- Вы хотите, чтобы я увиделась с ней наедине? - спросила Натали, и вопрос её прозвучал полуутвердительно. - Вы предвидите, что она спросит о чём-то таком, - Симоне слегка замялась, подыскивая нужную формулировку, - задаст некие вопросы, на которые сам Винсен... наверное, не решился бы?..

- Вот-вот, вы прекрасно всё понимаете, - быстро подхватил Менар. - Эта история психологически, эмоционально затянула нас - всех четверых. Мы знаем тайну четы Винсен, и это знание, что ни делай, налагает на нас бремя. Видите ли, основная причина того, что я встретился с Андре Винсеном недели три назад, - не самолюбивое желание показать ему: я всё знаю... Нет, я чувствовал ответственность за то, что происходит в его душе. И ему самому сказал тогда, что знающий и отпускающий с миром подобен священнику... Впрочем, я же все детали разговора изложил тогда вам, Брюне и Клемену... кажется, я и это не упустил... - он вопросительно взглянул на Натали.

- Не упустили, - улыбнулась женщина. - И эта ответственность, - добавила она чуть печально, - включает, видимо, и долг не утаивать от них то, что они пожелают узнать... даже если это причинит им боль...

- Да, именно так, вы опять поймали мою мысль, как бабочку в сачок. Это очень тонкая и сложная ответственность. С одной стороны, мы понимаем их, и даже сопереживаем; и я тогда, под конец, признался ему, что едва ли и кто-то из нас не нажал бы на "кнопочку", уничтожая тех, кто "грядёт по души" его близких... Но это - с одной стороны. С другой же ... сейчас, подождите, - он опять - заметно волнуясь, - закурил... - Скажите, если вам будет очень мешать... - добавил извиняющимся тоном...

- Да курите, господин комиссар, я, в конце концов, не беременна, - сказала Симоне. "Он намного более эмоциональный человек, чем может показаться на первый взгляд" - подумалось ей. Подумалось не впервые: она хорошо знала комиссара.

- Ну, так вот, Натали, с другой стороны, - продолжал Жозеф Менар всё так же взволнованно, - особенно "щадить" их я тоже не собираюсь. - Произнося слово "щадить", он согнутыми пальцами обеих рук изобразил кавычки. И сделал паузу, ожидая её реакции.

- Так "щадить", - промолвила Натали, - было бы, пожалуй, даже не совсем по-честному. Если Луиза Винсен спросит, кем были те, чьи жизни отняты её мужем, - вы хотите... ну, что ж, и я тоже считаю, что надо рассказать всё...

- Да, расскажите всё, включая содержание компьютерного дневника Дюпон, который побудил вас к этому... боюсь, Натали, опасному розыску... Впрочем, я вас уже достаточно ругал, повторяться не буду...

Женщина чуть виновато опустила глаза.

- Включая историю, искалечившую ей жизнь, - продолжал комиссар. - Нам - своё обременяющее, тяготящее знание, им - своё.

- Если она спросит, - повторила Симоне всё с той же ощутимой печалью в голосе, - а она спросит, я уверена... то, значит, они это знание заслужили... заслужили в обоих смыслах, как дар и кару.

- Как дар и кару, - повторил комиссар, что-то обдумывая. - А скажет ли она ему, если узнает... что вы думаете об этом, Натали? Или со свойственной ей бережностью скроет от него... будет нести крест этого знания одна?

Натали ответила через несколько секунд - медленно и задумчиво:

- Крест знания... и, получается, крест выбора - сказать ли ему? Здесь я, пожалуй, не берусь предполагать... Может быть... может быть, если скажет, то не сразу... Но он, вполне возможно, и не даст ей скрыть, - добавила она внезапно. - Он, узнав о моём приходе, спросит её - о чём был разговор. И спросит - он далеко не глупый человек, - не заходила ли речь об этом... И, если Луиза попытается умолчать, - почувствует и поймёт по её тону, что она "лжёт во спасение"...

Они помолчали полминуты. Потом Натали всё так же медленно и как бы размышляя вслух произнесла:

- Вы назвали это наше знание тяготящим и обременяющим. Вам всё ещё не даёт покоя та дилемма, которую мы обсуждали в машине... дилемма между человеческим и профессиональным? Ведь именно это побуждает вас желать встречи с человеком, которому вы позвонили?

