть полезна?

– Мне нужен номер телефона Ольги Станиславской.

– Вот оно как! А ты знаешь, где служит Оленька Берг?

Альта к делам боевки отношения не имела. Она писала стихи, играла на флейте, рискуя сесть за совращение несовершеннолетних, клеила сопливых девчонок – едва ли не гимназисток младших классов – и устраивала всевозможные «перформансы», заканчивающиеся традиционным скандалом и мордобоем. Однако, как и положено «фурии авангарда», Лера Михеева придерживалась левых взглядов и гордилась своей «прикосновенностью» к делам подполья.

– И где же служит Оля Станиславская?

– Оля служит в контрразведке флота, – драматическим шепотом и наверняка не без закатывания глаз ответила Альта.

– Ужас какой! – подыграла, было, Наталья, но тут выяснилось, что после разговора с Годуном настроения дурачиться у нее нет и в помине. – Лера, она же филолог, как и я. Наверняка работает делопроизводителем. Жить-то ей на что?

– Ну, не знаю, – возразила Альта. – Берги, вообще-то, богатые.

– Берги богатые, – согласилась Натали, – но мы с тобой, девушка, всех Олиных обстоятельств не знаем. Телефон дашь?

– Дам, дам! – хохотнула в ответ Лера. – И вам дам, и вам. А вам – нет!

Но телефон все-таки продиктовала и ушла «играть на флейте» заумь Пендерецкого.

Повесив трубку, Натали задумалась, было, над тем, а не поменять ли ей планы, однако искушению не поддалась и Ольге звонить не стала. Позвонила Свирскому. Но это был короткий, чисто деловой разговор.

– Олег Борисович, – попросила она, – сделайте одолжение: мне срочно нужна информация на одного человека! Нет, – ответила она на вполне ожидаемые возражения. – Он не из этих. Генрих Шершнев, – назвала имя. – Полковник Хорн. Но меня интересует не его карьера наемника, а молодость, служба в Первом шляхетском, семья… И как, вообще, он заделался кондотьером?

Второй «рабочий» день в Петрограде начался со встречи с начальником штаба Отдельного корпуса жандармов Генерального штаба генерал-майором Бекмуратовым. Впрочем, по такому случаю Айдар Расимович облачился в партикулярное платье, носить которое, как выяснилось, умел не хуже формы. Одним словом, не сапог, и вел себя соответственно.

– Рад знакомству! – он энергично, но без ажитации пожал Генриху руку, вежливо кивнул Наталье и жестом указал на столик в углу ресторанного зала. – Прошу вас!

Ни одного лишнего слова, но Генрих заметил, столик накрыт на троих. Следовательно, Бекмуратов решил говорить при свидетеле.

«Любопытный поворот, – отметил Генрих, предлагая Наташе руку. – Посмотрим!»

– Должен отметить, вам удалось меня удивить! – начал генерал, едва они расселись вокруг стола. Больше в зале никого не было, даже охраны. А ресторан, судя по всему, еще даже не открывался.

«Простенько, но со вкусом. И вполне в духе нашей родной жандармерии».

– Имеете в виду вчерашний инцидент?

– И его тоже! К слову, примите мое искреннее восхищение, мадемуазель, стреляете вы безупречно. Да, и вообще… – Бекмуратов улыбнулся и изобразил рукой нечто замысловатое, словно бы вязью арабской расписался в воздухе. Однако Генриха заинтересовало не это, а та интонация, с которой генерал произнес слово «мадемуазель».

– Спасибо, генерал! – Наталья снова надела маску сумрачной жестокости. Холодное, оставляющее неприятное чувство лицо, взгляд, не выражающий ровным счетом никаких эмоций. – Ведь вы, господин Бекмуратов, не так ли?

Друг другу они представлены не были – одно из условий игры, но у Генриха возникла сейчас стойкая уверенность, что не только Наталья знает, кто таков их визави, но и Айдар Расимович знает о Тате кое-что из того, отчего не отказался бы и сам Генрих. Оставалось держать лицо. Пусть оба думают, что он умнее, чем есть.

– Так точно, Наталья Викторовна! Честь имею, Генерального штаба генерал-майор князь Бекмуратов!

– Рада знакомству! – хриплый неторопливый выдох, то ли ветер ставней скрипит, то ли повешенный на веревке раскачивается.

«Ну, просто Комиссаржевская, ей-богу! – мысленно покачал головой Генрих. – Но что если это не актерство?»

– Знаете анекдот про Петра Константиновича и королеву Голландии? – неожиданно спросил Бекмуратов и потянулся к графинчику. – Позволите? Арманьяк Шабо… Четверть века в строю…

– Наливайте, – согласился Генрих. – Наташа, ты будешь?

– Да, спасибо.

– Так вот, – разливая арманьяк, начал рассказывать Бекмуратов. – Приезжает как-то к нашему императору в гости тетка. То есть правящая монархиня королевства Нидерланды Беатрикс. Ну, как водится, приемы, балы, верховые прогулки. Охота в Пуще, балет в Ковно. И вот как-то предлагает Петр Константинович тетушке Беатрикс проехаться на его новом автомобиле. Вы, верно, читали в газетах об этом чуде технического прогресса? Говорят, инженеры господина Захарченко создали для императора нечто невероятное. Лучше роллс-ройса, ей-богу! Ваше здоровье!

Генрих предпочел промолчать. Выпил, молча, слушал с рассеянным интересом. Слушала ли генерала Наташа, сказать было сложно, но выпила она вместе с остальными.

– Так вот-с, император наш, надо отдать ему должное, известный спортсмен. И автомобили водит виртуозно, а главное – любит это дело, даже больше, чем… Ну, вы понимаете, – усмешка в седые усы. – Вот он, стало быть, за руль и сел. Выехали из замка, едут по Новогрудку. И с ветерком, как вы понимаете. А в это время выходят из корчмы два литвина, стоят, покачиваясь, закуривают. И вдруг мимо них проносится со свистом огромный черный автомобиль. «Это кто?» – оторопело спрашивает один. «Кто не знаю, – с ужасом отвечает другой, – но водилой у него сам государь-император!»