- Выбираем своё "не могу иначе", - задумчиво произнесла Луиза, взглянув на Жюстин, сказавшую эти слова, предлагая отдать почку...
- И решаем тем самым, куда и во что будем "брошены", - глядя на них обеих, сказал Андре, а затем повернулся к журналисту. - Давайте-ка, Мишель, я у вас всё-таки "отыграю очко". Вы знаете о той нашей ночи... но и я кое-что знаю... Знаю, кто открыл вам это, - и знаю: ваша семья имеет некое отношение к донорскому органу, к той почке, что пересажена Элизе.
На этот раз именно его слова изумили жену и дочку, чьим глазам в третий раз довелось вспорхнуть... А Мишель Рамбо озадаченно сцепил и расцепил ладони... и ещё раз... затем присвистнул, вздохнул - "смиряясь перед фактом", - и, наконец, освоившись с услышанным, слегка рассмеялся:
- Да, крыть нечем, отыграли очко... Да, это моя жена, Аннет, дала вам "Сказание об Избавителе" и назвала мне ваши имена...
- Я, когда ехал часа два назад по вашему городу, видел вас вместе у выхода из магазина, - пояснил Винсен. Луиза и Жюстин поняли: это и есть то "интересное", о чём он упомянул, уходя из палаты и обещая рассказать позже.
- И узнали, - подхватил Рамбо. Он уже успел мобилизовать тот артистический дар, который поможет ему - коли уж так, - выстроить лично для себя "алиби"... - Что ж, действительно было нечто в нашей семье... точнее, в её семье... И она очень верно сказала вам тогда - знание о том, что именно было, явилось бы для вас "лишним"... Правда, - добавил он, изображая досаду, - конечно, в ту ночь надо было бы лучше ехать туда мне, чем ей мотаться по трассам, - "они же не знают, что она брала такси..." - Но получилось так, что я именно тогда в Канаду улетал... срочное журналистское поручение...
- Но вы же в основном эссе пишете, а не ездите по точкам, - почему же именно вас послали? - спросил Андре... впрочем, скорее просто из любопытства, чем заподозрив неправду...
- Да, но тут очень специфическая тема, я давно к ней примериваюсь, и у меня довольно приличные знания по истории; так что я в данном случае и по профилю подходил, и сам, надо признаться, хотел... Вы читали о раскопках в Ланс-о-Медоуз, на Ньюфаундленде? Туда викинги заплывали тысячу лет назад, и над теми очагами и пряслицами, которые там найдены, кипит борьба исторических амбиций. - Всё, я на нужных рельсах, думал Мишель, который раз та самая подвешенность языка не подводит... - Спросите, скажем, норвежца, кто открыл Америку, - что он, по вашему, ответит?.. Я там говорил с людьми... пришлось по-английски, конечно... В ближайшем номере, если успею, именно об этом будет - правда, в основном о психологических аспектах этого столь ревностного отношения людей к прошлому своей общности, этой борьбы за культурно-исторические "медали"... Скандинавы уж на что незакомплексованные ребята - и всё-таки вколачивают немалые резервы и ресурсы, доказывая, что именно от их коней произошли первые мустанги...
Тут Мишель Рамбо сделал паузу и, поражённый внезапной мыслью об ином, спросил:
- Но, значит, вы только два часа назад и поняли, что автор "Сказания" - я? Ведь в тексте, который дала Аннет, имя не значилось... Или вы теперь покупаете "ЛФ"?
- Я, прочитав ещё в то утро, по стилю и некоторым фразам предположил, что это вы, - ответил Винсен, - а потом купил журнал, и "гипотеза" подтвердилась.
- Вот оно как... Да, меня тянет к этим пластам...
- И ещё - я заметил, вернее, мы с Луизой заметили, - у вас чувствуется некий давний, ставший частью внутреннего мира ужас перед "пучиной мирового зла"... И нам ли это не понять... этот ужас и в наши души успел вторгнуться... И ещё очень тяготит вас невозможность установить - что и до какой степени оправдано, если решаешься, если приходится по-серьёзному противостоять этой пучине...
