— А почему тогда вы не поддержали эту инициативу?

— У меня плохо с чувством юмора.

— Ах, вот как. А мне кажется, что дело совсем в другом. Вам не кажется, что мои выходки носят не совсем нормальный характер.

— Наверное, это издержки профессии.

— Да, но когда человек начинает осознавать, что он делает что-то не так, а через какое-то время снова поступает вопреки простой логики, это вызывает озабоченность.

— Допустим. Но чего вы от меня хотите?

— Видите ли, я врач. Мне пришла в голову мысль, что вы можете мне помочь в одном эксперименте.

— В эксперименте! Каком?

— Я хочу вас вот о чем попросить. Завтра, если возникнет ситуация, когда вам покажется, что она носит не совсем, как это правильно выразиться, адекватный характер, с точки зрения обычного поведения, попробуйте воспротивиться.

— Я не совсем вас понимаю?

— Понимаете, Марта, анализируя вчерашние события, я заметил, что они не имели внутренних противоречий. И только, когда они появились, моментально возникла ситуация, окончившаяся трагической гибелью.

— Это совпадение. И потом, что значит, не было противоречий?

— То и значило. Вам не показалось странным, что на моё предложение вынести тело Гроссмана на улицу никто не стал возражать? А стало быть, не возникло противоречий, точнее конфликта мнений.

— Выходит, вы предлагаете мне искусственно создать конфликтную ситуацию, и посмотреть, чем все это кончится?

— Совершенно верно. Тогда появятся факты и можно о чем-то говорить всерьез. А пока, это всего лишь мои догадки.

— А если ваша теория верна и дело кончится еще одним трупом?

— Ну, это вряд ли. С Гроссманом все вышло, как действительно стечение обстоятельств. Если бы не скалы, упал бы и все. Максимум отделался синяками.

— Вы противоречите сами себе и все же, я помогу вам, а теперь идите спать, уже третий час ночи.

— Простите, что потревожил вас и спасибо, что согласились.

— Но учтите, ответственность будет на вас.

— Разумеется. Спокойной ночи.

Плахов повернулся и направился к себе. Луни посмотрела ему вслед, после чего залезла обратно на свое спальное место и задернула шторку. Раздеваться она передумала. Легла прямо в костюме и задумалась. Было от чего. Плахов был несомненно прав и она, будучи хорошо знакома с основами психоанализа, во многом была согласна с его выводами. Однако её мучил совсем иной вопрос. Вопрос, на который у неё не было ответа. Почему именно в этой экспедиции, именно с этим экипажем, в котором ей неожиданно пришлось принять участие, происходят столь непонятные вещи?

Утром после завтрака, за которым ничего необычного не произошло, Сампари объявил план работ.

— Как только господин Курманен определится с новым местом для бурения, выдвигаемся и забираем поочередно три шурфа. Делаем анализ, после чего, если до обеда останется время, переходим на вторую точку. Если нет, то сразу после обеда начнем второй заход. К ужину, как я полагаю, должны закончить. В зависимости от результатов, будем решать, где бурить дальше.

— Я считаю, что пока будем брать шурф, можно попытаться использовать наш миниспутник, оснастив его магнитной рамой. Все же данные, которыми мы располагаем, были сделаны с высоты нескольких километров, а сейчас мы сможем провести магнитную съемку с минимальной высоты, — заявил Курманен.

— Согласен. Чем быстрее мы наметим зону для взятия проб грунта, тем быстрее закончим. Если всем все ясно, приступаем.

Вслед за этим шеф вместе с Вильямсом стали собирать магнитную раму, чтобы установить её на спутник. Курманен тем временем ходил по местности с прибором, намечая, где произвести следующее бурение. Луни и Плахов остались временно без работы, и как бы невзначай отошли чуть поодаль от вездехода. Оставшись наедине, Луни произнесла:

— Я думаю, что ваши опасения несколько преувеличены.

— Я был бы рад, если ошибаюсь, но день только начался, посмотрим, что будет дальше.

