Видя мое вполне искреннее удивление, он плутовато улыбнулся. Но и ты гость я как погляжу, на имя не богат будешь. Твоя, правда, уж и не припомню, где в дороге обронил его. Да чего греха таить не больно уж и рвусь на поиски, дело прошлое. Странный ты человек, выходит беглец? - нелюдим пристально посмотрел мне в глаза. Если б бежал, то и тебя бы не встретил, а так иду дорогою ведомый. Это верно подметил, есть такой фокус, когда увлечен чем-то. Встречал ли кого в пути, может, видел что интересное? Как видишь, я тут на события не богат, ночь да сумерки и лес в тишине сонливой. Было место одно интересное, его и запомнил.
Было это в стране далекой, в той, что за морем и за океаном находится. Шел я через город большой и многолюдный, которому, поди, тысяча лет без малого, да вот ни одной души живой там не повстречал, всякого чуда дива повидал в тамошних краях, а вот ни смеха радостного, ни песни красивой не сыскал. Мучаются они, томятся, в темницах с худой тоски завывают, а с виду мир да лад царит там. Правда сказать праздник, какой год бурлит шумный в том городе, но по мне это больше на пир среди чумы смахивает. Одержимость и истерия людей к ночи там охватывает, и бегут они не стройными пьяными толпами из домов своих и после начинается неимоверное чудовищное пожарище в городе. Ночи нет там, от огня всесжирающего они в нем горят и пляшут словно саламандры. Призывают очищение и мир новый начисто лишенный всего прошлого и мечты о предстоящем. Они горят и уходят в пепел вот и весь их распорядок на жизнь, деревца не посадят, на небо не взглянут. Жгут жизнь свою заодно с трупами, смрадом и чадом дышат и не разберут в этом угаре, где что на чем покоится, да сами хороши, в саже измазаны не мыты, не чесаны, одним словом безумные.
- Поспешен ты на легкие выводы странник - нелюдим призадумался. Говоришь городу без малого тысяча лет и жгут они его исправно в вечном своем празднике? Безумные в своих поступках слепы. Сожгли бы раз и сказке конец, а ты вот рассказывал, что жгут и празднуют который век и конца края этому не видно. Может ты путник чего в дыму не разглядел? - он замолчал, над чем-то задумавшись. Настал мой черед поразмыслить над сказанным. Вспомнился город тот древний окутанный дымкой черной, гул электрический чувствовался под землей словно там, в недрах окопалось некое чудище прожорливое, что грызло остервенело мать землю. Вспомнил пепел кружащий вальсом среди улиц широких, вой сирен и смерть идущую дорогою людной, ее не боялись, а приглашали в дом, чтоб разделить ее же с ней же. Странности не заканчивались, и дым густел или глаза начинали обманывать, тут начиналось веселье главное. Все собирались на главной площади и каждый приходил с даром для пламени, никто не жалел себя ни ближнего, пламень вот очищение и благо, твердили многие голоса. Я уже не видел людей, только слышал голоса и дым скрыл очертания всего окружающего, осталось одно только желание уйти поскорей. Нелюдим хлопнул в ладоши, принесли вина сказочные жители чащи заповедной, может, и были они больше людьми, нежели те, кого встречал я до сего момента. В этом месте я впервые сумел усомниться в том, что вижу и говорю, я интуитивно предчувствовал, а теперь доподлинно убедился, что существует тишина и живущие в ней. Возникло чувство, что я могу слушать не только себя, но и окружающий мир, этот язык, идущий едва уловимой мелодией подобен реке и я способен войти в это пространство иного видения и восприятия. Дугой мир.
- Заболтался я с тобой путник, про гостеприимство, забыв напрочь. Отведай по началу вина моего лучшего. Ночь предстоит долгая, а тебе сил поднабраться надобно. Пусть во благо сей нектар будет. Нелюдим поднял кубок, топнул ногою, и послышалась едва уловимая ухом музыка, бубенцы, рожки, свирели, лютни и прочее. Тишина наполнялась мелодичными напевами подобно кубку с вином. Мягкий лунный свет залил окружающее пространство, а народу то было диковинного, тьма тьмущая. Всякие разные, все кланялись учтиво, с любопытством разглядывая гостя особого. Сделав добрый глоток вина, я почувствовал легкое головокружение. Мир становился призрачным, теряя привычные контуры. Он утопал в хлопьях невесомого серебра гипнотично струящегося среди нарастающего шелеста потревоженных листьев. Я, покачнувшись, поплыл вслед за мелодией струящегося нитью ветра, он тысячами приятных, прохладных ручейков растекался во мне. Очередной глоток вина волной скрыл нелепый мой разум.
