– Тебе идёт так, – сквозь всхлипы улыбнулась Ида.

– Ты же сама мечтала меня подстричь, забыла уже? – усмехнулась Инна, щекоча дыханием её щёку.

Кажется, Ида когда-то обмолвилась, что Инне со стрижкой будет лучше: образ более сильный, хлёсткий и чёткий, энергичный. Кончиками блестящих ногтей она прочертила пробор вдоль виска, а Инна быстро и крепко накрыла её рот поцелуем. Ощутив жадную, настойчивую ласку языка, Ида не могла отпрянуть: она стала совсем беспомощной. Оставалось только с отчаянным стоном стиснуть руки, лежавшие кольцом на плечах Инны, и та ответила ещё более крепкими объятиями. Поцелуй из скомканно-напористого, бешеного и грубоватого стал нежным, тягучим, как золотые струйки мёда. Ида уже сама ловила его, тянулась, просила губами добавку, но Инна, поцеловав девушку ещё два или три раза, прижалась щекой к её щеке.

– Довольно. Я не хочу, чтобы ты сделала то, о чём будешь потом жалеть.

Острая нежность ранила больнее, чем лезвие. Слияние губ – и их разъединение с душевной кровью, с судорогой, выворачивавшей сердце наизнанку. Горькая, краткая, бесприютная нежность, родившаяся так странно, так не ко времени, так невпопад... Словно кусочек из какой-то другой жизни, вклинившийся непрошеным гостем между кадрами нынешней.

– Помнишь, мы говорили про перевоплощение душ? – Закрыв глаза и крепко притиснув Иду к себе, Инна отрывисто дышала – обуздывала себя, успокаивала. – Я найду тебя, кем бы мы ни были. Я тебя узнаю в любом облике. И тогда ты будешь моя, только моя...

Ида рыдала в голос, разрываемая нестерпимой горечью, которая драла ей грудь когтями, полосовала на ремни. Инна стиснула её, почти придушив объятиями.

– Тш-ш... Не надо, родная, всё будет хорошо. Это был просто тизер, анонс, понимаешь? А настоящее кино – впереди. Мы немножко преждевременно встретились, но это ничего. Всё будет... Будет, обещаю тебе. Я держу своё слово. Я найду тебя.

У Иды вырвался только жалобный умирающий стон, и руки Инны сжали её опять.

– Ты можешь, конечно, подумать, что я трусливое малодушное дерьмо и таким вот способом сливаюсь. Думай, как хочешь. Если я ублюдочное дерьмо в твоих глазах – пусть будет так. Но я не сливаюсь, нет. Просто в твоей жизни мне нет места. Пока нет.

Откуда-то взялась бутылка сладкой вишнёвой настойки. С непривычки Ида с трёх стопок натощак поплыла, а Инна, вкладывая ей в рот ломтики горького шоколада, накрывала его следом поцелуями, хотя поклялась больше не целовать.

– Не могу сдержаться, прости... Ты прекрасна. А там, в настоящем кино, ты будешь королевой. Владычицей моей.

Обе опьянели и несли, наверное, эпичнейший бред... Их устами говорила Вселенная.

Проснулась Ида в одиночестве. Подняв гудящую голову с кухонного стола и сняв со щеки прилипший ломтик сыра, она вспомнила всё удивительно чётко. Встреча отпечаталась – нет, впечаталась в душу. Отзвуки голоса Инны ещё аукались, гулко отдавались эхом. «Я найду тебя», следующая жизнь, владычица... Бред пьяного исступления, и вместе с тем – не такой уж и бред. Ведь та кукла существовала! И ниточки, и движения Инны по ту сторону экрана – синхронно с дрожью пальцев Иды-кукловода. Это было, это не померещилось ей.

Реальность пронзила её стрелками кухонных часов. Через полчаса придёт домой Галя, а на столе – следы попойки... Сунув бутылку сперва в шкафчик, Ида сморщилась с коротким досадливым «ах, нет, ну глупо же!» – и закопала её поглубже в мусорное ведро вместе с обёрткой от шоколадки. Стопки она ополоснула и поставила на место.

Ах, ведь ещё же розы! Они так и лежали в прихожей на полу – красноречивая, дерзкая улика.

Через минуту Ида стучала в дверь соседки по лестничной площадке.

– Людмила Павловна, вы замечательный, прекрасный и добрый человек... Это вам! – И она вручила обалдевшей пенсионерке букет. У той даже очки с носа соскользнули.

