Паломники чинным ручейком шли к большой каменной чаше, бросали в нее монетки и направлялись к выходу. Первой жертвовала знатная дама, следом – ее свита.

– Вот, возьми, положи в чашу, – громко шепнула сеора Модеста, протягивая Лите монетку.

Пленница представила себе, как это выглядит со стороны: заботливая родственница опекает сумасшедшую девчонку, следит, чтобы та свершила обряд как полагается.

Из-за этой мысли девушка на миг замешкалась, и ее опередил невысокий старик в кожаной куртке. Бросил медяк, обернулся, учтиво кивнул: мол, проходите, дамы.

Лита не вздрогнула, не изменилась в лице. Раз Отец делает вид, что они не знакомы, – значит, так надо.

– Да бери же! – раздраженно зашипела Модеста, все еще держа монетку на короткопалой ладони.

Лита, не отвечая, вскинула руки к ушам.

Золотые серьги. Единственное украшение. Память о маме. Дорогая, памятная вещь, с которой Лита не рассталась даже в трудные дни.

Сейчас она вынула серьги из ушей быстрым, легким движением. И бросила их в каменную чашу.

Сеора Модеста ахнула.

Пусть ахает.

И пусть все вокруг сочтут поступок Литы безумным. Чем же еще, как не самой дорогой вещью, отблагодарить Антару за свершившееся чудо?

– Это была она! – взволнованно повторял Дик. – Та самая эрлета! Я ее сразу узнал!

– И таращился на нее, как кот на сметану, – негромко добавил Отец.

Хаанс хмыкнул. Погонщик, да еще пожилой, мог позволить себе так разговаривать с капитаном, если оба не в рейсе. А вот боцману такие беседы были не по чину. Иначе он нашел бы что сказать этому мальчишке.

– Стоит такая… в жемчужном платье… – страдал Дик. – А меня не заметила, даже головку не повернула!

– Лита тоже виду не подала, а ведь заметила, – строго сказал Отец.

– Что?.. А, Лита, да…

– Э-эй, капитан, ты хоть помнишь, зачем мы сюда притащились?

– Зачем?.. Это… Литу выручать.

– Ну, хвала богам! Я уже думал, что придется напомнить… Так, сейчас время позднее, идем спать. Очень удачно, что нас поселили в один домик. С утра расходимся на работу. Филин с боцманом идут плотничать, а заодно смотрят, в какую сторону безопаснее удирать. Та добрая женщина, Йуханна, говорила про сторожевую башню? Вот и славно. Поглядите, сколько выходов есть за частокол, можно ли перелезть через ограду… ну, на месте разберетесь. Я на кухне слушаю сплетни и прикидываю, где спереть снаряжение.

– Снаряжение? – не понял боцман.

– Ну, мы же Литу ночью красть будем, почитай что с постели, в одном платьице. Понадобятся валенки, лыжи и тулуп. А капитан, ежели его милости угодно, когда пойдет сметать с крыш снег, разведает, где Литу держат.

– Да, конечно, – закивал Дик. – Разведаю… Нет, но как мы с эрлетой здесь встретились! Судьба свела!

– Надо же, как вас судьба свела! – изумленно ахнула Беатриса.

– Не судьба, – строго поправила ее принцесса. – Мой перстень с алмазом. Я же говорила, что талисман приведет его ко мне… Ах, как он смотрел на меня в храме! Глаз не сводил! Жреца не слышал!

Беатриса про себя подивилась: когда Энния успела все это разглядеть? Сама-то стояла скромницей, чинно слушала жреца. Кому это знать, как не фрейлине? Ей-то приходилось краем глаза следить за госпожой: вдруг той что-то понадобится?

Но вслух Беатриса восхитилась:

– Какая могущественная магия!

– Этот человек – моя судьба, – медленно произнесла Энния. – Он станет опорой моему трону. Если бы не дурак губернатор, Бенц уже ступил бы на сверкающую лестницу славы.

И добавила просто, словно приказала подать к ужину стакан молока:

– Этой ночью ты приведешь его сюда, Беатриса.

