Вот и остров, и глубокая бухточка, удобная для нашей лодки. Мы еще не успели пристать к острову, как с него поднимается большая стая чаек, и сразу же исчезает тишина от истеричных птичьих криков. Надо запастись терпением, обследовать островок. Он очень своеобразен, низкий, с пологими берегами из нежно-розовых скал. На самой середине острова расположен кусочек каменистой пустыни и небольшой солончак, зеленая полоска кустарничка у галечникового прибойного вала.

Удивительно разнообразие растений: высокий и колючий чингил, светло-сизый терескен, курчавка с красноватыми семенами, покрытый розовыми цветами гребенщик, очень много самых разных солянок и сухих коротеньких злаков. Каждое растение обладает своим цветом, а все вместе они превратили кусочек пустыни в пестрый лоскут. Еще всюду лежат выгоревшие от солнца совершенно сухие коричневые листья ранне-весеннего растения ревеня Максимовича. Его стебли с семенами давно обломились и, подобно перекати-полю, поскакали, гонимые ветром, упали в озеро и уплыли.

Остров в розовых каменных берегах с разнообразной растительностью среди голубого сияния просторов воды, под синим небом и ярким солнцем — как он красив!

Но чайки не дают покоя, встревожены, крикливы. Среди них больше всего крачек, меньше — малых крачек, еще меньше — озерных чаек. Беспокоятся те, чьи гнезда поблизости от нас. Остальные успокоились, часто взмахивая крыльями, повисают в воздухе над своим гнездом, прежде чем на него усесться.

Нашли здесь приют луговые тиркуши. Это место для них, любителей заболоченных лугов, необычное. Зато общество чаек — их косвенная защита. Вон какая солидная и дружная их армия атакует нарушителей покоя. В единении — сила! Ради безопасности можно поступиться привычками предков и поселиться на сухом и каменистом острове, благо вокруг — вода.

Я осторожно ступаю по камням, боюсь отвлечься в сторону, чтобы не наступить на гнезда обитателей острова. Яйца лежат просто в ямках, иногда они окружены сухими палочками. Все они охристо-зеленые, в многочисленных, подчас весьма замысловатых смоляно-черных точках, пятнышках, полосках, завитушках. В одних кладках яйца крупные, в других — поменьше. Очень редки кладки из белых яиц, наверное, они принадлежат тиркушам. У птиц сейчас в разгаре кладка яиц. Больше трех яиц в кладке нет. Такова предписанная жизненными правилами норма.

Птиц очень много, весь воздух пестрит от них, и поэтому я удивляюсь, когда вижу массу кобылок, скачущих повсюду в траве. Что стоит такой ораве пернатых расправиться с ними! Но ни одна обитательница острова не охотится за насекомыми, не трогает их.

Мне становится ясно: у чаек здесь свои строгие правила поведения! На кобылок сейчас запрет, никто не имеет права их есть. Вот когда появятся птенчики-пуховички, тогда — другое дело. Сейчас же можно охотиться за кобылками только на других островах, где нет птичьих колоний. Не случайно над островом «Золотой курган», который мы посетили накануне, так много реет занятых охотой чаек!

Не знаю, что скажут по этому поводу орнитологи. Но здесь я вижу проявление мудрого инстинкта, отработанного многими поколениями. Подобный порядок, по-видимому, нередок в мире птиц. Вспоминаю, как в окрестностях Алма-Аты скворцы, прежде чем завести птенцов, на долгое время улетают в пустыню на охоту, появляясь возле скворечников ненадолго, утром да вечером.

Да и одновременная яйцекладка у разных, но обитающих вместе видов тоже имеет глубокий смысл.

Крики птиц все больше и больше надоедают. Стараюсь не обращать на них внимания, хожу, присматриваюсь к окружающему.

Когда наша лодка отчалила от берега, большая стая сверкающих белизной оперенья птиц дружно и, как мне показалось, радостно проводила нас, очевидно, желая нам более не возвращаться и не нарушать покоя их мирной обители.

Небольшой, но высокий и скалистый островок немного в стороне от нашего пути. Казалось, он не предвещал ничего интересного, и все же захотелось свернуть к нему.

