И большое стихотворение Андрея Дмитриева «Дом».
12 сентября 1983 г.
Сегодня прочел стенограмму встречи Громыко с Шульцем в Мадриде. Это, что называется, слепок времени. Шульц попросил сначала с глазу на глаз. Для чего же? — Чтоб поговорить о Щаранском. (Это в такой-то момент!)Мол, ваш представитель здесь в Мадриде обещал нашему, что Щаранского выпустят по истечении половинного срока, т. е. в сентябре или в феврале. Только, дескать, при этом условии Рейган согласится на подписание заключительного документа мадридской встречи.
Громыко в ответ: Ваш представитель либо ослышался, либо что-то еще. Никаких обещаний мы не давали, со Щаранским все ясно… Мы вам не раз объясняли: это не ваше дело. И больше на эту тему я разговаривать не буду, прошу больше ее не поднимать.
Шульц. туда-сюда, как же так. вы отказываетесь от слова. Если Щаранский умрет в тюрьме — это катастрофа для советско-американских отношений и т. п.
Громыко: я вам сказал, что обсуждать эту тему не буду. Если у вас не о чем больше разговаривать, давайте разойдемся.
Шульц выразил всякие возмущения и заговорил о самолете.
Громыко его прервал: Начинать я беседу с вами с самолета не буду. У нас с вами проблемы, которые касаются жизни всего человечества. И я согласился на встречу с вами ради этого. О самолете у меня тоже есть что сказать. Но первым я этот вопрос обсуждать отказываюсь.
На этом tete-a-tete закончилось и они вышли к советникам. В присутствии уже почти дюжины людей Шульц начал с самолета. Громыко опять его прервал. После довольно неприличной для такого уровня перепалки и препирательств Шульц был вынужден выслушать довольно длинное заявление Громыко о ракетах, т. е. о том, что «затрагивает судьбы человечества», а говоря a la Иван Грозный, — о наших «государевых делах».
Шульц пытался вывернуть эту тему, сказав о важности ее с точки зрения прав человека на жизнь — и опять пошел о самолете, о 269 жизнях, там погибших, о том, что для советской системы жизнь человеческая — ничто.
Громыко на этот раз выслушал, а потом дал отповедь, обвинив, как и полагается, США целиком и полностью в гибели самолета и закончил тем, что он отвергает все просьбы и претензии (материальная компенсация родственникам, допуск их к месту гибели, извинения, обещания, что «такого не повторится»). И в весьма грубой форме заявил: пусть это делает тот, кто виноват.
Шульц опять ерзал: он не понимает, он возмущен, у него нет слов и т. д. В конце концов он заявил, что «исчерпал себя». На этом «беседа» кончилась. Подобная запись, скажем, для эпохи князя Горчакова и Бисмарка — любопытный документ о дипломатических нравах.
Для 30-х годов нашего века — casus belli. Для нас… Что для нас?
Не война, но и свидетельство того, что этот огромный, насыщенный фантастическими достижениями человеческого ума и труда мир, может стать за несколько минут жертвой срыва нервов у одного из двух лидеров «сверхдержав». Добрынин уже докладывает в шифровках: Рейган был взбешен, когда ему Шульц рассказал, как было дело.
Еще бы! Ему невозмутимо было заявлено, что мы клали с присыпкой на все их «возмущения», на все их угрозы с невероятными сотрясениями воздуха, на всю их национальную и общемировую истерию против нас. При этом спокойно напомнили, что, как еще признали Никсон с Брежневым, «мы можем друг друга уничтожить 7 раз (а теперь, мол, 12 и больше раз)». И при этом не содрогаемся и не впадаем в панику.
В самом деле — идешь по улице, встречаешь сотни и тысячи людей и, могу побиться об заклад, что никто из них в течение суток, тех, данных суток, когда Громыко беседовал с Шульцем, ни разу не подумал, что завтра его и всего окружающего может уже не быть. Наши люди так уж устроены, так приучены, что не верят в ядерную гибель, не верят, что война будет и не думают о ней, а протестуют — только с трибуны по просьбе профкома или парткома.
Сегодня сочинил (а Загладин потом усовершенствовал) материал к беседе Андропова с Живковым по вопросам комдвижения. Сформулировали совсем новую, современную концепцию нашей политики в МКД, впрочем, опирающуюся на слова, намеки, «на дух» заявлений самого Андропова, сделанных как на Пленуме, так и на Политбюро, и в беседе с Куньялом. Это совершенно неприемлемая позиция для Пономарева. Но мы ему на этой основе подготовили речь на закрытом заседании секретарей ЦК соцстран 20 сентября, когда «сегодняшний воробей» уже улетит на Юг, в руки Ю. В., хотя Живкову он это будет говорить (если согласится) спустя месяц после Пономарева.