– Но, госпожа моя…

– Ты не расслышала приказ? – вздернула бровку принцесса.

– Как будет угодно моей госпоже, – тут же поклонилась фрейлина, которая знала, как надо обращаться с королевской дочерью. – Я приведу сюда капитана, хотя именно сегодня это опасно: свита еще не устроилась, все разбирают вещи, не зная толком, кого куда разместят и кто будет стоять у дверей опочивальни.

Дурой Энния не была. Умела пересматривать свои решения.

– Приведешь капитана завтра вечером. А сейчас принеси горячей воды и помоги мне умыться.

Какой великолепный, солнечный, сверкающий выдался день!

Дик, насвистывая, сбрасывал снег с храмовой крыши. Внизу вокруг храма суетилась мелкая ребятня. Малыши звонко и весело предупреждали идущих мимо взрослых, чтоб те не угодили под летящие с крыши снежные комья.

Дик умиленно поглядывал вниз: неплохое детство у ребятишек! В храмовой общине царят добрые нравы: мужья не бьют жен, старшие не обижают малышей, никто не отлынивает от работы. Община – не деревня, здесь кто угодно не поселится. Дик знал из рассказов деда: в храмовых обителях каждый человек на виду. Если кто-то сварлив, вздорен, распускает сплетни или изменяет супруге, рано или поздно ему скажут: «Ты не угоден божеству, ступай прочь…»

Взгляд Бенца скользнул к горизонту – туда, где чернел частокол вековых елей. Молодой капитан нахмурился, вспомнив жуткое приключение на постоялом дворе.

Да, храмовые обители – места покоя и мирного труда. Но именно эта обитель живет, словно в осаде, защищаясь от недобитых остатков войска Черной Медведицы.

Бенц досадливо тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Нашел о чем вспоминать в святых стенах! В кои веки выпал случай послужить своим трудом Антаре Надежной! Небоходы вверяют свою жизнь Эссее и Вильди, но возвращаются-то на землю!

И Дик аккуратно чистил крышу – не забывая, впрочем, внимательно изучать территорию обители. Сверху все было чудесно видно.

Мысленно Бенц разделил территорию на две части: «каменную» и «деревянную».

«Каменная» была старше: храм, два гостевых дома и хозяйственные постройки. Когда-то их защищала стена из камня. И сейчас кое-где видны ее остатки, но в поздние, более спокойные времена стену разобрали для строительных нужд.

Обитель разрасталась. От храма, словно древесные годовые кольца, расходились бревенчатые дома – прочные, на каменных фундаментах (сюда, наверное, и пошел камень из бывшей стены). А защищал теперь обитель высокий частокол со сторожевыми башнями. Частокол был отсюда далеко – ограда укрывала от врага не только дома, но и порядочное пространство засыпанной снегом земли. Должно быть, огороды. Поля-то снаружи, за частоколом, а эти земли, что внутри, – на случай, если придется надолго сесть в осаду. Или если слуги Черной Медведицы уничтожат урожай на полях.

А вон тот дом – бревенчатый, двухэтажный – и есть клетка, где держат птичку с «Миранды». И он, Дик, туда непременно наведается. Там тоже надо крышу почистить.

– Эй, добрые люди! Мне на крышу влезть надо, снег сбросить. Я к стене лестницу приставлю, так вы уж не пугайтесь!

Дик не опасался, что Зиберто диль Каракелли его узнает. Легкий потрепанный тулуп, валенки, войлочная шляпа с отвислыми полями… Всю эту рухлядь Бенцу одолжила старая Йуханна – «чтоб справную одежку зря не трепать». И если сеор Зиберто, подбираясь к Лите, видел в лицо капитана «Миранды», вряд ли сейчас он об этом вспомнит при виде парня, без спросу вошедшего в дом и остановленного охранниками.

Но на всякий случай Дик перешел на простонародный говорок:

– А за руки меня нечего хватать, девок своих хватайте! Здесь, между прочим, не ваши дворцы-раздворцы. Здесь владения Антары, а она свар не любит.

Сеор Зиберто подал знак. Двое наемников неохотно выпустили Дика из лапищ и отступили в сторону.