Видели же слёзы его люди и рядом, и поодаль. Видели их и дочери его. И младшая подбежала к отцу и матери, и обняла их, и молвила:
- Я не скажу вам глупое, как бубенец над могилой, "не плачьте". Но и плача, знайте: ты, отец, и товарищи твои, защитив и не отдав нас в поживу, навсегда завещали нам стяг свой и стезю свою. Дочери Избавителей не могут поступить иначе".
- 2 -
"Продолжение следует" - прочитал с ощутимой досадой Жозеф Менар, дивизионный комиссар полиции, откладывая в сторону несколько листов отксерокопированного текста. Не вставая из-за стола, дотянулся, кончиками пальцев распахнул настежь уже открытое окно; закурил сигарету, чуть виновато взглянув на сидевшую напротив, не особенно любившую дым женщину с умным и внимательным взглядом и темно-каштановыми волосами, уложенными в каре. Но она не выразила недовольства, а кивнула и чуть подалась вперёд, с искренним нетерпением ожидая его реакции.
- Дочери Избавителей не могут поступить иначе, - повторил комиссар завершающую фразу прочитанного. - И мне кажется, что его жена тоже захочет пойти с ними... Да, Натали, теперь вам осталось только пояснить - откуда это... Впрочем, я по этим неудобным колонкам догадываюсь, что из газетно-журнальной периодики, но... вы же её, кажется не читаете, и как же всё-таки... - Он не договорил.
- Не читаю, - быстро и оживлённо ответила Натали Симоне. - Чтение газет и журналов нынче становится по большей части уделом пенсионеров... Но уж так удачно получилось. Я сидела у моей мамы, а она выписывает окружную газету только ради ЛФ...
- А, ясно, это литературно-философское приложение, - кивнул Менар.
- Да, и очень интересное... можно сказать, элитарное. Ну, я за чаем открыла "листануть" - и, когда увидела это, то полностью забыла про чай и... вобрала на одном дыхании... Мама сама не успела ещё прочесть, я слетала в фотоателье, размножила - для вас, Брюне и Клемена, потому что сами видите, с чем это перекликается...
- Ещё бы не видеть, - отозвался он.
- Так вот, размножила и вернула маме журнал с закладкой на этом сказании. Оно меня ошеломило: тут, понимаете, и этот колорит древности, и язык выдержан на редкость, и эта тема, эта самая, на которую мы недавно...
- И ещё... понимаете, Натали, мы, конечно, не знаем, что там будет дальше, но ведь тут уже очень масштабно и чеканно развёрнута идея того, что перейдена некая нравственная грань... и он, герой, это понимает, и нет ему веселья; а дальше - смотрите, что выходит: приверженцы, так сказать, гуманизма - ужаснувшиеся деяния, - оказываются более склонными к предательству, чем дочери этого Тетрарха, его дети, страшной ценой, ценой истребления "семени целого рода", как говорит он сам, не отданные в поживу... Соглашайся с этим или спорь, но мысль-то очень мощная...
- И ещё момент, который мы обсуждали, - подхватила женщина. - Герой уничтожил "целое племя", но был бы "презрен и жалок в глазах своих", если бы не совершил этого... Ибо - предал бы. Ибо... я начинаю уже изъясняться слогом этого сказания... влияет эта монументальная архаика...
- А кто автор? - спросил Менар. - Кто-то из известных писателей?
- Да в том-то и дело, что нет. Имя автора я отметила для себя отдельно и вам подаю его сейчас "на десерт" - что скажете? - Натали протянула комиссару отдельно сфотографированную "шапочную" часть той страницы, где начиналось "Сказание об Избавителе".
- Вот это да, - сказал Жозеф Менар и звучно, даром что одними губами, присвистнул. - Мишель Рамбо! Надо же - Мишель Рамбо!..
- Да, - почти торжественно проговорила Симоне. - Знаете, я чуть по-детски радуюсь, что достигла ожидаемого эффекта. Вы сразу вспомнили, правда? Этого человека упоминал Винсен. Он встретил этого Рамбо в кафе, в тот самый день... и между ними произошёл некий разговор именно о ТОМ САМОМ - ведь Рамбо успел побывать на месте происшествия.
