«Не верьте мне на слово, господа! Убедитесь во всем сами!»
Он не уставал повторять эти слова в каждой своей книге, и, тем не менее, было здорово вживую послушать человека, чья история пробуждения к тому времени стала очень известной. Он был очень необычен, поскольку имел мужество выйти из всемирно известной организации – Теософского общества – как раз тогда, когда оно собиралось провозгласить его учителем мира.
После личного знакомства с Джидду Кришнамурти я уговорил профессора по искусству поехать со мной на его беседы в Охай. Мы расположились в горах в лагере неподалеку. Это было мое первое знакомство со Скалистыми горами. Холмы пестрели лавандой, а дорожные знаки – дырами от пуль. Во время бесед смущал тот факт, что приходилось занимать место на огромной парковке и затем, заплатив за привилегию быть свидетелем бесед бывшего мирового учителя со своими «друзьями», стоять в очереди.
«Если вы рассмотрите природу организованной религии, вы увидите, что все религии в сущности своей одинаковы, будь то индуизм, буддизм, ислам, христианство или коммунизм – другая, самая последняя форма религии. В тот момент, когда вы поймете сущность тюрьмы, – а это значит увидеть суть веры, ритуалов, священников, – вы никогда более не будете принадлежать ни к какой религии; потому что только человек, свободный от веры, может открыть находящееся за пределами всякой веры – неизмеримое»[6].
Пока мы оставались в Охае, до меня постоянно доходили слухи о разрыве между Джидду Кришнамурти и его бывшим менеджером Раджагопалом, до сих пор жившим при доме. Чего я тогда не понимал, так это того, что существовавшие в моей жизни отношения были очень похожи на те, в которых состоял, как оказалось, этот не-гуру с женой его менеджера в течение двадцати восьми лет. Я не видел поразительного сходства наших ситуаций в определенный момент времени, но тогда я был с головой увлечен этим «благочестивым» человеком.
Как и прежде, он сидел на небольшом возвышении, изредка вытирая аккуратно сложенным белоснежным платком большие слезящиеся выразительные глаза. Из-за болезни Паркинсона руки его дрожали. Слышно было, как ветерок тихо шелестел в дубовой роще, в то время как плотная толпа собравшихся старалась уловить каждое его слово. Он всегда начинал примерно одинаково.
«Если во время слушания говорящего вы просто интерпретируете его слова в соответствии со своими пристрастиями и предубеждениями, не сознавая собственных тенденций в интерпретации, то слово становится тюрьмой, в которую оказывается пойманным, к сожалению, большинство из нас. Но если вы осознаете значение слова и то, что лежит за ним, тогда общение становится возможным. Общение подразумевает не только понимание слов, но и совместное продвижение, совместное исследование, открытость по отношению друг к другу, совместное созидание»[7].
Он был мастером перформанса, управляющим вниманием огромной толпы, но я чувствовал беспокойство. Дело в том, что мне было скучно и меня отвлекали мысли о женщине из коммуны Ошо Раджниша в Орегоне, пригласившей меня на горячий источник.
«Итак, что случилось с вашим умом, с вашим мозгом, который услышал все это – не просто ухватил несколько слов, а действительно слушал, делился, контактировал, изучал? Что случилось с вашим умом, который слушал, относясь с чрезвычайным вниманием к сложности проблемы, осознавая свои собственные страхи, и обнаружил, что мысль взращивает и поддерживает страх, равно как и удовольствие? Что стало с качеством ума, слушавшим подобным образом? Является ли качество вашего ума совершенно отличным от того, каким оно было в начале нашей беседы утром, или это все тот же повторяющийся ум, пойманный в ловушку страха и удовольствия?» [8]
Мне было даже трудно сконцентрироваться, когда я думал о том, сколько, должно быть, теряю. А осознание, что он выше всего этого, лишь ухудшало мое состояние. Уходя с бесед, я уже находился в депрессивном состоянии и ругал себя за отсутствие силы воли. К этому времени я уже завязал с алкоголем и наркотиками, но у меня было четкое ощущение, что он был гораздо более чистым человеком, чем я когда-либо мог бы быть. Мне в голову пришла мысль о том, чтобы устроиться на работу в одну из его школ или взять обет безбрачия, но это означало бы конец моих амбиций как художника и расставание с женщиной, которая меня с ним познакомила. Идея целибата была удобным предлогом, чтобы дистанцироваться от нее, но пролитых ею слез оказалось достаточно, чтобы отказаться от обеих идей.
