Если бы мы захотели выразить самое общее представление о «доме» по тем приметам, которые собраны в диалектном словаре, получилось бы следующее: дом — построенное (созданное человеком) постоянное и специализированное жилье; населяющие его хозяева важнее и самого хозяйства, и возможных случайных посетителей дома (гостей; это понятие противопоставлено идее одиночества, отторженности хозяина от внешнего мира). Значит, не понятие о здании лежит в основе народного представления о доме, а понятие о чем-то созданном, постоянном, общем для всех «своих», которые объединяются кровом такого дома. Именно это значение дома отражено и в Словаре Даля: дом — родной кров; разумеется, со всеми припасами (хозяйством), со всем населением, объединенным родственными узами.
Исторические словари не противоречат такому выводу о смысле древнего слова. Древнейшие славянские производные от корня *dom- отчасти находят подтверждение в русских народных говорах, доказывая древность последних: домарь, домачь, домажир, домовик, домовище и пр. (ЭССЯ, вып. 5, с. 66, 73). Они обозначают нечто домашнее, свое, родное и связаны с постоянным обитанием человека. Древнейшее из наречий дома представляет собой остаток падежной формы слова дом, теперь уже не известной русскому склонению, — отложительного падежа, означающего буквально "от дома" или "из дома". Наречия (и особенно древний их пласт) сохраняют то значение корня, которое свойственно было им в момент образования изолированных форм. Дома значит "у себя", "абсолютно свободно", "среди своих". «Быть как дома» можно и не обязательно «в доме», т. е. в здании, но всегда как равный со всеми остальными обитателями дома, как один из близких. Неопределенная точность наречия дома подтверждает, что в те времена, когда отложительный падеж был живой синтаксической формой имени, нерасторжимая цельность человеческого коллектива, положения людей, их хозяйство, состояние их дел в общем доме как нераздельное понятие о домашнем быте еще были слиты в этом старинном корне. «А сии подруга моя, живет съ мною въ единомъ дому, и понеже родихомъ вмѣсте, и родихъ сыны, а мы токмо меж собою, и не бысть никогоже с нами» (Памятники, I, с. 267). Общее хозяйство ведут и наследуют, его ведут все родичи совместно, потому домъ значит одновременно еще и "семья, домашние" — те, кто живет со мной вместе («и чада вся и весь домъ свой» — Похв. Влад., с. 143). «Въ дому дѣти малы», — говорится в «Русской Правде» (с. 58), однако предпочтительным оказывается другое обозначение семьи: домашьные (с. 49) или, как в других законодательных текстах, домовьные («аще кто домовьный или рабъ» — Кн. закон., с. 67) в соответствии с греческим oikiakós "домочадец, домашний". Последнее значение не очень характерно для древнерусского, как и значение "род, поколение" (например, у Илариона, л. 178а: «и овцам дому Израилева»), они не свойственны нашим предкам, непривычны для них. Подобное (внешнее) определение рода, «рождения», родственников через «дом» не годилось, потому что при этом смешивались разные понятия: одно дело — родичи по рождению, другое — по совместному жительству, по дому; в первом содержится идея времени, во втором — пространства.
Напротив, значение слова домъ "имущество; имение" очень распространено в Древней Руси. «Аще кто умирая роздѣлить домъ [своим детям], на томъ же стояти» (Пр. Русск., с. 45), т. е. быть тому так, как решил завещатель. И «Повесть временных лет» и «Моление» Даниила Заточника, и многие другие памятники древнерусского быта также выражают эту идею: домъ — хозяйство, а, значит, имущество и богатство, материальное обеспечение рода. Русский переводчик «Пандектов» делает такое примечание: «и пограбиша домы цѣлы, мало же даси» (л. 304); болгарин же в соответствии с греческим оригиналом исправляет: «и похитиши иманья многа». Летописец неоднократно описывает действия мятежной толпы, которая очищает «весь дом» боярина или торговца (ср.: «а домы ихъ пограбиша» — Ипат. лет., л. 209, 1175 г.); конечно же, здание при этом остается, но все остальное — богатство, имущество — исчезает.
