На Щербину была возложена координация всей работы по последствиям Чернобыля.

знаний, точности в умении схватить суть, решительное неприятие даже подобия демагогии и попыток прикрыть что бы то ни было идеологией, в особенности бездарность и неумение работать.

За день он пропускает через себя колоссальное количество информации. Я не могу понять, как он успевает. И эта информация идет в дело, в переработанном виде она вырывается умозаключением, анализом, выводами, решениями, несогласиями или поддержкой кого-то…

95 % времени и сил уходит на внутренние дела… Хотя, если судить по " газетам и TV — кажется наоборот. (Кстати, обыватели на этот счет уже ворчат).

Не надо лениться (дай Бог, сил) — особенно на Политбюро — надо делать пометки, а вечером воспроизводить, а то и сразу, на работе… И уж, конечно, фиксировать, что он говорит мне или в моем присутствии. И хотя бы делать каждый вечер перечень дел, по которым с ним пришлось общаться. Очень много выветривается, остается только впечатление, а фактическая канва исчезает и мысли его, особенно их форма и контекст.

Но начну… На столе у меня здесь пара листков. Лежат больше месяца. Это пометки. Например, помощники собрались зайти к нему к концу дня поздравить с 1 мая. Он усадил и часа два размышлял вслух. Что можно выудить из этих набросков?…

Что спасало страну (при Брежневе)? «Нефть + водка + терпение народа».

Бюрократизация аппарата, партийного, особенно с 1975 года. Все захламлено, загнило, не разберешь где что, кто к чему и зачем… Завал полный — особенно в мыслях о человеке (исчезновение социальной политики).

Впрочем, говорили всегда правильно (возьмите любую речь Брежнева). А делали… Да вообще ничего не делали. Только под себя!

Обобщать живой опыт, раз «народ творец истории», как болтаем на каждом углу. И демократия! Ничто нас не спасет, если не развяжем демократию. Ленин был тысячу раз прав. Искать, искать ее формы и учиться у людей, кончать с поучениями и окриками «умников», которые все знают и умеют только учить.

«Власть» сейчас самое доходное дело. Поэтому все рвутся к власти, а дорвавшись — удельные князьки.

Об учебнике по истории КПСС… (тут я встрял и понес пономаревщину, учебники, которые окончательно отвадили даже студентов от нашей истории. Надо, мол, посадить пяток толковых людей, не профессоров, и даже не специалистов, дать им дачу и год времени. Все у них в руках, даже архивы, за границей советологи все написали, в том числе по троцкистским архивам и по нашим собственным газетам, книгам, журналам… Сотни книг по истории КПСС. Пусть напишут бестселлер. ЦК потом просмотрит…).

Тогда он промолчал. А две недели назад на ПБ, к слову пришлось, сам произнес бурную речь в этом духе и тут же поручил Яковлеву и (увы!) Зимянину организовать конкурс на краткий учебник по истории КПСС…

… Левым силам в США, в Западной Европе нанесли поражение технологией, производительностью труда. Побеждает тот, у кого выше производительность. Это Ленин сказал, а мы долго прятались от этой истины. Жизнь выше всякой идеологии.

Не удержать третий мир, если не привязать его технологически. Это они (Запад) и делают.

А нам и социалистические страны не удержать, если не привяжем их технологически.

Идет борьба. Настоящая борьба за съезд. Сопротивление огромно и разное. Статья в «Правде» от 27 июня «Против течения». Решается вопрос «либо-либо». Либо мы выполним, что и как наметили, либо завалим социализм.

Таково содержание (набросок) одного только его разговора с помощниками.

Сколько я утратил за эти месяцы, не помечая. Впрочем, первые два месяца я как в шоке был. Сейчас только, может быть, наладилось у меня с ним.

45 лет с начала войны. Надо как-нибудь записать — каков был этот день…, как сейчас помню — до мелочей.

