Благодарных Владимиру людей Карцеву встречать пока не довелось, а вот досадующих видел уже немало. Пожалуй, он был единственным, кто, в самом деле, осознал его правоту, хоть и не переменил ничего в своей линии жизни. Им самим делить было нечего: сферы их профессиональных интересов не соприкасались (Сергей был, преимущественно, тектонистом, а Владимир стратиграфом и палеонтологом, причем в другом регионе), девушки им нравились совсем разные, многие пристрастия тоже рознились.... Пожалуй, их свела тяга к разбору общечеловеческих проблем, прочим знакомцам Карцева и Протоиреева мало свойственная. При этом обычно оказывалось, что их позиции по большинству вопросов далеко не едины, а то и противоположны.

Спорщики не раз и не два возвращались к обсуждению заинтересовавшей их проблемы, раскапывая в литературе принципиально новые сведения или генерируя в уме убойные доводы. По ходу жизни интерес к одним темам почти угасал, но ближе становились другие... Подугас и их первоначальный пыл, зато из споров исчезла ненужная резкость суждений. В число постоянно задействованных тем входило, конечно, противостояние капитализма и коммунизма, причем в начале их многолетней дискуссии именно Владимир выступал как ярый сторонник советского социализма, а Сергей разъяснял ему разлагающую роль номенклатуры, но с началом перестройки позиции поменялись: Протоиреев стал убежденным "западником", а Сергей к тому времени выработал собственное понимание сущности коммунизма...

В их личной жизни за время дружбы происходило много перемен, особенно у Владимира. Года через три он женился на крупной флегматичной девушке со звучной фамилией Гнедич и с легкой душой принял фамилию жены. В первые годы брака она родила ему двух дочерей, а на шестом опровергла тезис о своей флегматичности и безоглядно увлеклась женатым водителем автобуса из соседнего гаража. Верный себе экс-Протоиреев разорвал узы брака и переехал обратно в общежитие, оставив недавно полученную двухкомнатную квартиру жене. Детей он, впрочем, не забывал и с позволения матери раз в неделю забирал их к себе. Кроме законных алиментов он нередко отстегивал на детей дополнительные суммы, так как организовал вместе с неким живчиком частное геологическое предприятие с немалыми доходами, которые, как водится в России, всячески скрывались. Проводил он с детьми и отпуска, причем нередко в Крыму, где проживала экс-теща, с которой у Владимира сохранились уважительные отношения.

Сергея он неоднократно уверял, что женится снова, причем обязательно на молодухе лет до двадцати пяти. Одержим этой идеей, Владимир ежегодно пытался охмурить ту или иную из многочисленных студенток, приезжавших на производственную практику. Он был настойчив до настырности и ему, как правило, удавалось с ними переспать или даже завести роман на целый сезон. Но приходила осень, а с ней пора возвращаться в цивилизацию - ему в М-ск, а им в свои уютные студенческие городки, где все летние страсти-мордасти воспринимались вскоре как киношное приключение. Если, конечно, удавалось избежать беременности...

Лет через пять после развода случилась трагедия: его бывшая жена, будучи с детьми в Крыму, скоропостижно умерла от кровоизлияния в мозг. Получив от тещи телеграмму, Гнедич, заняв где можно денег, примчался самолетом, организовал похороны, заверил тещу в своей преданности отцовскому долгу и, вернувшись с детьми в М-ск, поселился в прежней квартире. Отцом он был строгим и последовательно приучал дочек к ведению домашнего хозяйства, - хотя большинство хлопот доставалось, конечно, ему. К началу очередного полевого сезона он отвозил детей к бабушке, а осенью забирал обратно. Поиски жены он, тем не менее, продолжал, все тем же способом. Как ни странно, спустя три года ему это удалось. По поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло.

В то лето его подопечной оказалась Ирина: улыбчивая, но и вдумчивая не по годам девушка, ответственно выполнявшая любую порученную ей работу. Сексуальную атаку сорокалетнего геолога она восприняла как должное, но решительно ее пресекла, проинформировав, что у нее есть парень и осенью они должны пожениться. Владимир ей поверил и откровенные посягательства прекратил, хотя эротичность ее образа в его восприятии даже усилилась. Она, чувствуя его постоянно сдерживаемое влечение, держалась настороже.

