Горбачев. Я добавил: «произвол».

Громыко. Я бы квалифицировал как «теоретическую ошибку», грубую… Чего ему не хватало? А он пошел на истребление громадного количества людей.

Горбачев. 37-й год, начало 50-х гг., «ленинградское дело» — это чистая борьба за власть, нужно было скомпрометировать Вознесенского. Маленкову это нужно было. Ибо Сталин сказал (о Вознесенском): это мой преемник. Была самая настоящая борьба за власть самыми преступными методами.

Громыко. Сталин никогда не был теоретиком. Он и не претендовал на это. Он не касался теоретических проблем. Отсюда и несуразица, которую он допускал.

…На Крымской конференции 1945 года. Три делегации: мы, американцы, англичане. Полтора десятка людей. Среди наших — Берия, я, другие. Черчилль спрашивает у Сталина, что это за господа. Сталин при всех, указывая на Берию: «Это же советский Гиммлер!» Рузвельт улыбнулся. Берия ответил своей улыбкой. Представляете, какое впечатление!

Так пошутили…

Значит, Сталину нужен был Гиммлер? Это глупость. Вредно для СССР заявлять такие вещи.

Еще вспоминаю. Заседает Политбюро. Какой-то вопрос внешней политики обсуждается. Сталин вдруг говорит ни с того, ни с сего: почему бы нам не вернуться к дореволюционному периоду в формировании московской власти: городской голова т. п. Тянуло его к авторитарным приемам. Микоян, помню, сразу поддержал. Но на решение тогда не пошли.

Почему он прибег к террору?

Горбачев. В докладе мы даем ответ: почему он стал возможен. И не обвиняем Сталина в глупости, в недомыслии. Не им приписываем причины. Они — в основе своей — экономические, наследие гражданской войны, непримиримость с НЭПом. Кулак, конечно, подбрасывал хворосту. Внешняя опасность. Все это наложило отпечаток на процессы, исключив выход на демократизацию. Я убежден — в этом суть. В этом и вся сложность ситуации тогда.

Громыко. Надо честно сказать, что Сталин выступал за социализм. И в международных делах он сражался как лев за интересы Советского Союза. Больше слова никто не просит.

Горбачев. Как будем проводить Верховный Совет?… С этим докладом настрадались.

Надо еще добавить — о роли русского народа в войне. По традиционной формуле и с упоминанием других народов.

Об РСД, о встрече Рейган-Горбачев сказать без эйфории. Но и принижать достигнутого здесь не надо. Это серьезное дело. Сказать и о наших намерениях по СНВ и о позиции по ПРО.

Ельцин (в конце этого длительного заседания выступает с объяснениями. -А. Ч.). Я переживаю критику после своего выступления на Пленуме. Причиной выступления было беспокойство за то, что перестройка набрала, было, скорость, а теперь мы теряем эту скорость. Я готов дальше работать, надо держаться курса на перестройку. Признаю, что очень много брал на себя, что виноват. В чем именно виноват, еще не увидел, по-настоящему не нащупал. С середины 1986 года чувствую сильные психологические перегрузки. Надо было открыто идти с этим к товарищам в горкоме, в Политбюро. Но мешало самолюбие. И это главная моя ошибка. Готов отдельно поговорить и с Егором Кузьмичом, и с Александром Николаевичем, и с Георгием Петровичем (Разумовский). Товарищи в горкоме от меня не отвернулись, просят остаться, хотя и осуждают за выступление.

Горбачев. Об итогах празднования 70-летия Октября.

70-летие Октября позволило нам почувствовать масштабность процессов, которые охватили страну, настроение в обществе и в окружающем мире. Огромный интерес к этой дате связан с нашей перестройкой. И самое главное — в этом интересе был виден возрождающийся импульс Октябрьской революции, которая вновь и по-новому начинает воздействовать на наше общество и на весь мир.

