Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но, между прочим, пора бы мне самому определиться. Он меня тут "шутя" спрашивает: А ты из партии еще не вышел?…

Но ведь я уже 5 лет, по крайней мере, в партии только как плательщик членских взносов, хотя и был даже членом ЦК… Меня с ней связывает только Горбачев… Это как в "Чапаеве": Ты за кого, Василий Иванович, за большевиков или за коммунистов?…

— А за кого Ленин? За того и я, — отвечал Чапаев ординарцу.

20 июля 1991 года. Суббота. 5 утра!

С 16 по 19 июня — в Лондоне. Присутствовал при историческом событии. Ощущение, будто враждебно настроенная к президенту страна не хочет ничего этого. И как только на обратном пути в самолете показали наши газеты, все сразу и опрокинулось: фото "7+1" в "Московском комсомольце" — семь лидеров лицом, Горбачев — спиной и контурно… Все, вплоть до Хасбулатова, "сдержанно отнеслись" к визиту президента в Лондон. И с "желто"-газетного уровня до государственных деятелей не скрывают, что ездил, мол, за миллиардами, а их не дали! Итак, Горбачев продолжает свою революцию "ввода страны в мир",… а страна воспринимает это с подозрением и неприязнью.

Встреча с Кайфу. Одни улыбки, потом японский премьер скажет Андреотти (а тот передаст М. С.), что только после лондонской встречи поверил в Горбачева.

На встрече с Миттераном был Загладин.

Буш. Завтрак в посольстве США (О нем я расскажу позже). По окончании два президента удалились в соседнюю комнату, где окончательно были сняты "детали", тормозившие выход на договор по СНВ. Опять тянули мы "до последнего"…, упирались, но горбачевская "всемирно-историческая методика" переговоров все равно ничего не дала.

Сама "7" в Ланкастер-хаузе. Мы, сопровождающие, кроме Примакова, сидели "за кулисами" — в роскошном отдельном зале… Четыре часа кряду — непонятно зачем, вместо того чтобы ходить по "любимому городу".

Результаты: я никогда не сомневался, что Горбачева пригласят. Не могли "ему" отказать… Не верить в это — было бы все равно, что оставаться во власти стереотипов "социалистической" морали, с одной стороны, и "империалистической", — с другой стороны.

Но удивительно… Что они — все, за исключением, пожалуй, Миттерана, признают de facto "большую" его значительность, чем свою собственную. Хотя он не представляет уже "послушную" ему сверхдержаву, он — историческая фигура, а они — лишь временно избранные на свои посты… и останутся в истории как деятели "эпохи Горбачева"…

Буш — не из гонора не пошел к "Майклу" в посольство, а позвал к себе. Он искренне "по-товарищески" рассчитывал на то, что Горбачев воспримет "правильно": мол, ты-то, Майкл, можешь меня понять, но мое общественное мнение, американское, ни за что не поймет, если я пойду к тебе. К тому же они ведь через Мэтлока договорились еще в Москве, и Буш не знал, что в Париже будет паломничество "остальных" к Горбачеву (кроме Миттерана, который "по возрасту"…).

Итак, М. С. фигурировал в Лондоне в качестве "центра внимания", олицетворяя смысл события: без него "семерка" стала бы рутинной пищей для журналистов на 2–3 дня, если не меньше.

Прием на Даунинг-стрит. Толковище, элита. Речь Мэйджера, достойная события, и высокие "исторические" похвалы Горбачеву… Я прокол допустил в Москве: сама речь М. С. прозвучала крупнее мейджеровской (и была в два раза короче!). Но я не решился упомянуть там "свою любимую" Тэтчер, думал, что это не понравится хозяину. Мэйджер это сделал. И М. С., выступавший вслед, "по ходу" тоже вставил. Но наши газеты уже "не успели" впечатать эту вставку (текст у них был заблаговременно). Хорошо, что Тэтчер не читает "Правды", хотя другие и ей прочтут, и всему миру сообщат!. Я просил Кравченко внести поправку на ТВ. Но увы! А у меня "такой аппарат", что, привязанный к протоколу событий, я не имел возможности вовремя "дать указание" ТАСС'у, а без этого по нашим дурацким правилам, ТВ поправок не принимает.