Моя жизнь продолжалась, но что-то в ней поменялось. Я был молод, не уверен в себе, беден и нереализован. Я чувствовал себя потерянным.
В конце концов книги Кришнамурти начали пылиться на полке. Время от времени я погружался в них, пытаясь «ухватить это», может быть, с другой стороны, может быть, через месяц или через год, или через пару лет.
«Если вы не уделили все свое внимание, не отдали все, что у вас есть, выяснению вопроса, что есть мышление, вы никогда не сможете узнать, возможно ли наблюдение без «я». Если вы не можете наблюдать без «я», проблемы продолжатся – одна за другой»[9].
Как бы я ни старался, в конечном итоге это было похоже на игру в прятки с неизвестным. Потребовалось еще двадцать лет и другой Кришнамурти, чтобы окончательно освободиться от влияния этого человека.
Глава 3
«Я только что говорил собравшимся, что поклонение быку там, в храме, и поклонение Шиве, все эти дела с лингамом и йони пошли от пещерного человека, для которого секс был лучшим из известных ему удовольствий. Позже у человека случилось переживание блаженства, высшего наслаждения и все поменялось, но первоначально секс был главнее всего. Даже крест являет собой фаллический символ».
История моей жизни представляла собой нанизанные одна на другую реакции на людей, которые, как мне казалось, делали мою жизнь ужасной. Но как бы ни поступали со мной другие, то, что делал с собой я, было гораздо хуже. Подавленность шла изнутри.
После того как наши дороги с профессором разошлись, я прошел еще через ряд отношений, но они, казалось, разваливались раньше, чем успевали начаться. Не могу сказать точно, что было тому причиной – мое нежелание вступать в брак или неготовность оказаться в ловушке, но это всегда чувствовалось как нечто, от чего нужно держаться подальше. Не женщины заставляли меня чувствовать себя в ловушке, а давление общества, принуждавшее меня делать то, от чего я бежал. Наконец я переехал в Нью-Йорк, вернулся в школу, получил ненужную мне степень магистра в области изобразительного искусства и продолжал искать подружек и терапии для решения личных проблем. Программа Двенадцати шагов помогла мне понизить уровень стресса и беспокойства, но вечное подводное течение, лежащее в основе всего происходящего в жизни, казалось, ускользало от меня. Еще лет восемь я пытался медитировать, читать бесконечные книги о духовности и духовных людях, изучать философию и чего еще только не делать, пытаясь решить вопрос моего постоянного беспокойства.
Второй ретрит дзен в северной части штата, напомнивший мне о католической школе, был последней каплей, приведшей меня назад к Джидду Кришнамурти. Кажется, он был единственным, чьи слова не расходились с действием – по крайней мере, он казался чистым. К сожалению или счастью – можно посмотреть на это по-разному – история его секс-скандала впервые привлекла мое внимание уже после его смерти. Я посмеялся над собой. Эта история не была новостью для людей в дискуссионной группе, которую я посещал, были даже те, кто подтверждал ее достоверность, но я ничего не хотел слышать. В конце концов, сказал я себе, его любовница была его близким другом, даже если она и была женой его менеджера. Я успокоил себя идеей о том, что он никогда не выступал против секса, никогда не говорил о браке свысока, так почему бы и нет? Узнать, что ничто человеческое ему не чуждо, что у него есть такие же нужды, как и у меня, было большим облегчением. И даже когда я имел на руках эту информацию, он казался мне слишком возвышенным, чтобы упасть с пьедестала, на который я поставил его, сам того не подозревая.
