Б. Н. в пятницу собрал замов — опять, чтоб обсудить что делать с еврокоммунизмом? Кстати, с ним дело довольно ясное — и теоретически, и политически. Выходят не только серьезные статьи и брошюры, но целые уже книги. На днях, например, прочел A. Kriegel «Еврокоммунизм». Анализ исчерпывающий — и причин, и содержания, и возможных продолжений.

Или — беседа английского историка Хобсбаума с представителями «Ринашиты». Кстати, я встречался с Хобсбаумом где-то году в 1954-55. Он приезжал в Москву, его принимали в ректорате МГУ. И пригласили всех «англоведов». Думал ли я тогда, разговаривая с ним об Английской революции XVII века (он специалист по ней), что скоро (в связи с венгерскими событиями) он станет диссидентом в КП Англии, уйдет, потом вернется, а теперь вот — один из теоретиков еврокоммунизма, но — скептический!

Однако, у нас, которых еврокоммунизм волнует, кажется, больше других, никто ничего о нем серьезного не пишет. И не может писать. «Объясню почему», как принято сейчас выражаться на интеллигентско-московском жаргоне. Вот это самое совещание у Б. Н. (а кто как не Международный отдел ЦК призван формулировать подобного рода оценки?!). Загладин, которого Пономарев попросил подготовиться, тоже пытался охарактеризовать «еврокоммунизм» всесторонне. Б. Н. сразу заскучал: характерное в этих случаях постукивание по столу, и недвусмысленное то и дело поглядывание на часы. Вадим это видел, но продолжал, хотя и комкая. И поразительно, я, который целиком за то, чтоб всерьез разобраться в «еврокоммунизме», как и в МКД в целом, обосновать нашу линию, я почувствовал неловкость за Вадима: мол, чего он, как мальчишка-студент лезет со своими «теориями», — явно ведь неуместно и никому (начальству) не нужно! Нужно только одно — как заткнуть рот или дискредитировать Каррильо, как утихомирить Марше, чтоб он совсем не порвал с нами, кого послать в Италию и «поговорить» с Берлингуэром, чтобы он на ближайшем съезде ИКП не выбрасывал из устава партии слова «марксизм-ленинизм» и «пролетарский интернационализм». Об этом потом Б. Н. сам и говорил. Только об этом. Ни малейшего желания проникнуть в суть дела, в процесс, который объясняет глубинными течениями и который разрушает прежнее МКД — и спасти его в том виде, к какому привык за 60 лет Б. Н., невозможно.

То есть нет ни политики (есть только тактика), нет и никакой теории МКД. Ибо нет даже намека на желание представить себе, как же с социалистической революцией дальше, что она собой представляет.

Он (Б. Н., а он — своего рода камертон с коэффициентом на информированность и образованность) — бывает подчас обезоруживающе наивным. Говорит, например, на этом совещании замам: «И чего еще им («еврокоммунистам») нужно?! Мы провели такой интернациональный праздник. Так хорошо их встретили. И говорили хорошо — мол, не будем вам мешать. Конституцию приняли, самые широкие демократические права утвердили. А они вот вернулись к себе и опять: и против ленинизма, и против нашей демократии, и против общих закономерностей выступают в разных интервью, и опять антисоветские материалы в их газетах?! Чего им нужно!»

Ну, хорошо! А если, например, Загладин сам станет во главе Отдела, даже если он будет международным секретарем ЦК — изменится что-либо по существу? Впрочем, кто знает, постепенно, может быть, и изменится.