- Или, - медленно и тщательно, несмотря на всё своё искусство речевой импровизации, проговорил Мишель, - необходимость самому и лично для себя решить это. "Взять в руку свою суд и меру" и "измерить цену жизни живущих", как сделал мой Тетрарх... Не надеясь на то, что тебе подскажут цену и меру, и спрашивая лишь свою душу, чего она больше ужасается: страшного деяния - даже если будешь всю жизнь отвечать за него, - или предательского бездействия?.. Прислушиваясь лишь к ней... Вот тогда и будешь - не зная, где грань между жизнью и "антижизнью", - поступать так, словно бы ты всё-таки знаешь это...
Он видел - они, все трое, очень сильно взволнованы этими словами: даже более, чем он мог бы ожидать... И - решил посвятить их в то, что мало кому открывал, сделав, правда, исключение для доктора Бернуа в больнице. Он вобрал в себя сладковато-пряный привкус сигары, опять затянулся очень глубоко - и продолжал:
- В моей жизни было нечто подобное, и я, если хотите, расскажу... Ещё минут пятнадцать остаётся... кое-что успею...
- В вашей жизни? - спросила Жюстин тихим голосом, в котором звучала надежда... и он, и её родители поняли - на что... Она пыталась осмыслить весь этот разговор, но у неё ещё не было взрослых знаний и зрелой отточенности мышления; и, чтобы уяснить себе всё сказанное, ей нужны были образы - ещё образы, наряду с теми, которые уже вошли в душу и объяли её тем вечером в N... и той ночью в больнице... И нужно было ещё некое "повествование", которое поможет услышанному влиться и впечататься в душу...
- Да, - ответил он, - и я не уверен, что другой девочке в твоём возрасте я захотел бы рассказывать это; но тебе... но для тебя это не будет "лишним знанием"... Слушай... слушайте...
И он рассказал им о том, как был в далёкой стране, в тот безмерно далёкий вечер, у Ноэми, и строил с ней сияющий город из баночек, стекляшек, флакончиков; и об её сиявщих, подобно этому игрушечному городу, глазах... Именно сейчас ему вдруг подумалось: в образе Города из "Сказания" запечатлелось нечто от той сказочности, что так стучалась в душу тогда... А Жюстин, слушая это, вспомнила воображаемый ею град, куда плыл кораблик из её сна, - перед ТЕМ вечером, перед ТОЙ ночью... А потом рассказал Мишель о том, как была убита Ноэми в то страшное утро - она, и её папа с мамой, и другие... а его, маленького, и его семью успели спасти... И о той боли, которая навек вошла тогда в его сердце... и о том, как двенадцатью годами позже страшно стало ему не оказаться среди тех, кто будет защищать трепещущих и взыскующих защиты - как защитили его самого когда-то...
На этом он остановился. Луиза водила платком по глазам... А Жюстин думала: а наш кораблик - доплывёт ли... а наш сказочный город - сбудется ли?..
А Андре сказал: - Значит, очень рано предстала перед вами эта пучина зла. Пучина, поглотившая... Ноэми и её семью... и продолжающая поглощать столь многих...
И он, и Луиза, и Мишель вспомнили в это мгновение о Натали Симоне. Подумали, не зная, что печальное это воспоминание - общее для всех троих...
Мишель Рамбо взглянул на часы: - Всё, бегу к сыну, ему сейчас начинать... Но - продолжение следует. Об "орлах смерти" - тоже будет... и будет нечто вроде скалы...
- Я так и подумал, - кивнул Винсен. - Знаете что, Мишель?.. Приезжайте в гости, вот тогда и доскажете... и о "Сказании" поговорим... и с Элизой познакомитесь, коли уж вы о ней, так или иначе, знаете...
- Или вы к нам... теперь-то - взаимно, - поскольку вы знаете про Аннет, и мне вас пригласить можно...
Андре, Луиза и Жюстин направились за Пьером. На подходе к детской площадке Винсен остановил жену и дочку и сказал: - Вот только тот его "знакомый", спасший товарища, который попал в течение, - он сам.
- Почему, папа? - спросила девочка.
- Он проговорился, упомянув "флип". Тот его "приятель" якобы играл в большой теннис, но "флип" бывает только в настольном - это ещё называют "скруткой"... Он увлёкся и воспроизвёл детали собственного проигрыша...
