Дверь за Ритой захлопнулась, и стало тихо.

Гораздо тише, чем бывает, когда уходит человек. Крылов стоял и смотрел в пустую прихожую, словно кончилась его жизнь, которая ушла, закрыв за собой дверь так, что только косяки не своротила. С жизнью это случается иногда. Он улыбнулся и, привалившись спиной к стене, опять застыл в оцепенении. К вечеру Рита сумеет убедить себя, что их разрыв произошёл по его вине. Пожалуй, она уже сейчас так думает.

Он закрыл глаза, жалея жизнь, и вдруг захлопал в ладоши, разгоняя тишину. Вскричал:

– Вот только не надо себя жалеть! Не надо! Об этом! Думать!

Прислушался. Кажется, тишина уползала прочь на своих мягких, лишённых всякой материальности лапах. По крайней мере, она сделалась не такой тихой, как раньше. Он огляделся в поисках Своей Любимой Книги. Увидел её и бросился к полке. Открыл наугад, ткнул пальцем в страницу и громко, с выражением прочитал: «Никогда не бойся перемен – иначе мечты так и останутся мечтами!»

Он решительно полез на антресоль и вытащил свой чемодан.

– Мы набираем силу, когда освобождаем физическое пространство! – прокричал в лицо тишине, в лицо своей жизни, чтобы они знали, стервы.

Принялся собирать Ритины вещи, которых осталось, конечно же, много. Ходил по комнате, безжалостно сгребал пузырьки, пилочки, щётки, тряпки и швырял в чемодан, стараясь ничего не пропустить. Потом закрыл чемодан, отнёс в прихожую и поставил, придвинув к двери ногой. К самой двери. Вплотную. Рита явится за своими вещами, конечно, и сразу увидит. Вернулся в комнату, глянул на пилон и сказал жёстко:

– А вот пилон я никому не отдам, мать вашу!

Он подтянулся на пилоне до потолка и повис на одной руке. Как бандерлога.

Надо было начинать другую жизнь.

****

На следующий день на новом месте работы он увидел девушку.

Её везли на офисном кресле по коридору две другие девчонки, наверное, в туалет. Они улыбались, едва сдерживая хохот, вот только самой девушке было не до смеха: она смущалась, краснела, не зная, куда деваться. У неё оказался разорван мениск – серьёзная травма, и он знал, что это такое. Вечером он подвёз девушку с работы домой. Её звали Верочка.

Девушка оказалась тихой, таинственной, похожей на заколдованную принцессу с пепельными, поднятыми вверх волосами и по-детски гордым ртом. Сначала Крылов пожалел её из-за колена, а потом… Он не понял, как это случилось, но потом, когда Верочка немного поправилась, они начали проводить вместе и выходные.

А сначала, спустя неделю на новой работе, его вызвала к себе менеджер по управлению персоналом Елена Михайловна. Крылов ещё во время своего оформления заметил её странный, совсем не профессиональный интерес к себе. Она выспрашивала подробности о нём скорее с житейской стороны: кто его отец и мать, где работают его братья. Крылову стоило большого труда отвечать вдумчиво и следить за своими словами. И вот теперь он сидел у стола кадровички и с удивлением понимал, что та смущается.

– Сергей, хочу признаться, что вы произвели на меня очень благоприятное впечатление, – начала Елена Михайловна издалека.

Крылов склонил голову. А что тут скажешь?

– И у меня есть к вам личная просьба, – сказала она и замолчала.

Крылов опять кивнул, изобразил бровями «я весь внимание» и поощрительно улыбнулся.

Елена Михайловна потупилась и произнесла, наконец:

– У меня есть дочь… Красивая девушка, умная и образованная, но вот в отношениях с молодыми людьми ей не везёт. И я не знаю, в чём тут дело. И, как мать, беспокоюсь. Вы понимаете меня?

– Безусловно, Елена Михайловна, – поощрил её Крылов, хотя не понимал совершенно, к чему она клонит.

– А клоню я вот к чему, – продолжила объяснения та, словно читая его мысли. – Не могли бы вы сходить с моей дочерью в театр? И рассказать мне о том, какое она произвела на вас впечатление? Для меня это так важно! Я совершенно не знаю, что она за человек. Может, она молодым людям не интересна?

Видимо, разглядев удивление в его глазах, Елена Михайловна поспешно вскричала, поднимая холёные белые руки в успокаивающем жесте:

– Билеты я куплю!

