«Масса радиоактивной океанской воды, перемещающейся из района экватора с течением Куросиво, ожидается у берегов Японии в июле…»

«Тунец и рыбы других пород, выловленные в Тихом океане, заражены радиацией…»

В начале июля во многих газетах мира появились заголовки, в которых выделялись три больших иероглифа: КУ-БО-ЯМА. «Состояние радиста „Счастливого Дракона“ продолжает ухудшаться… Нарушение нормальной деятельности печени вызвало желтуху необыкновенной силы… Заболевание сопровождается полной потерей сознания…» Изо дня в день печатались сообщения о мерах, принимаемых для лечения радиста:

«Температура 38, пульс 116, дыхание 19, кровяное давление 60–120, лейкоциты — 10 000. Больному вводят виноградный сахар…»

«Температура 38,5, пульс 136, дыхание 32. Больному вводят белки и аминокислоты…»

Мозг японского обывателя с трудом осваивал газетную кашу этих дней:

«Американское правительство глубоко сожалеет об инциденте и готово в пределах разумного возместить убытки».

«Окадзаки призывает японцев сотрудничать с США в деле дальнейших испытаний водородного оружия».

«„Долой водородное оружие!“ — требует группа ученых».

«Американские солдаты ограбили шофера такси».

«В конце года Япония получит от США два эсминца».

«Новый фильм „Ад и прилив“, необычайные приключения на подводной лодке, показан взрыв атомной бомбы».

«Здоровье Кубояма продолжает ухудшаться. Он лишился дара речи».

«Десять кобальтовых бомб (силы небесные! Это еще что такое?) могут уничтожить цивилизацию (приложена карта мира, кружками показано, куда нужно сбросить бомбы, чтобы уничтожить цивилизацию)».

«Радиоактивный дождь в Нагоя».

И, наконец, финал повести, который сегодня (повторяю — сегодня) смотрится как вполне бутафорский, но тогда должен был символизировать победу всех честных сил мира:

«На платье девушки был приколот маленький металлический значок в виде красного листка с золотыми прожилками. Накамура сощурился, стараясь получше разглядеть его.

— Очень красивый, — сказал он.

Умэко скосила глаза на значок.

— Это будут носить все честные люди Японии, — проговорила она. Затем отколола его и перевернула: — Видите? Здесь написано: „6 августа 1945 года“ — дата взрыва атомной бомбы над Хиросимой. Листок означает жизнь, а красен он от крови, пролитой сотнями тысяч погибших. Все выступающие с лозунгом „Долой атомную и водородную бомбу!“ носят или скоро будут носить такой значок. Мы выступаем за то, чтобы больше никогда не повторились Хиросима, Нагасаки, Бикини…»

Позже, гораздо позже, в далеких 90-х, на страницах литературных мемуаров «Комментарии к пройденному» Борис Натанович подвел некоторые итоги.

«К 1955 году, — писал он, — у нас было:

— „Пепел Бикини“ — художественно-публицистическая повесть, написанная АН в соавторстве со своим армейским приятелем Л. Петровым (опубликована в журнале „Юность“);

— фантастическая повесть „Четвертое Царство“, написанная АН в одиночку, нигде не опубликованная и (кажется) никуда, ни в какое издательство никогда так и не посланная;

— фантастический рассказ „Виско“, написанный БН в одиночку и получивший высокую оценку учительницы литературы (впоследствии уничтожен автором в приступе законного самобичевания);

— фантастический рассказ „Затерянный в толпе“, написанный БН в одиночку, — вымученная и нежизнеспособная попытка выразить обуревавшую его тогда идею „приобретения памяти“ — путешествия сознания по мирам Вселенной;

— „Первые“ — чрезвычайно эффектный и энергичный набросок несостоявшейся фантастической повести, задуманной некогда АН (и использованный позже в „Стране багровых туч“);

— „Как погиб Канг“ — фантастический рассказ АН, написанный им еще в 1946 году (от руки, черной тушью, с превосходными иллюстрациями автора);

— „Песчаная горячка“ — первый опыт работы вдвоем, фантастический рассказ, сделанный в манере этакого прозаического буриме: страницу на машинке — один, затем страницу на машинке — другой, и так до конца (без предварительного плана, не имея никакого представления о том, где происходит действие, кто герои и чем все это должно закончиться)…»

А дальше?