При нашем приближении с островка поднялась большая стая чаек-крачек и еще другая чайка, показавшаяся необычной, с ярким красным и большим клювом и маленькой черной шапочкой. Красноклювые чайки закричали громкими, пронзительными и скрипучими голосами. Я не сразу узнал обладательницу красного клюва, так как раньше был с нею знаком только по картинкам. Это была чеграва.

С громкими воплями чегравы принялись за своеобразную психическую атаку: стремительно летели прямо на нас, затем резко меняли курс и поднимались круто вверх почти над самой головой.

На моего спутника Николая эта атака сперва подействовала сильно, и после первого же захода чегравы он, проявив неожиданную прыть, обратился в бегство, ловко преодолевая препятствия и перепрыгивая с камня на камень. Впрочем, ему это не помешало впоследствии посмеяться над птицами и назвать их «слабаками».

Остров был густо заселен. Но жизнь на нем не казалась безоблачной. Валялись убитые великовозрастные пуховички чеграв, крачек, встречались явно расклеванные насиженные яйца. Птицам, видимо, не хватало пищи.

Большие пуховички, вняв родительским крикам, вскоре собрались компанией и спустились в воду, в то время как малые пуховички не собирались расставаться со своими гнездами, явно не понимая происходящих событий. Впрочем, один пуховичок громко и надрывно вопил, широко раскрывая ярко-красный рот, в то время как его братец (или сестричка) безмятежно спал. Но потом и он проснулся, с неожиданной яростью набросился на своего брата, ударил его пару раз по головке и потом схватил за клюв, тем самым проявив сварливый и воинственный чегравий характер.

Не желая более беспокоить птиц и намереваясь как можно скорее избавиться от поднятого ими шума, мы поспешно оттолкнули от острова наше суденышко. Но завести мотор уже не смогли. Отказала одна свеча, а мой беспечный помощник не захватил с собой запасную. Несколько долгих часов до глубокой темноты, шлепая по воде веслами-коротышками, мы плыли к берегу, изнемогая от усталости и злости на нашу упрямую железку, которую мы периодически и безуспешно терзали за стартер. Хорошо, что Балхаш на наше счастье был на редкость тих и безмятежен.

Каким дорогим и приветливым показался нам наш бивак!

Дальше наше путешествие по берегу Балхаша продолжается на машине. Вот виден еще островок.

Он не обозначен на карте — слишком мал, не более пятисот метров в длину и двухсот в ширину и расположен в километре от западного конца расширенной части полуострова Кентубек. С острова долетают крики птиц — над водой звуки далеко разносятся. Остров заселен шумным и беспокойным обществом. Хохот серебристых чаек, низкие гудящие басы черноголовых хохотунов не смолкают ни на секунду. Иногда там что-то происходит, и тогда остров гудит многоголосым криком. После ночной охоты к этому прибежищу птиц на дневной отдых тянутся цепочки молчаливых бакланов, плавно размахивая крыльями, летят степенные пеликаны. Поверхность острова усеяна белыми точками чаек, а по самому его краю, у воды, — располагается черный бордюр бакланов.

Мне хочется пофотографировать птиц. Но начало не предвещает удачи, так как еще издалека нас встречает воздушная флотилия чаек. Встревоженные, они носятся над лодкой, кричат, беснуются, и я беспокоюсь, как бы пернатые хозяева этого кусочка земли не обстреляли нас содержимым своего кишечника. Некоторые из чаек большие мастера этого дела. Молча и деловито снимаются с камней бакланы и уносятся вдаль на поиски спокойных мест. За ними в воздух поднимаются белоснежные пеликаны.

Я тихо высаживаюсь на берег, стараюсь не шуметь, не делать резких движений, медленно ползаю на коленях возле лодки, иногда ложусь на землю, а уж на птиц — не смотрю, зная о том, как они хорошо замечают взгляд человека. Вблизи моей высадки расположена цепочкой колония хохотунов. Среди белоснежных птиц, украшенных черными головками, расположилось множество сереньких птенцов-подростков. Кое-кто из них, подгоняемый родителями, спускается на воду.