Горбачев начал с характеристики новой, советской «оборонительной доктрины», составленной в неконфронтационном духе. Первые шаги по ее реализации уже сделаны. Однако он, Горбачев, не увидел в недавней Брюссельской декларации никаких подвижек в стратегической доктрине НАТО, принятой 20 лет назад… И это несмотря на то, что уже осуществляется Договор об РСМД[76]. Высказал недоумение отказом США включать в переговоры о стратегическом ядерном оружии (СНВ) «один из трех его компонентов — военно-морские силы». С конца 50-х годов СССР буквально окольцован сетью военных баз, заявил Горбачев, и передал президенту карту, где обозначены пункты этого «военного окружения СССР» (по данным советской разведки).

Буш принял вызов. Обещал проверить данные, обозначенные на карте[77].

Договорились о том, чтобы министры и эксперты проработали все вопросы взаимосвязи между будущим договором об СНВ и Договором по ПРО 1972 года, развязали узлы в правилах зачета тяжелых бомбардировщиков и стратегических ракет воздушного базирования, сбалансировали числа боеголовок, которые может нести на борту каждый самолет, поразмышляли о проблемах тактического ядерного оружия.

Подробно обсуждались исходные позиции для подготовки Договора о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе. Назывались цифры. Горбачев предложил сократить по миллиону из личного состава с каждой стороны, а численность войск на иностранной территории ограничить планкой — 300 000.

Договорились поручить военным встречаться возможно чаще, чтобы совместно, регулярно и компетентно отслеживать процессы поддержания обоюдной безопасности.

Суммируя, Горбачев заявил: «Хочу еще раз со всей силой подчеркнуть: мы настроены на мирные отношения с США. И именно исходя из этой предпосылки, предлагаем трансформировать нынешнее военное противостояние. Это — самое главное. Ведь, как принято говорить, один раз в пять лет ружье само стреляет. Чем меньше оружия, тем меньше возможность случайной катастрофы. При этом безопасность США, американских союзников ни на миллиметр не должна быть меньше нашей собственной безопасности».

В общем, можно так подытожить военную тему: на Мальте был сделан прорыв к фронтальному сокращению ядерного и химического оружия. Когда в январе 1986 года Горбачев выступил со своим Заявлением о ликвидации ядерного оружия к 2000 году, одни не поверили, другие посмеивались: молодой Генсек оригинальничает! третьи сочли это очередным пропагандистским трюком Кремля… И вот минул этот год. Ядерное оружие продолжает существовать. Но «процесс пошел», этот монстр, который мог сорваться с цепи, даже если никто преднамеренно его с цепи не спустил бы, все быстрее и необратимее уменьшается в размерах. Угроза мировой ядерной войны снята. Одновременно были созданы предпосылки для исключения навсегда «большой войны» в Европе с применением обычного оружия. Велика во всем этом заслуга Горбачева. Его «новое мышление» доказало в этом решающем для человечества пункте — в вопросе о войне и мире — свою востребованность и убедительный реализм.

Состоялся «концептуальный разговор» по европейским делам.

«Мы были потрясены стремительностью разворачивающихся перемен в Восточной Европе», — начал Буш. — И не хотим оказаться в позиции, которая выглядела бы провокационной».

Но попросил Горбачева высказаться по поводу «возможности движения за пределы статус-кво» (т. е. о незыблемости границ в Европе, санкционированных Хельсинкским актом 1975 года).

Горбачев отвечал пространно. Подтвердил необходимость и целесообразность «вовлеченности» США в европейский процесс. «По-другому смотреть на роль США в Старом свете — нереально, ошибочно, наконец, неконструктивно. Это Вы должны знать, это наша фундаментальная позиция».

Подчеркнул значение и позитивный характер европейской интеграции, в том числе, в масштабах всего континента. Напомнил о своей идее «общеевропейского дома» и посоветовал Шеварднадзе и Бейкеру поглубже разобраться в его проблематике и перспективах.

