И мелькала ещё мысль, что, как бы ни стараться придумать сюжетные линии, реальность всегда превзойдёт то, что воображается; что всё самое яркое даст сама жизнь - правда, не обязательно именно тогда, когда живущему хочется этого... И не только самое яркое, но и самое страшное... И Мишель вновь и вновь возвращался к кладовой памяти, в которой жила и кровоточила ТА ночь, когда он, и сестрёнка, и родители - вчетвером, - вжимались всею плотью в лежавшее на полу одеяло... а в доме рядом - погибала Ноэми, так восхищённо, такими сияющими глазами смотревшая накануне вечером на свой игрушечный городок... Трагичность жизни била, хлестала в этом воспоминании... "и могу ли я добавить что-то к этому, придумать нечто сопоставимое?.."
И сюжеты, и переживания она, жизнь, сама даст - так подчас думалось... И думалось не напрасно. Около семнадцати было ему, когда он с классом провёл в начале лета несколько дней в палаточном лагере на реке. То был факультативный выезд, организованный спортивным руководителем школы, Лемуаном, бывшим футболистом высшей лиги. Мишель ещё за два дня до мероприятия не был уверен, что поедет, поскольку был недавно задет этим человеком. Он с шестнадцати лет начал, хотя и не очень часто ещё, курить, и вот, выйдя за школьную ограду и достав пачку сигарет, услышал от проходившего мимо, очень почему-то не любившего курение Лемуана: "На публику дымим, а?.." Рамбо, в принципе умевший отвечать на язвительные замечания не менее ехидно, в данном случае не нашёл, чем отпарировать, смолчал почти растерянно и очень обиделся. Когда это он что-то делал на публику, что за ерунда?.. Но поздно было бросаться в словесную схватку - лысоватая макушка спортивного руководителя мелькнула и пропала в дверях школы...
Но на реку Мишель всё-таки поехал - решил, что не стоит из-за пустячной колкости лишаться весёлого отдыха со сверстниками. На третий день целая компания купалась в речке, каждый то и дело выходил пообсохнуть и снова бултыхался - кто с крутоватого берега, кто ныряя с мостика, - в прохладную, ласкающую свежестью воду. И вот он, стоя на мостике и прикидывая - солдатиком прыгать или вниз головой, - увидел вдруг, как беспомощно забарахтался Жюль... Это был довольно неловкий, "субтильный" мальчик, ни во что, кроме, правда, бадминтона, хорошо играть не умевший и почти не державшийся на воде; а тут, на мелком месте, он радовался было, делая вид, что плавает, но теперь - надрывно, неумело взмахивал руками, а его почему-то влекло не туда, куда он стремился, а на глубину... И он вскрикнул что-то... простонал, вскидывая глаза, ловя губами воздух... "Угодил в поток" - успело мелькнуть в мыслях Мишеля... Мелькнуло - потом ему не припоминалось точно, - то ли ещё до отчаянного прыжка, то ли уже когда он изо всех сил, преодолевая оказавшееся и в самом деле нешуточным течение, плыл, стараясь дотянуться до Жюля... Ему всё-таки удалось ухватить товарища за руку, притянуть к себе... а тот уже начинал было задыхаться; а Мишель и сам плавал так себе, и только одна рука оставалась у него для борьбы с течением, другою надо было держать обессилевшего Жюля. Он бросил отчаянный взгляд на берег - да, там видели, что происходит, и трое лучших пловцов класса уже спешили на выручку, но им было ещё далеко, а у него иссякали силы, его - сколь ни сопротивлялся он, делая становившиеся почти уже судорожными движения, - относило вместе с Жюлем на середину реки. "Боже, неужели всё?" - беззвучно, молитвенно-жалобно вскричалось ему... Он уже терял сознание, когда подоспел спасательный катер; их втащили... Жюля с минуту откачивали, Мишелю это не понадобилось, но и он довольно долго сидел оцепенело, не в состоянии вымолвить ни слова, стараясь выровнять дыхание и уставившись на полупрозрачную воду. Неужели ещё минута-две, - думалось ему, - и мы были бы под этой водой, на дне, мы оба... и я, Мишель Рамбо, со всеми своими фантазиями и воспоминаниями, и слабенький, смешновато-амбициозный, но зато эрудированный и ездящий на математические олимпиады Жюль?.. Ещё минута-две... И он понимал, что не только это надо прочувствовать и обдумать... Множеством молний вспыхивало и расчерчивалось что-то в его душе, сверкали словно бы начертания неких письмён, которые ему предстоит - некуда деться, - расшифровывать долго, тщательно и, может быть, всю жизнь... Но не сейчас... Сейчас захотелось курить, ему сунули в рот сигарету, чиркнули зажигалкой...
