И повторил:
— Нет, нет, самолеты у нас уверенные!
— А со страхованием все равно надежней.
Алехин говорил, а думал только о Верочке.
Ну как она там? Он даже прикоснулся к стене. Она же здесь! Она рядом. Может, в метре от него! Правда, и пакостники Заратустры рядом. Он прислушивался, но не слышал стонов.
— Ну, если так… — покачал головой упрямый пенсионер. — Ну, если так, можно поехать поездом. Железнодорожный транспорт у нас надежный.
— А со страхованием надежней.
— Это почему? — опять заинтересовался пенсионер.
— У меня как-то приятель ездил в братскую Болгарию, — прислушиваясь ко всем звукам, долетающим с лестничной площадки, объяснил Алехин. — Решил ехать через две границы, посмотреть на быт коренных иностранцев. В Кишиневе кто-то сорвал стоп-кран, а приятель мой как раз сытно обедал в вагоне-ресторане. Так всем лицом и въехал в салаты и фужеры. Сломал руку, сломал ногу, сломал ключицу, повредил глаз, а правый у него косил с детства. Другие рядом побились меньше, но все равно приятель остался довольным.
— Это почему?
— А полная страховка, — небрежно пояснил Алехин. — Он за все свои страдания получил наличными. За каждый раненый глаз, за каждую пораненную конечность. Родина не оставила в беде.
— Тебя, Алехин, послушать, так вообще никуда ехать нельзя, — возмутился Евченко. — Хоть всю жизнь сиди на кухне.
— Не скажите, Кузьма Егорыч! «На кухне»! А долбанет электрическим током? А вентилятором отрубит палец? А обваритесь крутым кипятком? А отрубите тяжелым ножом три пальца?
— Ты обалдел, Алехин! — закричал Евченко. — Какой кипяток? Какой вентилятор? Какие ножи, пальцы? Какой электрический ток? У меня бесплатная путевка с отдыхом в санатории «Север»!
— Незастрахованную путевку легко потерять.
Охнув, Евченко кинулся к брошенной на диван «балетке».
Волнуясь, открыл два замка. Выложил на диван «Лоцию Черного моря».
— Да вот она, моя путевка! С отдыхом в «Севере»! Никуда не делась!
Успокаивая разволновавшегося пенсионера, Алехин посоветовал:
— Если страховаться, Кузьма Егорыч, то все-таки комплексно. Жизнь, смерть, травмы, хищения, дикие родственники, домашний скот, личный транспорт, разнообразное имущество. Хорошая страховка, Кузьма Егорыч, это путь к свободе. Полная страховка — освобождение от всех тревог.
В виде примера он рассказал упрямому, но уже несколько растерянному пенсионеру историю из жизни все того же своего приятеля. Он стал большим человеком. Часто ездил в командировки. Там его хорошо встречали. Активно работали, потом показывали что-нибудь интересное. Например, показали однажды отечественную реку Обь. Это большая река. Если не считать Миссисипи с Миссури, самая длинная в мире.
«Хороши вечера на Оби…»
Лето цветет, вода зеркальная. Шашлыки на палубе прогулочного катера. Скорость такая, что большой человек, приятель Алехина, невольно заинтересовался, запивая огненный шашлык ледяным пивком: «Встречаются ли на Оби мели?»
«А то! — ответили дружелюбные хозяева. — Обязательно встречаются. Течение — оно и есть течение. Здесь намоет, там размоет. Течению втык не сделаешь. Природа».
«А зачем такая высокая скорость? — опасливо заинтересовался большой человек, вспомнив прошлые свои поездки. — Ведь если воткнемся в мель, то небось, как птицы, полетим за борт».
«Даже быстрей, — ответили радушно. — Куда там птицам! Но мы не воткнемся».
И шкипер подмигнул, не отпуская штурвал: у нас это невозможно.
Тут и воткнулись.
Сорванные с палубы страшным ударом, пассажиры летели над остановившимся катером, как нестройная стая немного нетрезвых птиц.
Стая галдела.
