– Ой! Кажется, у вас кровь на щеке.

Вторая повернула голову к Цыгану и произнесла с сожалением, продолжая прерванный разговор:

– Обидно, что нам в этом квесте не удалось спасти малыша.

– Зато перед вами теперь мы – два малыша и оба мужского пола. И вы можете спасти нас, – сказал Цыган, притягивая девушек к себе.

Те многозначительно захохотали.

****

Название спектакля прекрасно отражало суть происходящего на сцене.

А на сцене шёл водевиль – самый излюбленный в России первой половины ХIХ века жанр с незамысловатым сюжетом, с романсами и куплетами, лихо закрученной интригой и танцами между действиями.

Рассказ шёл о сватовстве молодого человека, готового влюбляться с полуслова и полувзгляда в каждую привлекательную молодую девицу. И не просто влюбляться – а ещё тут же готового жениться на оной. Молодых девиц в спектакле было три, а ещё в сюжете присутствовали две дамы – матери девушек и богатый коннозаводчик – отец молодого человека. Героям приходилось выбирать между правдой и ложью, подлостью и благородством и решать вопрос о цене любви и денег. А уж там, где заходит речь о богатстве, у некоторых матерей, да и отцов тоже, применимы все хитрости и уловки, какие только существуют на свете.

Крылов встретился с дочерью кадровички Елены Михайловны у метро. Девушку звали Ирина. Выглядела она прекрасно – хорошенькая, изящная и со вкусом одетая. Крылов преподнёс ей розу в знак уважения. До театра дошли быстро: он уверенно вёл девушку за собой в уличной толпе, та ему что-то пыталась говорить в спину. В буфете она опять всё порывалась ему что-то рассказать в подробностях, но было тесно от зрителей, шумно и неловко разговаривать. Крылов слушал Ирину и вежливо улыбался.

Публика в зале состояла в основном из женщин зрелого возраста, которые, рассаживаясь дружными компаниями, занимали чуть ли не половину ряда. Что компании этих «театральных дам» состояли сплошь из подруг и знакомых, Крылов убедился сразу, в начале спектакля. Не успела на сцену между танцующим кордебалетом выбежать одна из главных героинь, как дамы зашуршали пакетиками, угощая друг друга принесёнными из дома явствами. Шуршали они громко. И так же громко переговаривались, расхваливая своё угощение.

– Я слышала, что в Петербурге ценится скромность. Интересно: кем и как дорого? – говорила юная героиня на сцене.

– Маш, попробуй моих котлеточек, – бубнила за спиной Крылова театральная дама своей подруге. – И передай Юле.

– Папенька! Обними меня! Я влюбился! – восторженно кричал со сцены в зал нежносердечный юноша.

– Попроси мне огурчика, – шептала своей соседке любительница театра впереди Крылова.

Насыщались они долго. Крылов пробовал с упрёком оглядываться на женщин, вздыхал с нарочито удручённым видом и даже делал им замечания. Дамы не сдавались. Они ели до тех пор, пока всё, видимо, не съели.

В антракте Ирина делилась с ним впечатлением от спектакля. Наверное, впечатления были яркие, потому что девушка радостно смеялась после каждой фразы. У Крылова уже трещала голова и от её смеха, и от музыки, и от шуршания пакетов театралок. Он злился, но успокаивал себя тем, что Ирина возбуждена театром или даже знакомством с ним. Это льстило. Крылов улыбался, что-то ей отвечая.

Во втором акте театралки больше не ели – наверное, еда кончилась. Но теперь от них запахло неприятно и резко, как застарелыми кремами: или в переполненном зале стало жарко, или в антракте они совместно, всем коллективом, надушились чем-то. К тому же одна вытащила телефон и заговорила, подробно о чём-то рассказывая. Те, кому не позвонили, принялись разговаривать друг с другом.