Соседи за столом (на приеме): министр транспорта, милый живой шотландец. Можно оценить британскую деликатность: несмотря на мой ужасающий английский язык, он со мной живо говорил "об чем попало" как ни в чем не бывало… И я быстро приспособился, исчезла языковая робость и в общем хорошо поболтали.

То же самое — с соседкой справа, которая, правда, переходила на очень плохой французский и, таким образом, мы тоже вполне удовлетворили друг друга. Она — жена какого-то высокого лица.

Мэйджеру — когда пришли на Даунинг-стрит, 10 в его кабинет, — я, здороваясь, в замешательстве сказал good bye! Жуть!

Вечером в своей резиденции М. С. устроил торжественную пьянку для "близких". Было человек 20!. "Мемуарил"… как он и Раиса шли (шел) "к этому"… Женева, Рейкьявик, детство, отрочество, и далее. Замятин (посол) — тост об авторе новой книги — Р. М. произнес "с большим чувством"!

Утром 18-го еще до Мэйджера пришел Андреотти. Разговор близких, доверенных друзей. Под конец, как я и ожидал, итальянец поднял опять вопрос о Любавических рукописях. Ох, как проигрываем… Все знаменитые ребе съехались, чтобы встретиться с М. С. Буш ему говорил о них. Андреотти умолял: "Мне, говорит, легче будет работать с еврейским лобби в США в пользу Вас…". Малруни шепнул… Ни в какую!. "Есть проблема", — отвечал всем им М. С. словами Егорова-Губенко!

Теперь, конечно, будет шумная, злая газетная кампания.

Встреча с Малруни. О нем вначале донесли "наши", что он скурвился и будто бы сопротивлялся приглашению Горбачева на "семерку". А оказалось, что он самым твердым образом отстаивал эту идею перед Бушем. И здесь вел разговор предельно дружески, открыто и по-деловому конкретно: "Все, что могу, сделаю, чтоб помочь вам".

В "Ковент-гарден" и в Адмиралтейство на прием к Мэйджеру я не поехал. Вечером, дописав "свои дела", сбегал в "Сохо"…

На утро — завтрак М. С. с Кинноком. Давно его не видел. Как он вырос. От его playboy'ства не осталось ничего: серьезный, умный, афористичный, государственный человек, готовится в январе в премьер-министры.

В то время как М. С. "уединился" с Тэтчер, я "посидел" с ее бывшим помощником Пауэллом, моим коллегой, настоящий британец. Прекрасный парень, умница… Поговорили содержательно, интересно. Я наоткровенничался (про перестройку, Горбачева и Шеварднадзе). Он обозвал мой анализ "profound".

Около 11-ти уехали в Хитроу.

В самолете записали с Загладиным "итоги встреч", а потом — большая пьянка в президентском отсеке. Но я "скромно" уселся за вторым столом — и в реве Ил-62 — ничего не слышал, что говорилось… Разве что тосты.

22 июля 1991 года. Понедельник.

Через час — Мицотакис… И вся неделя — подготовка к приезду Буша в Москву. Измотался. А Горбачеву-то каково. У него завтра Ново-Огарево — Союзный договор, а 25-го Пленум, может быть, "исторический"…

Дочитал "Самоубийство" Алданова — потрясающее прозрение на перестройку по опыту 17–18 гг. Один к одному. Недаром его Бунин сватал в Нобелевские лауреаты.

23 июля 1991 года. Вторник.

Вчера, в беседе с Мицотакисом Горбачев опять разоткровенничался. Вы знаете, говорит, я двинул на референдум вопрос — быть Союзу или нет, решив для себя: если "нет", я ухожу. Это я вам первому говорю. Даже вот помощник (показывает на меня) не знал этого… (знал, между прочим!).

После Мицотакиса зашел я к нему в комнату отдыха рядом с Коммергерским залом. Он бросил официанту: оставь нас. И мне: "Знаешь, пришла информация. Буш после моего завтрака с ним в Лондоне сказал своим: Горбачев устал, нервничает, не владеет ситуацией, не уверен в себе, поэтому и подозревает меня в неверности, ищет большей поддержки… Надо переключаться на Ельцина".

444
{"b":"562067","o":1}