Кошелек упал в подставленную ладонь Дика.

– А вот бумага, здесь записано, кто сколько денег внес и кто сколько должен получить. Писала Марта, она хорошо умеет считать.

Дик пришел в себя.

– Я… расписку должен написать. Есть в этом кабаке бумага и чернила?

– В кабаке нет, – откликнулся Отец, – а у меня есть. Как только эта девушка со мной заговорила…

– Я искала шхуну «Миранда», – застенчиво поведала Кэти. – Встречные леташи были такие страшные, я боялась с ними заговорить. А у господина Тамиша хорошее, доброе лицо. Когда он сказал, что служит на «Миранде», я обрадовалась и рассказала про деньги… – И закончила смущенно, виновато: – Это ведь… ничего, да?

– Ничего?! – ахнул Дик. – Да ты спасла меня! И всех нас! Где бумага? Я расписку напишу…

– Я позволил себе написать расписку, капитан, – вмешался Отец. – Чтобы сберечь время. Прямо с процентами, на четырнадцать коронетов и восемь делеров, на имя девицы Катрин Верже. Мы с Хаансом подписались как свидетели, теперь только вам черкнуть осталось.

Протянув капитану лист бумаги, старик принялся откручивать крышку походной металлической чернильницы.

Потянувшись ближе к единственному светильнику, Дик пробежал глазами расписку.

– Дай перо… Эх, а на чем писать-то?

В комнатушке не было даже маленького столика, только кровать.

Боцман, пригнувшись, подставил свою широкую спину.

– Ага, спасибо! – Дик положил ему на плечо бумагу и расписался под обязательством возвратить деньги девице Верже.

Отец закрыл чернильницу. Кэти взяла расписку за уголок, чтобы чернила просохли.

– Так! – сказал Дик, преисполнившись бодрости. – Сейчас, Райсул, ты меня проводишь к твоим… нужным людям. Плевать, что дело к ночи. Надо будет – из постели их вытащу. Пусть говорят, где принимать товар. Не в порту же они собирались грузить на «Миранду» свои коврики!

– Не в порту, – солидно кивнул Райсул.

– Погоди, капитан, – с насмешкой пропела Мара. – Ты про свиту не забыл? Вот эти двое удивятся, что ты в комнату вошел со спандийской девицей, а выходишь с леташом-халфатийцем? Что они подумают про твое большое сердце?

Дик озадаченно примолк. Про свиту он действительно забыл.

– Двое их там? – нехорошо прищурился Хаанс. – Всего-то? Ну, так пустите меня вперед. Снизу не видать, из какой комнаты я вышел. Займу и развлеку эту парочку, а вы пройдете за моей спиной.

– Только без поломанной мебели! – встревожился Отец. – Стражи нам не хватало!

– Как Хаанс, так сразу стража? – обиделся боцман. – А если подгулявший леташ в хорошем настроении желает малость угостить двоих симпатичных наземных пауков?

– Умница, боцман! – одобрила Мара. – Они сидят у дверей. Один мелкий, другой толстый… Эй, ты куда? Обожди малость! Они ж думают, что я сюда капитана привела для… – Мара покосилась на Кэти и закончила мягко: – Для веселого дела. Они ж удивятся, что мы так быстро закончили.

– Резонно, – кивнул Дик. – Ладно, пока договоримся обо всем. Первым пойдет боцман и потолкует с любознательными пауками. Следом идет Отец. Если увидит, что у Хаанса что-то не получилось, вернется и предупредит нас.

– Что это у меня не получится? – удивился боцман.

– Не хвались раньше времени… За Отцом выходим мы с Марой, последними – Райсул и Кэти… Через пару домов отсюда – поворот в переулок Рыбьего Глаза, там жертвенник Вортума Умелого. Заметный такой, с каменной статуей. Возле него встретимся – и сразу разбежимся. Мы с Райсулом пойдем вносить залог. Ты, Мара, проводишь Кэти. До самого дома, обещаешь?

– Да, капитан! – четко, словно получила приказ на борту, откликнулась Мара.

– А ты, Отец, – продолжал капитан, – бери вот это разрешение – и бегом за лескатами. Если сторожа уже все заперли и задрыхли – разбуди и заставь шевелиться.

– Да, капитан! – кивнул погонщик.

– Сколько тебе нужно времени, чтобы перегнать лескатов к «Миранде»?