О чем писать? Как писать?

Ну да, война, миллионы и миллионы жертв… Ну да, вновь доходят слухи об исчезающих куда-то людях… Ну да, пропаганда казенного образа мыслей работает в полную силу… Но параллельно этому уже в январе 1956 года на берега самого южного материка высаживается первая советская научная экспедиция… а в феврале глава партии и государства Никита Сергеевич Хрущев выступает на XXII съезде с докладом о культе личности Сталина… а в июне выходит Постановление Совета министров СССР «Об отмене платы за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях СССР»… Открыт Самотлор: газ и нефть — это прямое повышение уровня нашей жизни… Началось строительство «хрущевок» — дешевых панельных домов, позволивших, наконец, разгрузить осточертевшие людям коммуналки и вечные бревенчатые бараки с «удобствами» во дворах… Даже и не удивительно, что на фоне внезапного венгерского восстания, национализации Суэцкого канала, прихода к власти в США Дуайта Эйзенхауэра, наконец, блистательного выигрыша советской сборной по футболу на Олимпийских играх в Мельбурне никто не заметил скупого газетного сообщения о том, что где-то в далеком Массачусетском технологическом институте создан первый многоцелевой транзисторный программируемый компьютер ТХ-0, а чуть позже — первая по-настоящему перспективная модель IBM 305 RAMAC…

А ведь это был голос Будущего.

Будущее само рвалось в жизнь, меняло ее.

Среди нобелевских лауреатов — Николай Николаевич Семенов, за исследования в области механизма химических реакций; в мае 1957 года создано Сибирское отделение Академии наук СССР. Правда, нервный Президиум ЦК КПСС вдруг смещает неугомонного Никиту Сергеевича Хрущева с поста первого секретаря, но июньский пленум ЦК отменяет принятое решение. А 28 июля в Москве открывается VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. И уже на весь мир объявлено, что в СССР созданы собственные сверхдальние многоступенчатые баллистические ракеты, способные доставить ядерные заряды в любую точку земного шара. И запущен 4 октября 1957 года первый искусственный спутник Земли. А наши физики — П. А. Черенков, И. М. Франк и И. Е. Тамм — вновь в числе нобелевских лауреатов. Правда, среди нобелевских лауреатов 1958 года оказывается опальный советский поэт Борис Пастернак, но это как бы другая история…

На чрезвычайно динамичном и напряженном общественном фоне, разнообразном, отсвечивающем весьма опасными тенденциями и одновременно обещающем близкое счастье для «всех прогрессивных людей мира», довольно странно выглядит популярная, но оттесненная на задворки научная фантастика.

О чем писали советские фантасты пятидесятых?

Ну да, правильно, об Атлантиде! (Кстати, Стругацкого-старшего это тоже интересовало: «Есть один замысел:…повесть о последних днях Коммунистической Республики Атлантида»)… Что еще? Ну да, о загадочном снежном человеке — тхлох-мунге, йети!.. А еще о проблемах Северного морского пути… о проблемах мелиорации… о механизмах, с помощью которых можно проникать в глубины морей и земной тверди… Всё в меру, всё в заранее расчисленных объемах. «В это лето ни один межпланетный корабль не покидал Землю, — демонстративно начинал один из своих фантастических романов известный в то время писатель В. Немцов. — По железным дорогам страны еще ходили обыкновенные поезда без атомных котлов. Арктика оставалась холодной. Человек еще не научился управлять погодой, добывать хлеб из воздуха и жить до трехсот лет. Марсиане не прилетали. Запись экскурсантов на Луну не объявлялась». А любимые герои того же Немцова молодые инженеры Бабкин и Багрецов, рассказывая о полете над Землей уникальной (фантастической, разумеется) космической лаборатории «Унион», простодушно признавались: «Что там делали?.. Скучали и больше всего смотрели на Землю… Вода, пустыни, туманы… Не видели мы самого главного, что сделали руки человеческие. Не видели каналов, городов, возделанных полей…»