Тема «Октябрь и перестройка» превалировала и в наших внутренних мероприятиях, и в международных. Перестройка явилась как бы подтверждением живой связи того, что мы делаем, всей нашей политики с Октябрем, с потенциалом Октября, который долгое время находился как бы в замороженном состоянии. И для нас самих, и для партии, для страны очень важно это осознать. Ибо с этим связана судьба самого социализма.

Годовщина позволила нам заново посмотреть на себя и на то, что такое социализм, ленинским взглядом. Мы сами в ходе этих празднований многое приобрели. Годовщина позволила нам сделать определенный прорыв в нашу историю, в нашу подлинную историю, связать ее с сегодняшним днем и с нашим будущим.

Мы еще раз убедились в том, что, взглянув на все то, что с нами было так, как это свойственно было самому Ленину, — творчески, смело, мужественно, — мы вышли на крупные теоретические и политические обобщения. И это всколыхнуло общественное сознание. Ленинский взгляд на события прошлого и настоящего стал мощным фактором политического и морального сплочения общества.

Непросто было выйти на эти решения, подготовить этот прорыв. Потребовалось большое напряжение, проникновение в суть того, что происходило и происходит.

Но в результате мы получили большой выигрыш. Мы провели основательный анализ истории строительства социализма в своей стране. Причем, под углом зрения уроков — в интересах нашей современной политики. Доклад дал базу для последующей исследовательской и политической работы.

1987 год, если брать идеологическую сторону дела, был своего рода годом подготовки к 70-летию Октября. И все огромные акции этого года, такие как январский Пленум, июньский Пленум, октябрьский Пленум, так или иначе были связаны с этой датой. Она позволила и нам самим убедиться, и показать народу, партии, миру, что социализм может идти дальше вперед, совершенствоваться, что перестройке нет альтернативы и что она набирает силу. И ее уже трудно повернуть вспять.

Если брать идейно-теоретическую сторону, то прорыв здесь состоит в том, что мы определили перестройку как этап в строительстве социализма в нашей стране. С политической же стороны наметили определенные начала для реализации этого этапа. Не в том смысле, что пущать или не пущать в перестройку, а в том, что конкретно делать конструктивного, чтобы она состоялась.

В идеологическом плане можно говорить и о том, что в сознание общества вошло понимание необходимости постепенного обновления общественных форм в соответствии с реальными потребностями людей. Тем самым был нанесен серьезный удар по догматизации мышления, насаждавшейся десятилетиями.

Мы вновь крепко взяли в руки знамя, которое на каком-то этапе оказалось приспущенным, — знамя приоритета гуманистической цели как высшей ценности социализма. В центр перестройки поставлен человек. И об этом мы сказали ответственно и четко. А из этого следует тоже очень важный для современной концепции социализма теоретический вывод: все, что работает на человека в экономике, в социальной и культурной сферах, в механизмах управления и вообще функционирования системы, — все это социалистично. Во всем этом должен присутствовать человек. Человека надо включить во все процессы ради него самого.

В этой связи со всей силой был возобновлен и остро поставлен — и теоретически, и в политике — один из ключевых вопросов ленинской идеи социализма. А именно — о сочетании личного и общественных интересов. Это — одно из глубочайших положений ленинизма. И мы его начали раскрывать.

Одновременно с этим мы продвинулись и в разработке проблем, можно сказать, в группировке, «сортировке» мыслей насчет состояния мира, нынешней стадии мирового развития, то есть сделали шаг по сравнению со Съездом в новом политическом мышлении.

Готовясь к 70-летию, мы уловили существенный момент в процессе перестройки: она вступала в трудный этап. Мы не побоялись сказать об этом. Ибо наши новые подходы требовали говорить правду: это мобилизует людей, именно правда побуждает их к действию.

Действительно, к 1987 году заканчивается митинговый этап перестройки. И мы очень четко предупредили, что если вовремя не осознаем этого, не поймем, что пора переходить на всех участках, на всех направлениях, во всех сферах работы к конкретным делам, к реализации выработанной политики, если мы круто не повернем именно в данный момент, то начнем сдавать, начнем проигрывать.