Комиссар, глубоко и "вкусно" затянувшись, сцепил руки и сделал ими резкое, рубяще-удалое движение вниз - так разбивают рукопожатие при заключении пари, вспомнилось ей...

- Знаете, я очень рад, что вы об этом заговорили... Тут целый узел... - "Гордиев узел", подумала Натали... вот почему это "разрубающее" движение... - Тут целый узел, и, я полагаю, любой лектор по теории юриспруденции облизнулся бы с аппетитом, узнай он об этом случае. Понимаете, в этом нашем нежелании возбуждать дело против Винсена человеческое и профессиональное сомкнулись и слились. Помните, Клемен ещё тогда, за рулём, сказал - именно закрыв дело, мы сами не только оградим от опасности эту семью, но к тому же избежим глупого положения. Именно так. Потом, на досуге, я отшлифовал эту мысль. Мы поступили правильно и в профессиональном плане тоже. Ведь профессионализм, Натали, предполагает не только умение "поймать и изобличить". Нет, истинный профессионализм заключается и в том, чтобы не клюнуть на наживку, не кинуться, радостно тявкая, даже на существенно изобличающую модель содеянного, а суметь в иных случаях остановиться... И, разумеется, уяснить себе шкалу приоритетов. Мы поступили совершенно правильно, поскольку чётко осознали, что, возбудив процесс, - во-первых, стали бы, возможно, виновниками трагедии, ибо подставили бы под удар, под месть в том числе детей - а что может быть страшнее?.. Во-вторых же - юридически эта модель равна абсолютному нулю, и результатом такого процесса была бы для нас - помимо той бесконечно страшной вины, - ещё и дискредитация. Не просто чьё-то недовольство - дескать, не сумели найти преступника, - а дискредитация крутая и вопиющая!..

Комиссар погасил сигарету, прикурил вслед за ней, без перерыва, ещё одну - и продолжал:

- И весь ход этого дела убеждает меня, Натали, - все наши действия были правильны и высокопрофессиональны. Вы знаете, скольких бандитов удалось засечь. А то, что мы позаботились о стирании телефонных контактов Клодин Дюпон - именно её, не остальных, - дало, помимо прочего, замечательный побочный результат. Розыск со стороны криминальных структур благодаря этому - они, видимо, всё-таки взломали телефонные распечатки, - окончательно "заземлился" на неких - предполагаемых ими, - её, Дюпон, личных делах... Правда, там и поначалу думали - я знаю из своих источников информации, - что ей удалось выйти на кого-то из своих обидчиков и что она планировала какую-то акцию, но тот сумел опередить её... Они, конечно, не понимали и не поймут, откуда взялся самодельный снаряд и каким образом тот, кто был якобы у неё на прицеле, узнал, где она будет находиться; это они распутать не смогут, но все они думали - а ликвидация её распечаток убедила их практически полностью, - что причина произошедшего связана с её личными счётами... А если так, то другие кланы в содеянном не подозреваются; и нет оснований для побоища между группировками...

- Но разве кто-то в этих структурах знал о записях Дюпон... и о том, что с ней тогда, в интернате, сделали? - спросила Натали. - Это ведь был, кажется, её секретный дневник...

- Некоторые знали, что она собирается кому-то мстить. И все знали, насколько скрытной она умела быть, когда что-то замышляла. Поэтому стали мыслить в том самом направлении... Историю же её - пусть не в подробностях, но, скажем так, контурно, по сути, - знал один человек. Это тот самый "Сакс", её любовник и покровитель, что сейчас в заключении. У меня с ним... надо же, я вам ещё не успел рассказать... состоялся ещё недели две назад разговор. Он, видимо, был действительно привязан к ней. Со мной он держался, конечно, очень ожесточённо, но говорить не отказался... И подтвердил: да, наверное, тут замешаны ТЕ... И добавил: найдите их и убейте, в этом я "даже вас" и "даже из-за решётки" морально поддержу. Я не отреагировал на это, не желая его разочаровывать, поскольку на самом деле, Натали, никто и никогда этих подонков не найдёт: нет ни данных, которые могли бы дать ориентировку, ни формально-юридических оснований начинать поиски.