- Профессор?! Ничего себе... - проговорил Рамбо, прицокнув языком и доливая себе ещё кофе. - А при чём тут... в связи с чем он об этом?..

- Да нянечка та самая слышала - он якобы медсестре сказал: вы мне можете всё объяснить, что у этой малышки повреждено, я, дескать, клинический профессор... Вообще странно звучит: нет, кажется, "клинических профессоров"... а ты как думаешь?

- И мне кажется, что нет, - озадаченно согласился Мишель. Потом подумал: а вдруг бывают такие профессора... я почти никогда не лечился, откуда мне знать... И ещё - мелькнула некая ассоциация... но пропала прежде чем он успел её мысленно притянуть и попытаться "раскрутить"... - Ну, а дочка-то их?..

- Дочка? Она тут же, рядом с ними сидела... представь себе, фигурка детская, тоненькая, а в лице, в глазах - мучительный надлом мне сразу почувствовался, и отчаянное что-то... ну, это... я, знаешь, словами изобразить не берусь...

- Ещё бы! - вставил Рамбо. - Она воочию видела всё, и чуть родителей не лишилась!..

- Да, но подожди, не только это; сейчас ты такое услышишь!.. Итак, вхожу я... прохватываю взглядом то, что тебе описал; говорю - из газеты я... ну, и прошу - несколько слов можно для репортажа?.. И тут вдруг, представь, этот парень остервенело кидается на меня с кулаками, бьёт в живот; ну, я ему на автомате в ответ куда-то там съездил, а затем нас те санитары и оба врача обхватили, так что подраться по полной программе не довелось... Но он тогда такими словами меня осыпал, "профессор" этот или кто бы он там ни был... знаешь, не всякий уголовник, наверное, так ругался бы...

- За что? Почему?.. - ошеломлённым полушёпотом спросил Мишель.

- Почему - вот-вот дойдём до этого, ещё минутку... В общем, потом он стих, сник, жена и дочка увели его... там чёрный ход на лестницу есть... Ну, а врач, главный из двоих, заведующий отделением, говорит мне тогда - сейчас вы поймёте его состояние, я вам расскажу. И всё рассказал... Дай мне ещё пару сигарет, я от тебя прямо к редактору пойду, заручиться согласием на то, чтобы это поместить в выпуск, - и печатать сразу начну!..

- Держи всю пачку, у меня ещё есть. Только давай рассказывай уже!..

- Да, хорошо... вот спасибо, я на твоих продержусь до утра...

- И зачем тебе, кстати, утром в S...?

- Вот сейчас я к этому и подхожу. Слушай. Малышка эта - её Элизой зовут, она и без матери осталась, и вообще, кажется, без родных, потому что отец у неё - итальянец, который был здесь на заработках; с женщиной этой у него кратковременная связь была, а потом он вернулся туда, к себе, у него там жена, дети, кажется...

- И даже знать не знает, наверное, о ребёнке, - тихо проговорил Рамбо. - Теперь ей только в детский дом, если, конечно... - он не закончил фразу... - А братик или сестричка... ну, ещё кто-нибудь там остался?..

- Нет, она единственная... Туда из социальной службы женщина приходила, от неё все эти подробности и известны. Но, впрочем, суть не в этом: хуже всего то, что она, Элиза эта маленькая, оказывается, очень сильно пострадала от удара... У неё тяжело повреждены обе почки, и необходима пересадка - причём сверхсрочная, иначе ей не жить!.. И пересаживать будут там, в S..., в центральной окружной больнице, утром, не позднее пяти-шести утра, - вот почему я туда еду!.. Но этого мало. Слушай дальше. Послали запросы на экстренную доставку донорского органа - пусть уж даже взрослого, хотя для организма маленького ребёнка это не стопроцентно хорошо... Но вдобавок ко всем этим напастям, Мишель, - что ты думаешь... такой почки, которая ей подошла бы, - ни в одном пункте хранения нет! Физически нет!..

- Как же это может быть? Ведь в любом департаменте - или в городе даже любом, - должен быть банк органов. Разве не так?!.

