Однажды среди ночи в дом постучали. Послышались возбужденные голоса.

Аге вбежал на чердак и хрипло выкрикнул:

— Быстрей вставайте, одевайтесь! Соберите все в дорогу! Проклятые собаки, они выдали меня!

Мейндерт хотел расплакаться, чтобы оттянуть отъезд, но девочки поспешно бросились собирать свои вещи.

— Что случилось, дядя Аге? — спросила Руфь.

— После, девочка, после расскажу. Бежим скорее.

Чертовы мофы^[36] вот-вот будут здесь. Нельзя мне попадаться им в лапы. А тебе тем более.

Он взглянул на Руфь. Она побледнела, ее била дрожь, несмотря на то что на ней был надет толстый красный свитер Аге.

Подкатил старый мотоцикл с коляской. Какой-то человек в кожаном пальто снял накидку с коляски. Мейндерт замешкался, обернувшись к дому, а незнакомец крикнул:

— Быстро все в коляску, а ты, Аге, на багажник!

Через полчаса мотоцикл затормозил у какой-то большой фермы. Их встретила женщина в длинной шали. Руфи велели сойти. Она останется здесь.

— Я скоро вернусь, опять буду играть с вами, — крикнула Руфь, когда они отъезжали. Анну она поцеловала в губы.

— Мы едем в Леммер, ребята, вперед, не хныкать! — прикрикнул Аге.

Анна плакала до самого Леммера.

— Может быть, мы скоро получим от Руфи открытку, — утешал ее Мейндерт.

Анна покачала головой.

— Нет, мы ее потеряли, мы ее потеряли, — повторила она несколько раз.

Ни открытки, ни какой-либо другой весточки они от Руфи так и не получили. Потом пришло время расстаться и Анне с Мейндертом. Анну увезли в одну семью в Вирингенмеер, а Мейндерт вернулся в Амстердам. Миновали мрачные голодные годы войны. Единственным приключением, о котором Мейндерт мог рассказать соседским ребятам, было то, как он видел пистолеты в коричневом шкафу Аге Веринги. Другие мальчишки рассказывали, как они воровали уголь, что лежал у дамб, а их преследовали немецкие собаки-ищейки. Шрамы на ребячьих ногах подтверждали правдивость этих рассказов.

Анна вернулась домой через год после войны. Но это уже была не его сестренка, а красивая чужая молодая дама.

Мейндерт не решился спросить ее о Руфи.

Время, проведенное в Гастерланде, он вспоминал как сон. А вскоре Анна навсегда исчезла из его мира.

Много лет спустя, уже почти взрослый, Мейндерт побывал у Аге. Вот тут-то он и спросил об оружии, что лежало когда-то в коричневом шкафчике.

Старик был немногословен.

— Ах, мальчик, дело обычное. Мы дрались с мофами. Время от времени добывали что-нибудь и помогали людям. Ничего особенного. Действовали мы небольшими группами. Ну и на всякий случай у нас было оружие. Ведь никогда не знаешь, на что нарвешься.

— Ты, видно, не был женат, Аге, — сказал Мейндерт.

— С чего ты взял? Просто жена ушла от меня задолго до войны. Не выдержала с таким бирюком, как я. И я иногда наведывался в Леуварден… к девицам… ну знаешь… Ладно, хватит об этом… Недавно я был у твоей сестры в больнице, — продолжал он. — Она меня не узнала. Вернулся я оттуда совсем разбитый. Она сидела и смотрела на меня отсутствующим взглядом. Очень мне хотелось взять ее на недельку сюда. Здесь она бы мигом поправилась. Но дирекция больницы не разрешила. Медсестра сказала, что единственное, чем занимается твоя сестра, — это рисует. Так рисовать можно и тут. А готовить я пока не разучился.

Мейндерт посмотрел на запущенный сад. Длинные перекладины на заборе с южной стороны Аге сломал. От чувства безопасности, которое сад дарил детям во время войны, не осталось и следа. Впрочем, за годы войны ничего не осталось и от сада. Плодовые деревья и кусты смородины вырубили. Все было заброшено.

— Ох уж эта собака, — проворчал Аге, с трудом поднимаясь со стула, — бегает то в дом, то из дому.

«Он здорово состарился, — подумал Мейндерт. — На лице появились лиловые прожилки».

Шаркая ногами, Аге подошел к двери.

— Посмотри, — сказал он собаке, — кто к нам пришел.

Но пес и ухом не повел.