Идет ли в нашем обществе подспудный стихийный процесс формирования чего-то неожиданно нового, того, что зреет практически независимо от народный собраний, конференций, приветствий Леонида Ильича коллективам и писем коллективов ему, от всей этой официальщины, к которой даже сами участники (видно по лицам на экранах телевизоров) относятся как к надоевшему, но обязательному ритуалу? Общество ведь живет в тех материальных условиях, которые создаются строем, но последствия которых им в дальнем итоге не определяются. Новые дома, суетливый ритм жизни, постоянная спешка, заботы, которых не знали наши люди даже 10 лет назад, совсем какие-то непонятные взаимоотношения между людьми в быту — отчужденность, отсутствие «компаний», домашних друзей, отсутствие интереса даже к очень близким людям, «разорванность» бытия, когда не можешь вспомнить, чем день вчерашний отличался от позавчерашнего. Широкое знакомство с тем, как люди живут в Средней Азии или Молдавии — по телевизору, и полное незнание, как же все-таки живут твои соседи по подъезду. Предельно атомизированное общество, где настоящая близость и полная откровенность, заинтересованность только между любящими мужчиной и женщиной. И цельность его — только формальная, обеспечиваемая почти церковными скрепами. И стабильность его — от равнодушия и от полного незнания, что может существовать что-то другое, какое-то другое общество.

Вчера — Пленум ЦК. Некоторое замешательство, даже не сразу решили встать и хлопать. Брежнев не возглавил вереницу членов Политбюро. Суслов, объявляя цифры присутствующих, сказал, что Леонида Ильича не будет. Ничего особенного, недомогание простудного характера. Но он подготовился к выступлению и мы его раздадим в перерыв, чтоб учесть в прениях. Перерыв будет поэтому 40 минут.

Самое пикантное то, что в конце Пленума Суслов «договорился» с участниками, что Брежнев «как бы» присутствовал на Пленуме — «принимал участие в работе Пленума».

А в газетах фраза: «С большой речью на Пленуме выступил генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев.» Эта странная ложь, не знаю — в какое благо! Трудно себе представить, чтобы «не просочилось». 500 членов Пленума, тут же на другой день — сессия Верховного Совета, на которой он тоже не появился. Завтра — весь мир уже знает — он должен встретиться с Брандтом, который в Москве пролетом в Токио на конференцию Социнтерна. Но даже, если он встретится с Брандтом. Не в этом дело. Дело в том, что мелко солгали всей партии, стране, всему миру. Без видимой, разумной причины. Это плохой симптом — одновременно презрения (все сойдет!) и культизма — мифологии (какой Пленум, если на нем нет Брежнева!).

О самом Пленуме. Доклад Байбакова (председатель Госплана). Такой тревоги и жесткости в оценке экономического положения я не помню даже в его, всегда несколько «пессимистических» выступлениях. Положение скверное. Хуже, чем можно было предположить, и чем прежде.

На фоне его доклада славословия «в адрес» и по поводу энтузиазма, и подъема в связи с Конституцией, и 60-летием Октября в следующем докладе Гарбузова прозвучали, как глупая ирония. В зале даже шевеление пошло. Прения тоже в основном состояли из славословий и только некоторые говорили то же, что и Байбаков со своей местной и отраслевой конкретикой.

Выход из положения? В «выступлении» Леонида Ильича те же самые «выводы», «призывы» и «направления», которые он теперь периодически произносит (начиная с XXIV съезда, когда они прозвучали свежо!) во всех своих хозяйственных и иных речах.

Кончились ничем наши жалкие (в масштабах консультантской группы и замов) попытки «освоить» еврокоммунизм и определиться — получить санкцию на какую-то линию. Этого не хочет ни Б. Н., ни, наверно, и Суслов. А другие вообще ничего не хотят знать по существу, лишь бы Марше и К^о не лаяли на нас. Определенность обязывает, а неопределенность позволяет сколько угодно лавировать.

Брутенц рассказывает о «подходе» к проблеме «еврокоммунизма» со стороны Кириленко. В Анголе, куда он только что ездил, была и делегация ФКП, Г. Плиссонье. Они знакомы: Кириленко был на XXII съезде ФКП. На какой-то день он спрашивает: «Гастон, долго мы будем так ходить и улыбаться? Может и поговорить пора?»

Гастон: Мы ведь говорили. Мы — за. Но между нашими партиями разногласия.

Кириленко: Так что ж? Может поищем здесь повыше башню, залезем и будем орать на все стороны, что у нас разногласия? Можно, впрочем, заниматься этим с Эйфелевой и с московской телевизионной! Вы этого что ль хотите? А зачем? О каких разногласиях кричать?

Гастон: мы же говорили.