Я испытывал странное чувство. Казалось бы я снова на свободе, нахожусь среди близких, которые за мной ухаживают, обмывают, кормят и укладывают в чистую постель. Что же меня тревожит? На улице раздавался топот лошадей, слышны были пулеметные очереди, гул пушек и одиночные винтовочные выстрелы. Армия генерала Слащева обстреливала с Амура город, захваченный махновцами. Снаряды попадали в магазины, в частные дома и вызывали пожары. Красное зарево полыхало по всему небу. Почти по-соседству с нашим домом застрочил пулемет, слышен был визг винтовочных пуль. Но раздавались и голоса пьяных, они во все грло распевали песни, меньше всего думая о смерти.
В эту тревожную ночь я спал не больше двух часов. Утром я заявил своим, что пойду в город искать друзей, тем более, что стрельба затихла. Меня уговаривали, чтобы я никуда не выходил, что в городе неспокойно. Но я настоял на своем. По тихим переулкам я пробирался к центру города, видел, как догорали магазины, а возле них были навалены огрмные кучи спасенных от пожара вещей: пальто, мужские и женские платья, каракулевые и котиковые шапки, кипы разных тканей, ботинки и калоши. Вокруг этих вещей толпами стояли люди, по-очереди получали от махновцев "подарки". Вот на одну деревенскую бабу напялили меховую шубу, а голову покрыли огромным шерстяным платком. Баба вся просияла и сказала: "Спасибо, хлопцы, за подарок", она села на свою телегу и быстро умчалась, как бы боясь, что от нее потребуют деньги за такие дорогие вещи. Такую же картину я увидел возле гостиницы "Франция", где беднякам раздавали шубы, каракулевые шапки, сапоги, ткани и продукты. В толпе добытчиков я не встретил рабочих. В этой дележке участвовали преимущественно крестьянки и городское мещанство, голытьба, особенно с Жандармской балки. Эта пестрая толпа радовалась, что впервые в жизни напяливали на себя драгоценные вещи, о которых они и мечтать не могли. Конечно, никто из них не думал о том, морально или аморально участвовать в этом шабаше. Мне было стыдно смотреть на эту картину, я думал, неужели, это тот народ, за который проливается столько крови, за свободу которого боролись несклько поколений революционеров. Когда я глядел на эту жадную толпу, в голову приходили грустные мысли, и я смутно начинал ощущать, что мои высокие идеалы как бы постепенно превращаются в воздушные замки.
На столбах и театральных тумбах был вывешен приказ махновской армии. В этом приказе запрещались всякие грабежи, нарушения гражданских рав и свобод. В этих же приказах отмечалось, что погромы и антисемитские выступления также будут караться строжайшим образом.
Потом я неоднократно в газете махновцев "Путь к свободе" читал статьи, в которых говорилось о необходимости борьбы с национализмом и великодержавным шовинизмом, отмечалось, что анархисты и их сторонники махновцы по своим убеждениям являются интернационалистами. Мне до сих пор не понятны версии о том, что махновцы, якобы, поощряли еврейские погромы. Эти версии тем более нелепы, что в махновском штабе было немало анапхистов -евреев, а председателем Реввоенсовета махновской армии был еврей Волин.
Мне довелось побывать на митинге в Екатеринославском оперном театре. На этом митинге выступили батька Махно и Волин. Дружба между Махно и Волиным, одним из теоретиков анархизма, началась на царской каторге. В ложах и партере сидели командиры многочисленных отрядов махновской армии. В одной ложе сидел красивый, длинноволосый человек, он все время улыбался и поглаживал свои усы. Мой сосед сказал, что это легендарный Щусь, командир конного отряда, совершавшего стремительные рейды по тылам Белой армии. В другой ложе, к моему удивлению, я увидел Полонского, командира знаменитой "железной повстанческой дивизии" и Бродского, комиссара той же дивизии. Эту дивизию, входившую в 12-ю армию, присоединили к махновской армии для совместных действий против Деникина.