Постепенно в ежедневных делах Ирина стала неоценимой помощницей Владимиру, взяв в свои руки все рутинные оформительские работы и под свой контроль - хозяйственно-бытовые дела полевого геологического лагеря. Он взирал на ее неугомонную деятельность с обычной невозмутимостью, но как-то сказал:

- Мне бы хотелось, чтобы ты была рядом со мной всегда.

На что она, улыбнувшись, промолчала (уже поняв его нелюбовь к сантиментам), но что-то в ней, видимо, затеплилось. И однажды, уже в конце сезона, во время одного из редких праздничных вечеров с выпивкой (отмечали чей то день рождения), захмелевшая Ирина с неожиданной страстью ответила на очередное домогание своего шефа.

Отдавшись, она презрела все досужие мнения и переселилась в его палатку, пытаясь компенсировать ему все проведенные без нее ночи. Но через десять дней им пришлось расстаться: впереди Ирину ждали пятый курс и жених. Каково же было удивление Владимира, когда через два месяца он получил от Ирины сумбурное письмо, в котором сообщалось, что свадьба ее расстроилась, учеба в университете не в радость, и что ей теперь делать, она не знает... Он тотчас послал ей телеграмму с просьбой стать его женой и ехать к нему как можно скорее. Еще через два дня она прислала ответную: "Согласна. Встречай двадцатого. Поезд Ростов - М-ск, вагон шестой. Ирина". Было ей тогда двадцать два года.

С того дня прошло четыре года. Ирина, храбро взвалившая на себя заботу о муже и двух его дочках, на удивление быстро вписалась в их круг, явив чудеса такта и терпеливого усердия, так как дочки характером пошли в отца. О завершении учебы пришлось пока забыть, тем более что через год она родила Владимиру сына - сейчас, в трехгодовалом возрасте такого же улыбчивого и покладистого как она.

С Сергеем Ирина познакомилась почти по приезде, и они сразу избрали для своего общения дружеский ровный тон. Его нечастые визиты в их дом она очень приветствовала, считая их благотворными для домашней атмосферы. С первой женой Владимира было все наоборот: она не любила посторонних в доме, а пылкие диспуты двух друзей считала откровенной блажью. Впрочем, упокой, Господи, ее душу...

Дверь гостю отворила скупо улыбающаяся тринадцатилетняя Анечка, младшая дочь Гнедича, и тут же сообщила:-

- Все на кухне, лепим пельмени.

- Сергей, - загудел из глубины квартиры Владимир, - раздевайся, мой руки и иди сюда, на смену Кате: ей уроки давно пора делать!

- Ну, папа...

- Ты ведь знаешь, я два раза не повторяю...

Карцев передал Анечке конфеты и розу, проделал рекомендованные процедуры и, чуть не столкнувшись в коридоре с рослой, грудастой, слегка заторможенной Катей, вошел в просторную кухню Гнедичей с возгласом:

- Ну, здравствуйте, громадяне!

- Здорово, пропащая душа, - отозвался голый по пояс хозяин дома, обминавший пельмень. - Занимай место у стола и делай как я.

- Здравствуйте, Сергей Андреевич, - нежно пропела свежая, домашняя, прикрытая лишь свободным халатиком Ирина. - Если не ошибаюсь, эта чудесная роза предназначена мне?

- Вам, вам, Ирина Николаевна; вашим девушкам я пока ношу только конфеты.

Тут к гостю подбежал шустрый улыбающийся мальчик и вцепился в брючину у колена.

- А вот и Сашка-букашка, - подхватил его на руки Сергей. - Пельмени есть будешь?

- Буду, - твердо пообещал плотный бутуз.

- Тогда еще побегай, мне надо помочь их делать.

- А они уже варятся, - выдал глазастый человечек.

- Да, первая партия почти готова, - подтвердила Ирина. - Но нас ведь вон сколько, Сашенька, и все мастера покушать.

- Некоторые и выпить не дураки, - вклинился Гнедич, улыбчиво глянув в сторону жены. Та потупилась, но тоже заулыбалась: