Я прикинул в уме, кого знаю, из этой команды. Действительно, в основном так. И "тушинские перелеты" совершают главным образом они, в том числе один мой хороший знакомый, о котором Бронфман сказал, между прочим, следующее: "Когда я познакомился с этим господином лет пять назад, он уверял меня, что он русский. А теперь с такой же горячностью доказывает, что он еврей". Да, на евреев пошла мода. Самое противное их качество вылезает сейчас наружу. Еврейская печать очень сильно провоцирует бегство интеллигенции от Горбачева.
28 января 1991 года.
Писал письмо Горбачева к Андреотти. Мидовский проект опять дерьмо. Идет информация… Запад от нас отвернулся, перестроечная атмосфера испарилась. Все ждут нашего краха. Внутренняя же информация все больше убеждает, что из всей государственности у Горбачева остались только армия и КГБ. И он все откровеннее склоняется пользоваться ими. Морально-политическая его изоляция — факт, держится на инерции. Страна просто не знает, что с собой делать.
Деньги отобрали. Но москвичам, даже меняя, не выдали взамен 50-сотенных купюр на зарплату: банкнот нахватает. И боятся их печатать, потому что неизвестно, какой герб будет и как будет называться страна. Не говоря уже, какого вождя придется ставить на купюрах.
29 января 1991 года.
В письме для Андреотти я между прочим сделал такой пассаж: "человеку, который лучше других понимает нас и может остановить разложение хорошего отношения к СССР, спасти европейский процесс и подготовить всех нас к устройству мира после Персидской войны". М. С. сильно правил текст. Убрал все самое "душевное".
Бессмертных уломал Буша и Бейкера остановить экономические репрессалии из-за Литвы. Американцам мы еще нужны — чтобы добить Хусейна.
Крючков принес Горбачеву какую-то очередную свою липовую информацию, будто США вот-вот ударят ядерным оружием по Хусейну. Толя Ковалев с подачи Крючкова тут же сочинил заявление МИД СССР с протестом. Я просил прислать мне… Сопроводил ядовитой запиской и направил Горбачеву. Он вернул мне с резолюцией: "До особого случая". Мудачье все-таки у нас в ведомствах! Элементарно не могут сопоставлять большую политику с тактическими играми в пропаганду.
Приходил прощаться Петраков. Расстались "по-товарищески". В напутствие я ему посоветовал больше не хлопать дверью. Обычно это делается один раз, а не 4 и 5. Впрочем, сказал ему: "На вашем месте я поступил бы так же, если бы М. С. изменил внешнюю политику" (за которую я чувствую себя ответственным).
В "Советской России" похабная статья о Шаталине "Люмпен — академик". Хамская. Но может быть и впрямь он такой же ученый, как Пономарев, Егоров и им подобные. Т. е. исключительно для своего времени? Похоже. Общение с ним не убеждает, что он ученый в нормальном, интеллигентском смысле слова (т. е. не от слова наука, а от слова ученость).
Мы с Игнатенко явочно пошли к Президенту и устроили ему сцену по поводу "инициативы" Язова и Пуго с патрулированием городов. М. С. кричал на нас: "Лезете не в свое дело. От безделья что ли? Не понимаете! Ничего особенного! Нормальная практика. И вообще мечетесь, паникуете, как вся интеллигенция: одной ногой там, другой здесь".
Я не сдавался, твердил, что это дело Советов, Верховных и городских, приглашать солдат патрулировать. Иначе это — введение военного положения и значит антиконституционно. Он злился, бросал всякие аргументы, из которых следовало, что мы с Игнатенко ничего не стоим. Я стоял на своем.
— Мы из вашей команды и должны знать ваши намерения, ваш маневр.
— Когда надо, скажу, какой у меня маневр.
— Так невозможно работать.
— Возможно!
— Нет невозможно. Если Вы хотите настоящей работы, мы должны узнавать такие вещи не из газет. — И т. д. в этом же "высокогосударственном" духе.
А вечером позвонил мне, сообщил, что подписал указ, где упорядочил патрулирование… с учетом позиции местных и верховных советов.