Махно появился на подмостках театра, снял с себя серую шинель, папаху и маузер, все положил на стол. Весь зал восторженно его приветствовал. Махно молча стоял, всматривался в сидевших в зале. Я рассматривал этого крестьянского вождя, легендарного героя Гражданской войны. Это был человек небольшого роста, хрупкого сложения, с длинной гривой черных волос.Лицо энергичное, очки в серебряной оправе, за очками острый взгляд. Махно поправил свою косоворотку, рукавом вытер нос и поднял руку. Зал затих. Махно начал свою речь с заявления, что он плохой оратор, при этом он посмотрел на Волина, сидевшего в президиуме, ткнул пальцем в его сторону и бросил фразу: - Вот он вам красиво изложит, чего мы хотим, за что боремся. -- Махно немного помолчал, а затем сказал следующее: - Я скажу вам по-простому. Моя армия идет вместе с революцией, пока революция ведет борьбу с белогвардейскими прихвостнями. -- Повернувшись в сторону ложи, где сидели Полонский и Бродский, Махно зловеще произнес: - Но как только мы увидим, что на место белой власти и бюрократии хотят поставить новую власть, чтобы продолжать издеваться над народом под новой вывеской, мы объявим войну самой революции. -- Эти слова Махно были встречены ревом всей массы, все встали и долго кричали: - Хай живе наш батько! Да здравствует Нестор Махно! Долой казематы, долой прокуроров и продажных судей! -- Вначале запели марш анархистов, потом Марсельезу, гимн Французской революции. Председатель митинга Аршинов, ближайший помощник Махно, поднял руку. Было дано слово Волину. К рампе подошел широкоплечий среднего роста человек интеллигентного облика. Небольшая, клинышком бородка с проседью, выражение лица страдальческое, глубоко посаженные глаза. Волину можно было дать не больше 50-ти лет, на самом деле ему было около 60-ти. Мне было известно, что Волин -- старый каторжник,один из лидеов русского анархизма, друг и последователь князя Кропоткина, автора знаменитых "Речей бунтовщика". Волин, в отличие от Махно, начал свою речь спокойно, плавно. Говорил он безбумажки, хотя его речь была насыщена огромным количеством фактов, ссылок на авторитеты и исторические события. Дикция и стиль речи были прекрасными, Волин пользовался сравнениями, метафорами и остроумными замечаниями по адресу политических противников анархизма.Хочу отметить, что выдающиеся идеологи анархизма, Михаил Бакунин, Элизе Реклю и другие не были участниками или хотя бы свидетелями широкого анархистского движения. Они лишь философски осмысливали теорию анархизма. Волин же был активным участником русской революции, прекрасно знал многих революционеров, разбирался во всех нюансах и противоречиях революционного движения. Поэтому его позиция представляет большой исторический интерес. Я попытаюсь кратко, но довольно точно передать речь одного из выдающихся теоретиков анархизма и одновременно одного из главных руководителей махновского движения. ---Граждане и соратники по борьбе! -- так начал свою речь Волин -- Всознании напуганных обывателей и политических интриганов, стремящихся к "порядку", анархизм выглядит весьма непривлекательно... Якобы, анархизм проповедует разнузданность народных страстей, направленных против общественного спокойствия, культуры и цивилизации. По мнению этих политиканов, анархизм проповедует полное безвластие, разрушение элементарных понятий о праве и законности. Это абсурдное представление об анархизме. Анархизм разрушает не нормальный общественный порядок, а так называемое государственное право, бюрократическое представление о праве и порядке и впервые восстанавливает право народа на полную свободу, на жизнь без государственных нянек! -- Речь Волина была прервана громом аплодисментов. Командиры Красной армии, сидевшие в ложе, улыбались, но не аплодировали. Оратор перешел на более высокий регистр, широко развел руки и голосом, в котором зазвучала медь, продолжал: - Укажите мне такое государство в прошлом и настоящем, которое выражало бы интересы народа! Такого государства не было, нет и не будет. Государство -это группа людей, всеми силами и средствами оберегающих свою власть. ...