- Да так, наверное... Сейчас, секундочку... - Антуан вышел и тотчас вернулся с бутылкой минеральной воды из маленького холодильника в коридоре. Отпил прямо из горлышка, расплескал по столу... - Всё, наверное, так... И, более того, эти люди, спасшие ребёнка, - что он, что она, - пожертвовали бы почку не колеблясь, но у них обоих группа крови не та. У неё, у ребёнка этого, понимаешь ли, по закону подлости, очень редкая группа. Называется "бомбейская" - ну, потому что её впервые в Индии зафиксировали когда-то, мне доктор объяснил... И ей, по её состоянию, имплантировать надо обязательно от донора с кровью этой же группы.

Он опять приложился к бутылке с водой, потом двумя мокрыми ладонями провёл себе, жмурясь от блаженно освежающей влаги, по лицу и шее... А Мишель почувствовал в эти мгновения, словно некая сила, которой он не властен воспрепятствовать, подняла его и, бережно качая, понесла над великим морем; и то ли был он сейчас вновь в том, двадцатилетней давности, самолёте, рядом с Аннет, то ли над выросшей из песков скалистой грядой и тем селом, где затаили враги чудовищную автобомбу... И трепетало под ним нечто вроде облаков, но не густо-белыми были те облака, а прозрачными и радужными, подобными водяной плёнке, которая в музее науки, где бывал он с обоими сыновьями, получалась, если на специальной установке что-то сделать... дёрнуть за шнур, что ли?.. И через эту плёнку виден ему был Антуан Буссель, и можно было продолжать слушать его и с ним разговаривать; и сознательным, волевым усилием Мишель "стянул" или "сбросил" не себя, а скорее свой "слепок", обратно, в маленькую комнатушку в редакции, и переспросил:

- Бомбейская? Да, это четвёртая, кажется, я что-то читал об этом, мне попадалось... Так, значит, у неё эта группа?.. И как же... что же будут делать?.. Ведь если операция всё-таки состоится, то нашёлся же, значит, выход?.. - Последние две фразы он произнёс тоном, в котором не Антуан, а он сам, слыша себя, уловил некую смесь слабости, страха и надежды... столь знакомой, столь памятной ему надежды солдата на то, что пуля не заденет или, даже задев, всё же не убьёт...

Затем он закурил очередной раз - уже совсем на автопилоте, не отдавая себе отчёта в совершаемых им привычных движениях.

- В том-то и дело, что да! - азартно взмахнув рукой, воскликнул Буссель. - Только ты будешь сейчас потрясён, услышав о том, каков этот выход... Оказалось, понимаешь, Мишель, что у этой их одиннадцатилетней дочки, - у неё та самая группа крови. И она это знала, ей как примечательный факт ещё раньше рассказали... И она - ты можешь себе представить, - предложила себя! Сказала - "я отдам почку..."

Мишель Рамбо сейчас почти зрительно воображал себе, как до предела, до посинения выкручиваются все "силовые нити" его личности, чтобы заставить её слепок, пребывающий за столом с дымящейся сигаретой, вести себя если не спокойно, то "адекватно"...

- Что ты говоришь! Сама!.. Предложила... обрекла себя на инвалидность!.. - прошептал он беспомощно...

- Ну, положим, не на инвалидность, потому что без одной почки можно - мне, опять же, тот главный врач объяснил, - можно жить в общем-то полноценно...

- Полноценно, говоришь, можно жить? - всё ещё шёпотом лихорадочно прервал Мишель.

- Да, если осложнений нет; но не знаю, насколько уж совсем полноценно, потому что всё-таки наблюдаться там, видимо, надо... и ведь это же риск такой, и тело тебе, понимаешь, взрежут, и общий наркоз...

Да, общий наркоз, ему ли, Мишелю, было не понимать это, если он не столь уж давно пересказывал комиссару Жозефу Менару и Натали Симоне историю об уволившейся медсестре и о человеке, впавшем в кому из-за ошибки в анестезии...

- Слушай, - заметил Буссель, - я вижу, тебя это ещё больше ошеломило, чем я предполагал...

"И как же угораздило меня ляпнуть в начале про души..." Чувство пусть символической, но вины помогло ему отчасти прийти в себя...

- Ещё бы!.. Фигурка тоненькая, мучительный надлом... так ты сказал? Слушай, откуда берутся такие, а?.. Ну, а родители-то её?!. Теперь-то я понимаю, почему он в исступлении драться бросился... Но они-то как же? Ведь без их согласия...