– Но дело не в билетах, разумеется, Елена Михайловна, – произнёс Крылов и спросил с улыбкой: – А что подумает об этом ваша дочь?

– О, не беспокойтесь. Это я беру на себя! – На немолодом ухоженном лице кадровички читалось искреннее страдание.

И Крылов дал согласие, хотя в душе, конечно же, осознавал, что Елена Михайловна не так проста, как хочет выглядеть. Но ему было всё равно, с кем и куда идти. Лишь бы не проводить одному ещё один тихий вечер в своей опустевшей квартире.

Как в склепе.

****

На выходные из своего Замкадья приехал Цыган, лучший друг, прозванный так ещё девчонками в институте за чёрные кудри, брови с изломом и лихую удаль.

Цыган пристально посмотрел на него с порога и сказал:

– Э, брат. Да ты совсем квелый.

– Худо мне, Мишка, – согласился Крылов. – Меня словно заговорили-заморочили.

– Тогда я, как твой лечащий врач, прописываю тебе курс чувственных удовольствий, – объявил Цыган.

Крылов неясно улыбнулся.

– И никаких мне, пожалуйста, эдаких улыбочек, – заявил Цыган. – Поедем кутить! По-нашему. По-гусарски…

– Я согласен, – ответил Крылов и, посмотрев на второй, пассажирский шлем, сиротливо лежащий на полке в прихожей, добавил: – Я тебе дам свою старую мотокуртку и наколенники.

Цыган кивнул и наставительно произнёс, поднимая указательный палец:

– Запомните, корнет! Иногда чёрная полоса в жизни становится полосой взлётной…

Они оделись и поехали на мотоцикле Крылова. На выходные Москву покинули дачники, убравшись с улиц огромной урчащей змеёй автомобильных пробок, и город зиял пустотой, прозрачен и светел. Старенький китайский байк под их тяжестью ехал медленно, натужно, и они могли вовсю наслаждаться полупустынным городом, который принадлежал сейчас только им.

По Москве разлеглась золотая осень. Казалось, что она раскинулась основательно и надолго и не уйдёт никогда, и никогда не исчезнет из города её высокое синее небо, и её щемящее тёплое солнце, и вовек не сойдёт эта блеклая жёлтая краска с принадлежащих ей деревьев.

Новинский бульвар сразу же окружил их каменной гостиничной и жилой громадой. Смоленская-Сенная площадь подавила напыщенной и важной высотой здания МИДа, но уже приближалась логическим завершением Большой Дорогомиловской улицы набережная Тараса Шевченко… Река-Москва сверкала тёмным, осыпавшимся серебром и множественным отражением урбанистически небоскрёбных шпилей. Мост Багратион изо всех своих сил старался удержать собой расходящиеся, уползающие в стороны речные берега. Бульвар Украинский дымился цветами, утренней свежестью и запахом дождя. Прямолинейный Кутузовский проспект с проёмом Триумфальной арки тёк широко, щедро и по-хозяйски снисходительно.

Скоро эта поездка по осенней Москве стала казаться нереальной, но Крылова начал беспокоить мотоцикл: левое перо вновь потекло. На скорость это не влияло, но было обидно. Он свернул к любимому мотобару – осмотреться, да и перекусить, время наступало обеденное.

Возле мотобара бестолково крутился парень – на его новом «тигре» пропала зарядка. Крылов улыбнулся: всё в мире относительно. Иногда старый китайский байк лучше «свежего» британца.

Они с Цыганом помогли парню растолкаться, и он уехал.

****

В баре «Ночные Пингвины», как и во всех мотобарах мира в такое время, было тихо, малолюдно и совсем не воняло, как в пиратских тавернах, жареной рыбой, кислым дрянным винцом, сальными свечами и сигарным дымом.

Здесь, даже наоборот, работал кондиционер. Музыка играла тихо – невнятная и бесстильная, как музыка в Макдональдсе. За стойкой сегодня работал бармен Короед. Он приветствовал вошедших радостным возгласом: «Салют, Серёга! Располагайтесь, парни!»

Они сели за крайний стол: столы здесь стояли длинные, явно рассчитанные на большие компании. Крылов покосился на Цыгана. На его демонически-красивом лице застыло видимое безразличие, но Крылов знал по опыту, что тот уже сделал выводы, незаметно рассмотрев всех посетительниц, если они присутствовали, или разглядывая их в данную минуту.