Самым первым, официально вытянув руки по швам, летел головой вперед большой человек, приятель Алехина. Когда он пролетал над шкипером, единственным человеком, удержавшимся на ногах, потому что держался за штурвал, благородный шкипер решил спасти хотя бы его и, не отпуская штурвала, ловко ухватил летящего гостя за одну из его рук. Но большой человек, ни на секунду не замедлив движения, так и полетел дальше. А рука осталась в руках шкипера. Оторвалась, падла. И, увидев такое, доперев, что он учинил, шкипер рявкнул, как тифон океанского лайнера, и без размаха отправил столь ужаснувший его предмет как можно дальше от катера. Оторванная рука уже коснулась воды, когда над взволнованной поверхностью показалась мокрая голова большого человека.
«Не бросай!» — ужасно закричал он.
Но шкипер уже бросил.
— И чего? — настороженно спросил Евченко.
— А того… — прислушиваясь к странным звукам на лестничной площадке, объяснил Алехин. — Погорели все, кто плавал на катере… Хозяева погорели… Шкипер погорел… Некоторые подхватили дизентерию, а большой человек…
— Истек кровью? — испугался Евченко.
— У него же страховка! — высокомерно парировал Алехин. — Он новый протез купил. А на сдачу приобрел другие полезные в быту мелочи.
— Давай, Алехин, давай! — вдруг лихорадочно заволновался пенсионер. Что-то в нем сломалось. — Давай, Алехин, не болтай, работай! Я думал, что ты трепун. Я тебе не верил, Богом клянусь. Но теперь вижу, что ты мыслящий, думающий человек. Я все хочу застраховать, Алехин, — имущество, личный транспорт, жизнь и смерть, диких родственников, квартиру. Что увидишь, все бери на учет. Только на льготных условиях, Алехин, на льготных. Как много потрудившемуся пенсионеру. Все вноси в страховой полис, ничего не пропусти. Не могу терпеть… Поезда эти… Самолеты… — В крайнем возбуждении упрямый пенсионер бегал по комнате, как маленький обесцвеченный паучок уроподус. Про такого паучка Алехин прочитал в третьем томе собрания сочинений Пришвина. — Давай, Алехин, давай! Все страхуй! Заодно мы и старый договор пролонгируем.
Но пролонгировать они ничего не успели.
За бетонной стеной раздался пронзительный женский крик.
Кричала Верочка.
XXX
В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В.Долгорукий снарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков.
А.С.Пушкин, Дневник. 17 декабря 1833 года
Опять старая история.
Когда построишь дом, то начинаешь понимать, как его надо было строить.
Ф.Ницше
«Неужели сантехники?»
На лестничной площадке никого не оказалось.
Алехин с разбегу высадил дверь Верочкиной квартиры и вместе с дверью ввалился внутрь. Диковато всхрапнув, упрямый пенсионер Евченко, как серый габардиновый паучок, нырнул обратно за свою надежную дверь, в надежные, сплетенные за много лет сети. Тщательно заперев замки, он попытался дозвониться до сержанта Светлаева, но телефон сержанта не отвечал. Тогда упрямый пенсионер жадно прильнул маленьким мохнатым ухом к стене, отделяющей его от сумасшедшей соседки.
Алехин хорошо помнил уютную Верочкину квартиру.
Вязаный половичок в прихожей, дивная вешалка, украшенная оленьими рогами, высокое зеркало до потолка, на лакированных полочках народные игрушки, всякие прялочки, медведи. Кухню Алехин из прихожей не видел, но отчетливо донеслось оттуда фырканье холодильника. Он будто пытался вскрикнуть, о чем-то предупредить, но какая-то сила наваливалась на него и было непонятно, что, собственно, происходит в кухне. Зато была видна часть комнаты. Богатая литовская стенка. Книги. Дорогой хрусталь. На полу ковер — бельгийский, серо-коричневый.
Милый уютный мир, навсегда запавший в сердце Алехина.
Но сейчас зеркальные стекла литовской стенки были разнесены вдребезги, бельгийский ковер прожжен, тлел сразу в двух местах. В уютной прежде квартирке отчетливо несло бедой, паленой шерстью, горелой резиной. На тлеющем ковре валялись детали разобранного письменного стола. Не разбитого, а именно разобранного. По болтику. По заклепочке. По гаечке. Немало терпения надо приложить, чтобы так разделаться с массивным столом надежной, литовской работы.