...Очередная чашка кофе опустела, зимний закат багрово догорал за окном, озаряя белоснежно-сахарный наряд деревьев – кружево из инея. Ида озябла и включила масляный радиатор на час, а когда в комнате стало жарко, выключила – из соображений экономии. Новую куклу она закутала в платочек и посадила на полку рядом с пони и котятами. Снова открыв почту, Ида нашла письмо с предложением знакомства и напечатала:

«Извините, я открыта только для делового общения. Если вы хотите что-то ещё приобрести, с удовольствием вас выслушаю».

Клик мышкой – и ответ ушёл адресату.

Инна через месяц после той встречи написала, что помирилась со своей девушкой. Письмо было сухим и коротким, прощальным, резко отличавшимся по тону от той исступлённой нежности, которую она обрушила на Иду тридцатью днями ранее. Больше они с тех пор не общались. Галя так ничего и не узнала.

Шрамик от ожога уже почти изгладился. Кто знает, может, в следующей жизни у Иды на этом месте будет родимое пятно?.. Инна целовала этот шрамик... «Я узнаю тебя в любом облике». Может, это и будет метка.

«Глупая романтическая чушь, – усмехнулся в Иде циничный реалист. – Галя пришла, увидела и победила, то есть, полюбила. Не испугалась. А Инна пришла, увидела... и поняла, что не готова, но вместо честного признания навешала на уши розовых соплей про будущие жизни».

Но как Иде хотелось заткнуть этому реалисту рот!.. Тоненькая шерстяная ниточка веры в чудеса расползалась ветхими волокнами, а она соединяла, свивала между собой обрывки, горько улыбаясь. Ведь было же чудо: она двигала пальцами под столом, а Инна откликалась.

А может, просто воображение разыгралось, выдавая желаемое за действительное. «От добра добра не ищут», – назидательно подсказала душа, и глупое, не к месту размечтавшееся сердце попробовало с ней согласиться. Будущая жизнь – неизвестно, где и когда... Но сейчас-то Ида жила в настоящей.

Она готовила ужин и поджидала Галю. И снова – телефон.

– Да... Что опять, мам? Пропихнули диван?.. Ну слава богу, я рада за тебя. Когда в следующий раз будешь менять мебель, не забывай измерить двери. А лучше сама ничего не покупай, посоветуйся с Вадиком – ну, или кто там у тебя тогда будет – или со мной. Давление? Ну, выпей таблеточку и ложись. Горе ты моё луковое...

Конструкция дивана оказалась неразборной, и пришлось снимать двери, чтоб затолкать покупку в квартиру. Вадик (новый мамин муж), придя с работы и увидев всю эту красоту, очень рассердился – выругал и продавцов, и грузчиков, да и легкомысленной супруге досталось. Выслушав переполненный эмоциями рассказ мамы, Ида почувствовала себя выжатой досуха. Вроде ничего особенного не сделала за день, а устала как собака... И кофе, похоже, перепила: сердце бухало и колотилось так, будто пыталось пробить рёбра. Самой впору пить таблеточку от давления.

В замке повернулся ключ.

– Солнышко, я дома!

В прихожей на пол опустилась сумка со спортивным костюмом, и Галя, шурша пакетами из супермаркета, в носках прошагала на кухню.

– Вроде ничего не забыла купить... Проверяй.

Всё было на месте: мясо, яблоки, финики. С продуктами соседствовали банки с протеином, и Галя сразу убрала их в шкафчик:

– Так, это тебе не надо, это моё... Может, фарш замутить? Давай, я прокручу мясо, а ты завтра котлеты сделаешь.

– Не надо, Галь, отдыхай, – улыбнулась Ида. – Сама управлюсь. Только на нижнюю полку холодильника положи, ладно?

Теперь можно было расслабиться и отдаться в родные руки, позволяя им разминать сведённые напряжением плечи и ноющий позвоночник. Галя легко, как куклу, вынула Иду из инвалидного кресла и перенесла на кровать. Ноги у Иды никогда не мёрзли: она родилась без них. В квартире были убраны все пороги, в том числе и у входной двери, чтоб Ида на коляске могла выбраться к той же Людмиле Павловне.

– Упражнения не забыла сделать?

– Не забыла... Забудешь тут, как же – с этой верещалкой на телефоне!.. Мм, вот тут ещё помассируй, да... Хорошо... Спасибо, Галюнь... У тебя волшебные руки. Спасибо, что ты есть у меня. Я очень, очень счастливый человек.