- И ещё деталь, - добавил Менар. - Я рассказывал вам о ней - всем троим. Во время разговора со мной в кафе три недели назад Винсен процитировал звучный древнеиудейский призыв... ну, это, пожалуй, наполовину даже как бы заповедь... убить того, кто желает отнять твою жизнь...
- Да, вы рассказывали. Восстань... или нет - воздвигнись - так он сказал?... - Натали увидела, что комиссар воодушевлённо кивнул. - Ну конечно... и пояснил, что от журналиста знакомого слышал; наверное, от того самого... Рамбо именно журналист, он печатается в основном в ЛФ - литературно-философском приложении, выходящем раз в месяц... Он эссеист, и очень талантливый - я просмотрела у мамы, под впечатлением этого "Сказания", несколько номеров, и там замечательные вещицы у него имеются... Он такие психологические оттенки улавливает... Хотите я заеду к маме и вам завтра утром привезу?
- Ещё как хочу! Привезите, заранее вам обязан!.. Кстати, этот Мишель Рамбо, очень возможно, еврей - заметьте, ведь начал с ветхозаветной цитаты, - и не удивительно тогда, что он знал эту иудейскую фразу... А у них к тому же особые и перманентные счёты с террором... и кто, если не террористы, эти его "орлы смерти"?..
- И у него - опять же кстати, - есть в сказании это слово: Тетрарх желает "воздвигнуться и истребить вражью стаю".
- Вот именно, Натали, - подтвердил комиссар. - Знаете, не исключено, что у них тогда состоялся очень содержательный разговор. Винсен не был обязан, конечно, посвящать нас во все подробности - но на деле выходит, что так. И... надо сказать, неудивительно. Этот Рамбо, судя по эссе, должен быть человеком психологически тонким; а такие люди зачастую - даже сами не всегда осознавая, - откликаются на душевный настрой собеседника. - Жозеф Менар замолчал, что-то обдумывая.
- Вы имеете в виду - ему передалось нечто от того состояния, в котором был Винсен... и всплыла та самая фраза?.. -
- Выходит, что так, - комиссар полез в карман за сигаретой, встал, подошёл к распахнутому настежь окну. - Наконец-то вроде дожди начнутся стабильные... приятно накрапывает... Выходит, что так, Натали. Это единственное, что можно в данном случае предположить. Рассказать ему, полузнакомому человеку, Винсен не мог, это даже теоретически исключается.
- До чего же интересно было бы поговорить с этим Рамбо, - сказала Симоне тоном, в котором сквозило сожаление, что для того, чтобы устроить такой разговор, нет подходящего предлога.
- Интересно, и - можно, - неожиданно для неё отозвался Менар. - Я и сам сейчас подумал, что хотел бы встретиться с ним. Давайте вот что сделаем. Зайдите ко мне опять минут через сорок. Я за это время узнаю его мобильный номер - это нетрудно, - и обдумаю, как буду с ним говорить.
- А очень ли удобно звонить ему? - нерешительно промолвила женщина. - Ведь он никоим образом не связан...
- Понимаете, Натали, я, конечно, ещё подумаю, но мне кажется сейчас, что тут достаточно прямо сказать - впечатлило написанное вами, хотим встретиться и побеседовать. Во-первых, ему будет очень приятно само внимание к его работе. А во-вторых, журналисты - народ общительный, большинство из них ярко выраженные экстраверты. Поэтому я почти на все сто процентов уверен: он не только не попытается уклониться, а с удовольствием откликнется...
Через сорок минут, войдя опять в кабинет и усевшись напротив комиссара, Симоне попросила:
- Включите микрофон, если можно ... я хочу слышать, что он ответит.
- Конечно, включу.
Менар, азартно прищурившись, отстучал номер. "Слушаю" - ответил после двух гудков приятный и уже заранее чуть оживлённый голос. "Действительно, у него интонация экстраверта" - мысленно отметила Натали.
- Господин Рамбо, добрый день. Прежде чем представиться: я решил позвонить вам, находясь под сильнейшим впечатлением вашей публикации в ЛФ. Изумительно ярко, мощно... и идей, знаете ли, хватило бы на целый роман с философской начинкой - да и не на один роман, может быть, а на несколько...