Попробуем так делать политику. Получится ли?
16 сентября 1983 г.
Опять заболел. Сижу второй день дома. Температура при больном сердце — это плохое дело. Не хочется ни стареть, ни поддаваться немощи.
На Политбюро, которое вел Черненко — ничего особенного. Итоги Громыко в Мадриде и во Франции. Рассказывал, как было дело, но стенограмма ярче передала.
Миттеран поразил меня преамбульной речью с Громыко: разливался в дружбе и любви к России и т. п. Но ракеты, мол, наши не задевайте. Громыко держался с ним вежливее, чем с Шульцем, однако сказал ему все и про Чад и про ракеты. Встречи нашего МИДа оценены как достойные. (Только сегодня я узнал по телефону, что в Нью-Йорк на ООН Громыко не поедет, хотя вчера об этом не было ни слова. И правильно: по самолету мы там дивидендов не соберем, а выслушивать публичные оскорбления!. — сам Рейган собирается там выступать, — нам не по рангу).
И вообще поменьше, поменьше обращать внимание на то, что о нас думают и говорят. Со времен Хрущева мы приучили западников рассматривать себя, как партнеров, играющих и долженствующих играть по правилам. Но дело в том, что это ИХ правила. И мы никогда не сможем их «устроить», как бы мы ни ловчили и какими бы терпеливыми и благородными ни выглядели. Так вот, надо поменьше играть в их игры. Пусть мы по-прежнему будем для них загадкой. Больше чести будет. А для этого МИД надо свести к рангу, какой он занимал при Чичерине и Литвинове: не на уровне ПБ. Между прочим, ни в одной соцстране, кажется, министр иностранных дел не входит в Политбюро.
Спустя много лет перечитываю «Крейцерову сонату». Физиологически все осталось также в этой «проблеме». Социально — изменилось колоссально. Эта сторона проблемы, как ее подавал Толстой, кажется, сейчас и смешной, и примитивной, нелепой.
Некоторое время назад мне позвонили с истфака: мол, второе издание идет «МГУ в войне», сообщите данные о вас. (в первом издании меня не обозначили, хотя я не на дальнем Востоке, и не только учился, но и преподавал в МГУ). Почему-то я заволновался. Написал три страницы, как воевал. Повез и все волновался. Разочарование наступило, когда я нашел в дальнем конце коридора 504 комнату с двумя убогими женщинами (одна показалась знакомой, но сильно увяла) и жалкой «служебной» обстановкой плохо финансируемого учреждения. На нашем старом истфаке, на ул. Герцена, еще до войны все скрипело и разваливалось, но детали бывшего княжеского особняка с медной табличкой у входа «Просят снимать галоши» и другими признаками былого статуса, придавали этому истфаку академическо-музейное очарование. А это — обшарпанный за 15 лет сборно-бетонный корпус. Но не в этом дело. Дело в том, что этих женщин, как и редакцию сборника, я как таковой совсем не интересую. У них «поручение», служба. И никакого душевного контакта с моим истфаковским прошлым не могло быть, я напрасно волновался. Просто еще один маленький урок одинокости людей и равнодушия «общественного» бытия. Ты, в общем, как и все остальные, никому не нужен, как индивидуальность, а лишь — как носитель чего-то в прошлом и настоящем, чего-то такого, что находится в поле зрения искусственно созданного или реального интереса каких-то групп людей или ведомств.
Вечером позвонил Жилин. Сообщил, что Пономарев разочарован текстом по комдвижению, который по моей схеме и моим пером был подготовлен ему для закрытой встречи секретарей ЦК соцстран. В чем дело? Текст был краток и выдержан в духе тех заявлений и высказываний, которые Андропов делал публично, а чаще на ПБ или по случаю, в какой-либо связи. То есть реалистическая оценка, забота о единстве, а не об «идеологической» чистоте, — путем большего внимания к их специфическим условиям, к их внутренним задачам (а как они их собираются решать — их дело!), повышение теоретического авторитета КПСС и, конечно, наведение порядка у себя в стране, как решающий фактор влияния идей социализма в мире и нашего престижа в МКД.