Перед съездом писателей. Вокруг, включая «самого» Яковлева выражают удивление, что сохранен «курс на Маркова», несмотря на то, что он, казалось бы, символ брежневиады в советской литературе. В 27 издательствах выпустил только в 1985 году свои серые поделки. 14 млрд. рублей на сберкнижке. Центр притяжения прохиндеев и посредственности, «дважды герой социалистического труда» — в данной ситуации это клеймо, а не заслуга. Но он «друг детства» (или юности, или по совместной работе, или по землячеству в Сибири) — Лигачева. И тот, зная, что Марков этим злоупотребляет и что все уши уже прожужали насчет семейственности, кумовства и проч. — т. е., что он марает престиж Лигачева, упорно его держит. Яковлев говорил мне, что был у него об этом разговор и с Горбачевым: «Не хочет из-за этого ссориться с Егором Кузьмичем». Это присказка. А сказка:

Приходит неделю назад рассылка — информация за подписью Чебрикова, предсъездовская: что спецслужбы Запада усиленно обрабатывают советских писателей — тех, кто и раньше допускал отступления от классовости, кто сомневался в правильности коллективизации, национальной политики (не «космополиты» ли), литературной политики и т. п., словом, подвержен оппозиционным и ревизионистским настроениям и, сейчас, мол… (что уже совсем непонятно, ибо что понимать под оппозицией и ревизионизмом? — в отношении чего, кого? Горбачева? Апрельской линии, которую все эти «оппозиционеры» ждали столько лет и как могли помогали ее приближению?

Названы и имена: Рыбаков, Приставкин, Можаев, Рощин, Зубов, Окуджава… и еще несколько меньше известных.

Словом, донос… из прежней эпохи, из 30–50 годов, будто ничего в стране не происходит.

Пошел я к Яковлеву: как, мол, это понимать? И что это значит, когда М. С. распорядился разослать этот донос по ПБ и Секретариату, а Лигачеву и Яковлеву — поговорить с ним лично.

Я, отвечает Яковлев, говорил. «Ну, и что?» Был, говорит, зол и откровенен. Мы, говорю я ему, уже вынудили 15–20 талантливых писателей мотануть за рубеж. Еще хотим? И вообще — что это за методы?. М. С. слушал, а как он реагировал — Яковлев со мной не поделился. Но, говорит, вроде внял: поди и скажи все это Лигачеву. Пошел, был, конечно, аккуратнее, но понимания не нашел. Единственно, что ему не понравилось, — почему литературой по-прежнему занимается КГБ?! Доколе! Это — прерогатива ЦК. Не знаю, говорит Александр Николаевич, но, кажется М. С. собирается иметь беседу с Чебриковым.

А через день состоялась встреча М. С. с 30 писателями. Стенограмму я еще не видел, но А. Н. рассказал, что там было. Особенно, говорит, я рад, просто рад, выступлению Анатолия Иванова — черносотенца, динозавра, почвенника. Он с первых слов стал «раздеваться» и предстал весь голенький. Главная его идея — надо произвести нечто подобное постановлению ЦК «О журнале «Звезда» и «Ленинград». Тогда будет порядок.

Я, говорит А. Н., видел, как у М. С. отвисает челюсть. Но отреагировал он косвенно. Против Иванова выступил Шатров, и М. С. поддержал Шатрова. Что-то будет на съезде писателей?.

На другой день после разговора с Яковлевым, я сделал следующее: Дней за десять до «описываемых событий» ко мне пришел Борис Можаев (широко известный писатель, деревеньщик). Долго смешил меня рассказами о том, что происходит у них на съезде. Он злой, ядовитый, мастер имитации, просто словесный циркач, уморил меня изображением Маркова и Карпова (литературных генералов), которые, пользуясь своей властью в Союзе писателей, два года маринуют его новый роман («Мужики и бабы», часть 2). Разделал Алексеева, да и всех, кто делает пошлую литературу — «секретарские романы». Оставил предисловие к «Мужикам и бабам» и отзыв о романе академика ВАСХНИЛ Тихонова. В романе речь идет о событиях 1929–30 годов, о коллективизации, которая нанесла непоправимый удар по сельскому хозяйству и по социализму.

Оставил также мне свою статью на 110 страниц о современной советской литературе, где громит пошляков и литературных начальников.

Все это он просил доложить и показать Горбачеву. Тогда это я сразу не сделал, но после записки Чебрикова и разговора с Яковлевым, я уже не мог держать можаевские просьбы при себе. Приложил свою записочку: вот, мол, кого заносит по ведомству оппозиции и антисоветчины. Если это действительно так, тогда трудно понять апрельскую линию и во всех других отношениях.