То, что было чуть позже, не казалось важным, это было "фоном". Спасённый товарищ не уставал, конечно, повторять - "если бы не ты..." - и это поднадоело... Хотя действительно - все понимали, - именно благодаря тем считанным минутам, когда он отчаянно удерживал Жюля над водой, тот остался жив... Приехал отлучившийся было в ближайший городок Лемуан; узнав о том, что произошло, он взволнованно сказал Мишелю: "Не только Жюль, но и я на всю жизнь перед тобой в долгу... тут и сказать больше нечего, сам понимаешь..." Ему, спортивному руководителю, было и совестно, что именно в такой момент он не был с ними, - но кто бы мог предвидеть, что случится, речка-то вообще тихая и неглубокая, кто бы знал, - и страшно при мысли о том, за что он и нравственно, и юридически оказался бы в ответе, если бы... если бы... За то своё ехидное высказывание он извиняться не стал - да Рамбо и не надо было извинений: они оба напрочь списали теперь эту мелочь перед жутким ликом чуть не грянувшей трагедии... Потом - когда вернулись, - были родители Жюля, оба в слезах, жавшие ему руки, и было очень много разных восторженных слов в его адрес в школе - из уст тех самых учителей, в чьих глазах он до этой истории был просто не особенно старательным, не чуждым даже некоторого разгильдяйства учеником. Правда, способным, умевшим самостоятельно мыслить и прилагать усилия к тому, чем соизволивал увлекаться... И было восхищение собственных родителей и уже большой, четырнадцатилетней, Сюзан - восхищение вместе с неописуемым испугом... Он подумал тогда, что испуг был бы даже меньше, если бы всё развёртывалось у них на глазах; тогда им хоть ничто не довоображалось бы сверх действительно произошедшего, а так... Боже, что за картины рисовались им, наверное, что за картины того, как бесконечно любимый сын и брат чуть не погиб...
И отец сказал тогда очень врезавшиеся Мишелю в сознание слова: "Понимаешь, ты рискнул жизнью, и сделал это не просто так - ты спасал товарища... И после этого тебе тем более должно быть ясно, насколько глупо - рисковать играючи. Ходить купаться в опасных местах, гнать с бешеной скоростью на велосипеде... ну, и так далее... Твоя жизнь нужна не только тебе и нам, любящим тебя и любимым тобой. Она нужна и тем, с кем ты можешь когда-нибудь потом оказаться рядом, чтобы спасти, чтобы помочь. Чтобы, если понадобится, подвергнуть себя опасности, но - осмысленно, по долгу".
И очень, очень нужно было остаться наедине с теми, начертанными в душе росчерками мысленных молний - когда он, спасший и спасённый, дрожащий и взъерошенный, сидел в катере, - удивительными "письменами". Нет, не "разобраться" в них - он чувствовал, что на это, быть может, и всей жизни, ни его и ничьей, не хватит, - а вновь глянуть, вновь ощутить... чуть тронуть... Буквально следующим вечером несколько его приятелей собрались в кино на ночной сеанс популярного фэнтезийного боевика - а затем, может, и в дискотеку, - но он сказал, что устал и не пойдёт. Он лежал на диване, пил чёрный кофе - попросил маму сварить в жестянке, - курил, закрыв глаза, и даже не столько думал, сколько плыл в потоке мыслей и образов. Риск... да, отец прав, - не рисковать попусту... И где же это было, то, что резануло своей неуместной бессмысленностью? А, ну конечно! Побег Эдмона Дантеса, сверхблистательно описанный; но зачем же он, когда контрабандисты уже увидели его, уже спускали лодку, - зачем он отбросил бревно, за которое держался? Отбросил, чтобы плыть быстрее, - и чуть не утонул из-за этого... хорошо, что они успели... "Я не выпустил бы этого бревна из рук... глупо... зачем?.." Это именно - рисковать впустую.