А на сцене разворачивалась интрига, весёлая, непринуждённая. Пылкий юноша влюблялся то в одну девицу, то в другую. Крылов подумал, что ему не хватает вот такой лёгкости в жизни. Наверное, так и надо… Вскружила тебе голову одна, потом ты переключился на другую. Затем на третью… Ведь в водевиле герои, если грустят, то недолго, если ссорятся – так исключительно для того, чтобы тут же помириться, а женятся – сразу и по любви. И не надо страдать, как страдает он, и не надо мучиться, просыпаться ночами и крутиться на постели без сна в ожидании сигнала будильника. И, наверное, только в водевиле искреннее, настоящее чувство всегда преодолевает все препятствия.

«Всё! Решено! – подумал Крылов. – Я теперь буду жить, как в водевиле!» Он уже радовался, что согласился на эту авантюру с театром. Театр – это супер!

Так он и сказал Елене Михайловне на следующее утро, когда та подошла к нему на работе:

– Театр – это всегда прекрасно. А водевиль – просто школа жизни…

– А как вам показалась моя дочь? – спросила кадровичка настороженно, явно робея.

– Ирина – хорошенькая девушка, весёлая и умная. С нею есть, о чём поговорить, – ответил он честно.

– Я могу взять вам билеты в другой театр, – сказала кадровичка, уже довольно улыбаясь.

– Ну, Елена Михайловна, – прервал её Крылов. – Теперь мы с Ирой сами как-нибудь. Мы обменялись телефонами.

И он ещё встретился с Ириной, потом они созванивались, разговаривая долго, и Крылов понял, что с девушкой общаться невозможно: она очень много говорила. Нет, она хорошо говорила, остроумно, весело, но она это делала беспрестанно, не слушая его, не слушая себя, и даже себя прерывая смехом – взрывным, счастливым, радостным. Вставить свой ответ в её поток слов просто не представлялось возможности. Да он уже и не стремился к этому. Он только смотрел на неё, улыбался и думал, как замечательно иметь подругу, которой интересны твои ответы… И которая разговаривает для того, чтобы послушать его.

Но он сделал попытку и пригласил Ирину к себе, ещё у двери закрыв ей рот поцелуем. Целовал долго, работая языком и руками. И даже ногами, оглаживая её бедра снаружи и изнутри… Набрал быстро воздуху и в то же мгновение начал целовать её снова. Отпустил, посмотрел пьяными от страсти глазами на неё – смятую, придушенную, ошеломлённую – и повлёк к кровати, подхватив на руки.

Сначала она притихла, потом произнесла, с хриплым смешком:

– Одними поцелуями ты не отделаешься.

Да он и не собирался останавливаться на поцелуях. Он был готов порвать, раздавить, втиснуться, влезть языком, руками, коленями и всем телом в её сладкую мякоть, в её нежно взлелеянную сердцевину. Он был счастлив вобраться в неё полностью и умереть там, сойдя с ума после мучительной судороги оргазма… Так он и сделал. И не раз сделал, не давая ей передышки, решив для себя: пусть она лучше стонет, чем говорит. А когда он всё-таки остановился – она опять заговорила. Он даже не понял – о чём.

Пообщавшись вот так мучительно с Ириной, звонить ей и встречаться с нею он перестал. И прекратил отвечать вежливыми и неловкими улыбками на вопросительные взгляды её матери-менеджера по персоналу. И скоро та от него отстала, и Крылов вздохнул спокойно.

Но тогда он ещё не знал, какую роковую роль сыграет Елена Михайловна в его дальнейшей жизни.

****

Глава, в которой мы узнаем, что социальные сети – не всегда благо.

А ещё: кое-что о голливудских фильмах и о том, что в некоторых кафе очень даже подходящие и чистые туалеты.

Шел трамвай десятый номер

По бульварному кольцу.

В нем сидело и стояло

Сто пятнадцать человек.

Люди входят и выходят,

Продвигаются вперед.

Пионеру Николаю

Ехать очень хорошо.

Сергей Михалков «Одна рифма»

Недели за две до Нового года Крылов опять затосковал.

Он открыл Свою Любимую Книгу, ткнул наугад пальцем и прочитал: «Человека делают счастливым три вещи – любовь, интересная работа и возможность путешествовать».