Он почти уже не читает газет. И информация к него главным образом — „кто чего скажет". Но "говорить", как известно, имеет право не всякий. Тем более, напрямую. А это: Лукьянов, Язов, Крючков, Пуго. Таков теперь круг его "реальных" советников.
30 января 1991 года.
Принимал я финского посла. Хвалил Койвисто от имени Горбачева. Пообещал письмо от Горбачева и даже дату визита Койвисто к нам. В самом деле, если бы Финляндия заняла в прибалтийских делах, скажем, датскую позицию, нам было бы много хуже.
"Московские новости": номер за номером — разгромные статьи против М. С. Тут и обмен денег, тут и Литва и конец перестройки с демократией. На обложке — солдат на БТР и заголовок: "Перестройка кончилась. Привал!". И т. д.
Народный депутат РСФСР Тарасов в "Вечерке" пишет, что М. С. в переговорах с Накаямой (мининдел Японии) продал четыре острова за 250 миллиардов долларов…
Поздно вечером вчера М. С. позвал нас с Шахназаровым редактировать статью о референдуме. Там уговоры, почему не надо разрушать Союз. Кстати, в ней уже нет "социалистического выбора". А за два часа до этого на Политбюро, куда вдруг пригласили помощников[84], московский секретарь Прокофьев и другие требовали от Горбачева, чтобы он завтра на Пленуме ЦК прямо заявил: речь, мол, идет уже не о борьбе за власть, а об изменении общественного строя, о капитализме.
Вообще же политбюро производит странное впечатление, будто партия в подполье. Нахально ведут себя Рубикс, Бурокявичус, качают права. Никто их не одергивает.
1 февраля 1991 года.
Вчера был пленум ЦК. Я не пошел. Противно. Рассказывали: каждый выступал в зависимости от личного интереса, от степени проникновения в суть событий, от осведомленности насчет того, что на самом деле думает Горбачев сейчас и на будущее.
А в общем, судя по отзывам, само проведение пленума — это демонстрация того, что М. С. возвращается в "свою" среду. Ибо другой, получается, у него уже нет. Ужасно. Ужасно, что устами Ельцина глаголет истина. Вчера на телевидении в программе "Колесо" он заявил: "У Горбачева уходит почва из-под ног, присутствуем при агонии власти, режима… И это опасно".
Насчет патрулирования, как мы были правы с Игнатенко! Одна республика за другой запрещают применение указа на своей территории, как противозаконное. Еще один удар по престижу президента… рядом с обменом купюр.
Интерес к работе исчез. Сижу, закрывшись в кабинете. Впрочем, ходят послы: английский, итальянский… сегодня были японцы. Стыжу их: "Как же это вы так? Поверили не Горбачеву, а Ландсбергису". Прямо-таки истый патриот-горбачевец, а в душе уже не верю ему — не как человеку, а как государственному деятелю. Он импровизирует на очень мелком уровне. В первые 2–3 года перестройки это было даже хорошо и эффектно, а сейчас гибельно.
5 февраля 1991 года, вторник.
В субботу, 2 февраля, сидели в Ореховой комнате: Горбачев, Яковлев, Примаков, Медведев, Шахназаров, Болдин, Игнатенко и я. "Тайный совет", произнес я к неудовольствию Горбачева. Пошел свободный треп обо всем, хотя тему он обозначил: о положении в стране. Каждый давал свою оценку. Я говорил главным образом о том, что спасение в ориентации на суверенную энергию республик. И в конце опять и опять, как римский Катон, заявил: а Прибалтику надо отпускать! М. С. повел бровью.
Запись его заключения после 5-часового нашего сидения — в примечаниях.
В понедельник — на работе. Письмо Койвисто. Ответ Миттерану, письмо Радживу Ганди. Персидская война: слежу, куда мы идем с нею и вслед за ней. Би-Би-Си пристает с интервью.
Бесперечь звонит еврейская женщина по поводу хасидских рукописей. Губенко ее отшибает. Заговорила красиво, четко поставленным языком высокообразованной московской еврейки. Губенко, говорит, третирует меня как вульгарную жидовку, которая нанялась ходатайствовать в пользу закордонной общины.