Так создается расхождение между родом (семьей) и домом, между родственными и имущественными отношениями, которые складывались, надо думать, еще в отдаленные времена, потому что на Руси в XI в. подобные различия уже известны. Феодализм наступает на родовой быт, и в языке происходят соответствующие изменения.
В древнерусских текстах домъ как "здание" известно уже в 1230 г., как "жилище" — тоже в XIII в., но как "хозяйство" или "общее для всех имущество" — уже в «Русской Правде», т. е. со времени осознания русской государственности и права.
Только в архаических по слогу текстах сохраняется еще в начале XIII в. старинное распределение значений слова домъ. Так, в «Печерском Патерике» домом одинаково называется и гражданское строение, и церковь (домъ господень, домъ божий, домъ пречистые, молитвенный домъ). Все древнерусские тексты, начиная с сочинений Илариона, называют храмы и церкви домами и тем отличаются от текстов других славян. Например, в «Кормчей» противопоставление «въ домъ или в церковь» обычно, но это в переводе не на русский язык. Правда, церковные писатели всегда уточняют, что речь идет о доме божьем, молитвенном или церковном, но уже само избегание общепринятого наименования (церковь) характерно; «домъ» в качестве понятия и термина столь же важен, как и «церковь». Еще в «Слове о погибели Русской земли» говорится о том, что земля русская «удивлена домы церковными», а этот текст относят к XIII в.
И только в конце XIII в. церковный дом окончательно становится храмом. До того хоромами (т. е. храмом) могли назвать только языческий храм, что особенно часто в рассказах о князе Владимире («храмы идольские и требища»). В переводах XIII в. уже вполне различаются «два домы: храмъ господень и домъ царевъ» (Памятники, I, с. 257). Представление о нарядном языческом храме полностью перенесено на храм христианский: такой же нарядный и столь же полезный.
Слово хоромы обозначает нарядное, высокое здание — храм, который, прежде всего чем-либо выделяется на фоне других домов. Книжный вариант слова храмъ (а не хоромы) со временем стал обозначать церковь. В ряду слов — от германского церковь до нового и искусственного образования собор — древнерусское храмъ занимает особое место. В его значении выражено не представление о вере (как в греческом kyriakós "господень", ставшем основой готского слова, к которому восходит славянское церковь), но также и не представление о собрании людей, пришедших молиться (как в слове собор); храмъ — обозначение простодушного восхищения красотой божьего жилища, хоромины чудной. Языческое капище было похоже на хоромы: окруженное тыном и рвом, тоже высокие столбы, тоже красивые изваяния, тоже какие-то покрытия над головой. По-видимому, божий домъ стал «храмом» одновременно с тем, как в самом слове домъ стали осознавать конкретность «дома» — здания, в котором кто-то обитает. Разумеется, это не мог быть бог, который воплощал собой «Дом»: в Древней Руси долго ходили выражения Домъ святой Софии (о Софийском соборе в Новгороде), Домъ святого Спаса (о патрональном соборе в Твери), Домъ святой Троицы (о Троицком соборе в Пскове), и это не просто указание на патрональную церковь, храм или здание, а вся совокупность владений и населения крупной феодальной вотчины. В отличие от народной речи, которая с помощью одного слова различным образом выражала отношение к «дому» — то как к хозяйству, то как к крову, то как к зданию, в церковнославянском языке изначально были аналитически дробные представления, выраженные разными словами: о наполненности людьми — это съборъ, о здании — это храмъ, о церковном хозяйстве вообще — это Домъ. Архаический смысл слова особенно стоек в речениях высокого стиля, а в таком случае смещение слов неизбежно. Домъ — владение, здание — просто храмъ. Но ведь и народной речи свойственны слова изба или хата, значит и там слово дом долго существует как обозначение общего владения, очень редко употребляется в значении "здание". Конечно, дом — это и здание также, но самое главное — то, что в нем, что за ним; не внешняя оболочка важна при определении дома, а ее наполнение, ее суть. Откуда же значение "здание" у слова дом?