С учетом огромности и бурного характера перемен как в Восточной, так и в Западной части Европы высказался за созыв в ближайшее время «Хельсинки-2».

Поскольку НАТО и ОВД — институты «холодной войны», Горбачев предложил вместе подумать об их реконструкции, освобождении от конфронтационной природы, о превращении их в преимущественно политические организации.

И вот тут он вернулся к вопросу о том, на базе каких ценностей преодолевать раскол Европы. Упрекнул собеседников в том, что они склонны навязывать этому процессу «западные ценности». Если, мол, так пойдет, это может стать серьезным препятствием для советско-американского сотрудничества в европейских делах, тем более, что процессы здесь могут пойти «далеко небезболезненно, приобретать непредсказуемую остроту» — ведь они «затрагивают, — подчеркнул он, — фундаментальные вещи, втягивают миллионы людей, целые народы с разной историей, культурой, религией, национальными особенностями».

Буш согласился с такой оценкой, но попросил разъяснить, почему Горбачев «озабочен западными ценностями» и чем они отличаются от «общечеловеческих», к которым Горбачев вроде привержен.

Развернулась бурная (и я бы сказал сумбурная) дискуссия. Горбачев настаивал на «свободе выбора» — американцы соглашались. Он за плюрализм, за свободу мысли и слова — это и наша точка зрения, отвечали американцы. Осуждал «вмешательство в чужие дела» — американцы тоже за это «в принципе». Яковлев поставил под сомнение правомерность термина «западные»: тогда, мол, надо признать «восточные», «южные» и т. п. ценности.

Шеварднадзе, что называется, перешел «на личности», обвинив собеседников в том, что в их среде ходит точка зрения, будто перемены в СССР — результат западной политики с позиции силы.

Буш решил охладить пыл: «Давайте избегать неосторожных слов и больше говорить о содержании ценностей». Горбачев подхватил брошенный мяч: «Мы начинаем органически интегрироваться, освобождаясь от всего, что нас разделяло. А как это будет называться в конечном счете?… Давайте не будем вести дискуссию на церковном уровне!».

Бейкер забил последний гвоздь: «Может быть в порядке компромисса лучше говорить, что позитивный процесс идет на основе демократических ценностей?».

Все согласились, ко всеобщему удовлетворению. На том и закончилась, кажется, последняя на высшем уровне идеологическая «схватка» с «американским империализмом».

Оставались еще региональные проблемы (помимо Центрально-американских, которые США не считала «региональными» в том смысле, что ими могут заниматься и другие державы!).

Сначала — Ближний Восток. Буш сообщил, что его администрация отошла от безоговорочного одобрения израильской политики. «Уверен, — добавил он, — что Вы обратили внимание на то, что наша политика на Ближнем Востоке развернулась в сторону взаимодействия с Советским Союзом». Высказался за скорейшее восстановление дипломатических отношений СССР с Израилем. Горбачев сказал, что тут уже нет проблемы. Главные — посадить Израиль за один стол с арабами. И надо спешить. Одобрил начавшиеся консультации по этому вопросу между Шеварднадзе и Бейкером.

Порешили ускорить поиск пути «к стимулированию мирного урегулирования» на Ближнем Востоке.

Словом, на Мальте была выработана процедура, которая в конце концов привела к Международной конференции по Ближнему Востоку (октябрь 1991 года). Президенты США и СССР были там сопредседателями. Там начался реальный (хотя и очень сложный, не без срывов) мирный процесс ближневосточного урегулирования.

Последней была проблема Афганистана. Советских войск уже не было в этой стране, но пылала еще более жестокая гражданская межплеменная война. Судьба Наджибуллы, возможности формирования коалиционного правительства и проведения международной конференции под эгидой ООН, содержание переходного периода, поставки оружия. — все это обсуждалось в режиме перепалки, обвинений за прошлое, признаний, что прогнозы и тех и других неоднократно проваливались и т. п. Шеварднадзе даже позволил себе «пошуметь» на Бейкера, пользуясь тем, что после их встречи в Вайоминге летом 89 года между ними уже сложились дружеские отношения.