— Как ее зовут? — спросил Мейндерт.

— Как зовут? Не знаю. Собака хорошая, зачем ей имя?

— Я скоро опять приеду, — пообещал на прощание Мейндерт.

Старик долго махал ему вслед рукой. Рядом с ним, виляя хвостом, стояла собака.

Лет пять спустя после того визита Мейндерт прочел в газете сообщение, перевернувшее ему душу.

ПЕНСИОНЕР НАЙДЕН ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ — извещал броский заголовок. А ниже более мелким шрифтом: «Рядом с ним лежала погибающая от голода собака». А дальше было напечатано следующее:

«В субботу полиция обнаружила останки 82-летнего А. В. в его доме. Он пролежал там мертвый не менее двух недель. Кроме покойного, в доме была найдена собака. Все эти дни животное без пищи пробыло со своим хозяином.

Когда был найден господин А. В., собака неподвижно лежала рядом с ним. Старик редко общался с соседями. Погибающую собаку отвезли в приют для животных».

Заглянув в железнодорожный справочник, Мейндерт понял, что в этот день до дома Веринги ему не добраться, придется заночевать в соседнем городке, а уже оттуда ехать утром на автобусе.

Всю дорогу в Фрисландию его мучили угрызения совести. Ну и мерзавец же он, посылал раз в год по открытке к Новому году, и все.

В 11.05 он прибыл в X. На станции раздобыл местную газету за тот, роковой день.

Сидя на узкой гостиничной койке, он читал: «Скотовод Лёйнгма, обнаруживший мертвого А. В., рассказывает: „Я заглянул в окно. Стул валялся в стороне, видно, старик упал на кровать. Он был в очках. Рядом с ним я увидел собаку. Я давно не встречал Аге — мы с ним не больно дружили: очень уж он был нелюдимый, — но подумал, что надо пойти взглянуть, не случилось ли с ним чего. Мы с сыном перелезли через забор за домом. Когда я посветил в комнату автомобильным фонарем, я сразу понял, что он умер. Собака на меня залаяла. Потом я позвонил в полицию“».

Автобус в сторону дома Аге шел только на следующее утро в девять сорок. Шофер не торопился.

Все в деревушке было как много лет назад. Сначала Мейндерт зашел к Лёйнгме. Тот поздоровался с ним так, словно они виделись вчера. Потом Лёйнгма рассказал, как все было.

— Когда похороны? — спросил Мейндерт.

— Чьи? — удивился Лёйнгма.

— Как чьи? Вашего соседа, Веринги.

— А его не будут хоронить. Его уже увезли, — ответил Лёйнгма. — Они им попользуются, распотрошат всего. Аге говорил мне как-то насчет этого. Он подписал бумагу, где говорится, что после смерти он разрешает взять свое тело для добрых целей.

Мейндерт неподвижно сидел, слушал Лёйнгму, потом вдруг вскочил.

— Я хочу взять его собаку. Вы знаете, где она?

— Собака-то… Она лежала с ним рядом. Очень он ее любил. Всегда гулял с ней, пока мог. Но в последнее время он был совсем плох. Целыми днями не выходил из дому. А собака все равно была очень веселая. Я-то сам собак не люблю, все они погань. Собаку Аге отвезли в приют для животных. Только вам надо поторопиться, собака-то была очень плоха. Даже ходить не могла.

Приют для животных разместился на тихой улочке, где дома стояли только по одну сторону. На длинном некрашеном заборе вывеска: «Приют для собак и кошек». Там же обрывки старых объявлений. Здание двухэтажное с зарешеченными окнами.

Мейндерт поднялся на крыльцо и решительно позвонил.

Звонок разорвал тишину, и собаки подняли лай. Однако дверь не отпирали. Он позвонил еще раз. Наконец дверь открылась, перед ним появилась женщина и с любопытством уставилась на него. Нестерпимая вонь ударила Мейндерту в нос.

— Ну тише, тише. Я ведь не сижу у двери, — съехидничала женщина. — Что вам угодно? Продаете что-нибудь?

— Я пришел за собакой, — перебил ее Мейндерт.

— Их у нас сорок пять. Какую господин желает? — спросила женщина, все еще недоверчиво глядя на Мейндерта.

— Вам привезли вчера собаку Аге Веринги, того, что недавно умер. Она очень истощена.

— Не знаю, спрошу у мужа. Бауве, Бауве! — крикнула она, отвернувшись назад. — Бауве, к нам привозили собаку, подыхающую от голода?