— Заметьте, в каждом поступке, решающим фактором является сам человек, а не те обстоятельства, которые приводят его к тому или иному поступку.

— Это вы о чем?

— О том, что оправдывая свое поведение обстоятельствами, мы не должны забывать, что человек сильнее того, что толкает его на тот или иной поступок.

— Иногда поступки совершаются помимо нашей воли.

— Значит, такой человек либо слишком слаб, либо….

— Вот именно. Либо совершает поступки помимо своей воли. Поэтому поживем, увидим.

— Хорошо, — ответила Луни и, подойдя к Курманену, поинтересовалась, не нужна ли ему её помощь.

— Спасибо. Если вам не трудно, внесите вот эти данные, они могут понадобиться для сравнения с показаниями спутника, — и он передал ей компьютер, — я буду диктовать, а вы записывайте.

— Хорошо.

Спустя час спутник был запущен, а Вильямс повел вездеход к месту очередного бурения. Следом за ним направились все остальные. Ослепительный диск солнца ярко освещал всю местность, и если бы не фильтр на шлемах, вряд ли можно было бы работать.

— Представляете, госпожа Шульц, — произнес идущий рядом с ней, Сампари, — какая сейчас температура на поверхности?

— Чуть ниже двухсот пятидесяти по Фаренгейту.

— Вот именно. А мы с вами идем и даже не чувствуем этого. Вода давно закипела бы при такой температуре.

— Технические возможности наших скафандров позволяют выдержать гораздо больший интервал температур, нежели чем на Луне.

— Оно и понятно, технические возможности стали огромными, и тем не менее от всего невозможно защититься.

— Это вы относительно гибели Гроссмана?

— Да. Костюм выдерживает температуры, а спасовал перед острым камнем. Выходит, что не все во власти человека.

— Разумеется. Поэтому и существуют различные типы скафандров. Мы одеты в облегченные, которые удобны для различных наземных работ, хорошо держат температуру, но уязвимы от повреждений острыми предметами.

— Кстати, госпожа Шульц, а тело Гроссмана не испортится на таком солнцепеке? Может быть, следовало его обратно в вездеход положить?

— Я включила систему поддержания температуры внутри, так что….

— А то представляете, бац и превратится в мумию, — неожиданно выпалил Плахов.

— Во всяком случае, если систему выключить, то могут произойти необратимые изменения…

— По которым экспертиза вряд ли сумеет установить достоверные причины смерти, — завершил фразу Курманен.

— А что, верно. Может нам и впрямь, лучше выключить систему жизнеобеспечения. Покойнику она в принципе не так уж и нужна? — снова встрял в разговор Плахов.

— Не понимаю, господа, к чему вы клоните?

— Как к чему. Шеф, посудите сами. По возвращении на базу расследования гибели Гроссмана все равно не избежать, а исследование трупа может навести на кое какие рассуждения.

— Какие например?

— Госпожа Шульц, вы ведь кажется биохимик? Может быть, подскажете нам, анализ трупа покажет время смерти или нет?

— Безусловно, с точностью плюс, минус три часа.

— Вот, о чем я и говорил.

Все остановились. Курманен посмотрел на оторопевшего Сампари, и произнес:

— Плахов прав. Сообщив в центр, что у нас все в порядке, мы сами поставили себя в положение, когда следует выбирать, либо придерживаться прежней гипотезы смерти, либо…

— Вот-вот, либо действовать так, чтобы наши показания совпали с экспертизой погибшего, — добавил Плахов.

— Черт возьми. Что же вы сразу не сказали об этом? — и он повернулся в сторону Луни.

— Меня никто не спрашивал.

— Спрашивал, не спрашивал. Мы все теперь, как говорится ногами увязли в этом дерьме, а стало быть, и думать надо сообща, как из него выбираться. Какие будут предложения?

— Если вы хотите скрыть истинное время смерти, необходимо отключить систему жизнеобеспечения внутри скафандра, но….

— Что но?

— Это может не дать ожидаемого эффекта.

— Почему?

— Если провести полный химический анализ, то можно определить время мумификации, и тогда не избежать вопросов.