– Еще и светать не будет, как явимся, – прикинул Отец.

– Поезжай на спине Простака, он послушнее, – посоветовала пастушка. – Лапушка может всякие выкрутасы учинять…

– Мара, как проводишь Кэти – сразу на корабль. Ты, боцман, как кончишь беседу с этими… – Дик, как и Мара, покосился на Кэти, – с этими чудаками… тоже давай на борт. Отопрешь бортовые щели, встретишь лескатов, примешь их в трюм. Как только вернемся мы с Райсулом, дам команду на взлет…

Экипаж выждал еще немного, а потом боцман покинул комнату. Почти следом за ним отправился старый погонщик.

– Вроде тихо, – прислушался Дик. – Выходим мы с Марой. Кэти, сокровище мое, я тебя толком и не поблагодарил…

Голос его дрогнул. Сказать хотелось многое, но ведь не при экипаже!

– Я обязательно вернусь, ты жди. А тем девушкам скажи, что их деньги возвратятся с прибылью.

– Это я им уже сказала, – грустно улыбнулась Кэти. – Ты себя береги. Да хранят тебя Эссея и Вильди!

Дик ободряюще кивнул ей и вышел. Мара поспешила следом…

Еще сверху увидели они презабавное зрелище. Здоровяк боцман, отодвинув массивный стол, склонился над сидящими на скамье Кадушкой и Мышью. Положив им на плечи тяжелые лапищи, он внушительно гудел:

– А бабы у виктийцев ходят в мехах. Они все здоровенные да крепкие… как молодые деревца, во, точно! А в постели они не ахти… спандийки – те погорячее будут.

Кадушка заметил на лестнице Бенца и Мару, дернулся… вернее, попытался дергаться. Просмоленная ладонь боцмана вдавила его в стену.

– Куда?! А ну, сидеть! Ежели тебе, пауку наземному, леташ честь оказывает, выпить с тобой желает… про баб виктийских потолковать… И про моржей, во! Про моржей! Ты хоть раз видал живого моржа, а?

– Вы, парни, не спорьте, – добродушно подал голос из полумрака трактирщик. – Выпейте с леташом, от вас не убудет. Глядишь, без драки обойдется.

Мара задержалась возле стола и принялась, отвернувшись от перепуганной и растерянной свиты, поправлять волосы.

«Умница, – подумал Дик. – Пусть видит, что мы не убегаем».

И весело спросил:

– Чайка моя, может, тут и поужинаем? Зачем куда-то тащиться?

– Хочу яичницу с крабами! – капризно ответила «чайка». – И эфросского хочу. Розового.

– Ладно, будет тебе яичница с крабами. И эфросское…

Последние слова капитан произнес уже на пороге.

Кадушка проводил тоскливым взглядом исчезнувшую за дверью пару и безнадежно попросил:

– Ладно, почтенный, давай вино и рассказывай про моржа с бабой… только, умоляю, быстрее!

Боцман Хаанс стоял у штирборта «Миранды» и с терпением кота возле мышиной норы вглядывался в лунную дорожку, что стелилась по черноте мелких, почти незаметных волн.

За спиной у Рябого Медведя, за палубой шхуны, за чернотой воды, за пристанью притаился Порт-о-Ранго – прильнул, прижался к берегу, как выжидающий добычу зверь. Город притворился спящим, пригасил огни, но не мог обмануть чуткого леташа: скользя над водой, до «Миранды» долетел обрывок пьяной песни.

Хаанс невольно усмехнулся, чуть позавидовав подгулявшей компании, этим веселым леташам или морякам, которых не ждут никакие неприятности крупнее, чем завтрашнее похмелье или просаженное в кости жалованье.

Тут же боцман вновь посерьезнел, привычным ухом ловя еле слышный скрежет якорной цепи по краю клюза, всхлипывание мелких волн, разбивающихся об опущенные крылья шхуны, тихий скрип гафеля, короткий вскрик потревоженной кем-то чайки…

Кто ее потревожил? Не лодка ли вывернулась из-за невидимого во мраке скалистого мыса? Не затаился ли на ее борту лучник? Не лежат ли рядом с ним на банке зажигательные стрелы?

Нет. Хаанс не пропустил бы плеск воды у весла или скрип уключин. Просто крылатой дуре что-то приснилось. Да и эдон Манвел вряд ли прикажет сжечь шхуну, которую считает своей. И все же…