Игривый сатир да хмельная наяда, подхватив меня за руки, потянули к остальным. Каждый шаг давался легко, приближая дно бочки с хмелем, что было желанно как никогда. Мир этой глуши беспросветной вдруг оказался отчим домом, все узнавалось сразу, и было знакомо вечность. Прелестная нимфа в ней бурлил хмель, молодость, она озоровала и кружила голову, вовлекая в плен своих чар, и ты не чурался стать ее рабом, эта дева дарила желание жить, наслаждаясь каждой секундой бытия. Это не миф и еще не сон. Миг и вечность равны, все, что переживаешь это всегда легко и так по-человечески невесомо. Счет выпитому утерян, пусть будет океан и ему найдется подобающее место, если уста твои обожгло поцелуем страстным. В нем все магия, желания, смерть, жизнь соцветия снов перетекающих в явь. Он обезоруживает, поглощает, в нем бушуют стихии, но ты бесстрашен как никогда и следуешь только вперед к исчезновению в глубочайшем омуте вселенной. Сейчас это великая истина, лишенная начал и остатков, слова лишены пушечных ударов, ты пьян, близка суть всего.
Сумерки в серебре. Легкая музыка, играющая отголосками эха, все окружающее призрачно, невесомо и вроде бы ноги не мои и сам во власти чар. След поцелуя жжет и пылает. Рассудок в бреду и ватном тумане. Слышишь, это время играет на лютне, как когда-то давно в старину былинную, ее время истекло и имя утеряно. Серебро, озерная гладь неба, монета луны, ее улыбка отдаляется. Черты уже размыты, ты, возможно, сожалеешь и пьешь, печаль истлеет в горести усмешки, а после снова наступит небо. Каждый дорог и близок, но только сейчас память честна и чиста. Ты вновь у дороги и снова пир, нам по пути. Выбор, отсутствие парадокса это уже сам по себе парадокс, но время за спиной как всегда шутит и где-то ухмыляется.
Нелюдим весел, неужели понадобился лишь путник, дабы пробудить все, что омертвелым было или тех, кто ожидал дня и часа. Почему же люди так старательно забыли праздники и пиры? Ведь они так мучаются проклятым ожиданием самого момента, которого, увы, в природе нет. Они ждут, совершенствуясь в притуплении желаемого, верят, что есть некто особый. Вот он и есть суть, причина производящая веселье в червоточинах их огрубевших душ. Оглянись путник, посмотри ка на этих существ? Видишь ли ты ожидание, готовность схватить момент? - нелюдим сделал круговой жест. Пир горой! Галдят, шумят, пляшут, песни горланят и не в обилии вина тут дело. Не брюхо здесь правит, душа щебечет, веселится! Им то что, они совсем другие. Исчезнет в дымке пожаров грядущих этот лес, и ты вместе с ним, и они, и ваш пир веселый да хмельной. Останутся те, кто значился в поджигателях, их уже мы не поймем. Для людей ты зло губительное, если они не одолеют тебя, тогда заключат договоры разные. Они принудят тебя пожирать плоть и пить кровь, это их устав и закон. Сейчас ты хозяин добрый о душе имеешь намерение поговорить, показать и раскрыть красоту искомой. Готовься к жертвам, я скажу тебе, совсем скоро придут зачинатели пожаров. Я замолчал. Ты уж прости меня за слова столь обидные, но был я в той стороне и души те смрадом и пеплом были полны, и гнал их голод неутолимый. Саранча. Нелюдим встал, сбросил с плеч мантию - Чтож тогда выпьем. Лей до краев! За победу в терновом венце! Я подхватил кубок - За кандалы и цепи, холодные тюрьмы и справедливость закона! Нелюдим расхохотался - Устоишь ли на ногах гость дорогой? А то дядя! Поди, тысячу лет жгли трупы, отрицая наличие солнца. Пили, отупело и в тоске глухой, беспробудно, но бдящие стражи. Ждали с пригорка новое, а оно не шло. Земля так обгорела, что ямой стала черной да бездонной. Колыбелью прокаженных и кошмаров из плоти. Мне ли после не устоять на ногах!
