Как бы его увести? Нельзя допустить, чтобы северянин увидел лица безумца в камере. Элвин Эйстер слишком умен и наблюдателен, чтобы не сделать правильных выводов.

Тех самых, что успела сделать я.

– Хорошо, – соглашаюсь я и вижу по выражению лица мага, что он этого не ожидал. – Но не здесь. Не могу больше находиться в этом жутком месте. Пойдемте.

– Ага, сейчас, – он подходит к решетке, чтобы заглянуть внутрь камеры.

– Пойдемте!

– Минутку, сеньорита.

Скулеж обрывается, теперь пленник хнычет от страха. Я в отчаянии дергаю мага за рукав, пытаясь привлечь внимание. Он отмахивается, делает движение, словно подтягивает безумца к себе ближе на невидимом аркане – тот и правда подходит, смешно перебирая ногами. Элвин просовывает руку сквозь решетку, хватает пленника за нижнюю челюсть цепкими пальцами.

– Ну и кто тут у нас?

Я чуть не плачу.

Поздно.

– Да… – медленно тянет Элвин, рассматривая лицо несчастного. Тот мычит, изо рта капает слюна. Маг выпускает пленника, брезгливо вытирает руку носовым платком. – Вы поэтому хотели увести меня, Франческа?

Прежде, чем я успеваю ответить, с той стороны, где раньше была дверь, а сейчас зияет заполненный тьмой проем, слышится шарканье. Дребезжащий голос произносит:

– Вам не нужно здесь находиться.

Я поворачиваюсь, и мне становится дурно.

Я совсем не склонна к внезапным обморокам или истерикам на пустом месте. Признаться, даже не особо слезлива, радость или гнев удаются мне куда лучше рыданий. И без ложной скромности могу сказать, что не особо пуглива. Я – Франческа Рино, Audaces fortuna juvat[2] – начертано на щите моего рода.

Но когда я оборачиваюсь и вижу женщину в дверном проеме, только присутствие рядом язвительного северянина не дает с визгом забиться под стол.

На первый взгляд она кажется глубокой старухой, но стоит приглядеться – понимаешь: безобразная сетка на лице не морщины, но врожденное уродство или кожная болезнь. Ороговевшие кожные чешуйки роднят ее лицо с мордой ящерицы. Почти безгубый провал рта и маленькие заплывшие глазки лишь усиливают это впечатление.

Появись она на улицах города – ее могли забросать камнями, как отродье Черной Тары.

– Кто вы? – мой голос дрожит.

– Мое имя – Изабелла Вимано.

Я вцепляюсь в руку мага чуть ниже локтя. Сеньорита Изабелла? Главный страх моего детства!

– Вам не следует здесь находиться, сеньорита Рино, – продолжает женщина. – Ваш отец будет недоволен. Пойдемте, я провожу вас.

– Любопытное у вас заболевание, – подает голос Элвин. На его лице нет страха, лишь смесь брезгливости и любопытства. – Почти такое же любопытное, как ваш подопечный, – он выразительно кивает в сторону запертой камеры.

– Уходите!

Женщина подходит ближе, я невольно придвигаюсь к магу. Он кладет мне руку на плечо в жесте покровительства и защиты.

– О, поверьте, сеньора, мы жаждем покинуть сию обитель скорби не меньше, чем вы желаете нас выставить. Всего несколько ответов – и сможете забыть о нашем существовании. А вот мы вас вряд ли забудем. Вы – незабываемы.

– Или мне придется рассказать вашему отцу, что вы были здесь, – продолжает она, все так же обращаясь только ко мне. Ее неподвижный взгляд пугает и притягивает.

– Так не терпится остаться со мной наедине, сеньора Вимано? – в голосе Элвина недовольство. Маг не привык, чтобы его не замечали. – Потому что я все равно не уйду.

Элвин уже видел достаточно, чтобы таиться от него. И мне тоже хочется услышать ответы.

– Кто этот несчастный и почему отец держит его там? И кто вы такая? – как ни странно, голос звучит совсем спокойно.

Она хмурится:

– Я служу у вашего отца, сеньорита Рино. Уже очень давно. А это… это просто мой сын. Он безумен. Сеньор Рино позволил мне держать его здесь.

– Надо же, какая доброта, – с чувством декламирует маг. – И кто бы мог заподозрить герцога в подобной заботе о простых слугах?

– Ваш сын? – я смотрю на ее омерзительное лицо, и мне сложно поверить. – Но…

Мне трудно найти слова, чтобы выразить в приличной форме свои сомнения. К счастью, Элвину не свойственна застенчивость:

– При всем уважении к вашей неземной красоте парень в той камере куда больше похож на герцога, чем на вас.

Она медленно достает и надевает маску из светлого бархата. Та скрывает почти все лицо, видны лишь губы и подбородок.

И враз превращается из страшилища в обычную женщину. Я замечаю, что из-под платка на голове сеньоры выглядывает прядь черных с проседью волос, а платье на ней обтрепано по рукавам и подолу.

– Джованни – ваш брат, сеньорита Рино.

Маг хмыкает:

– У герцога оригинальные вкусы на женщин, ничего не скажешь.

– Я не всегда была такой. Двадцать лет назад поэты сравнивали меня с розой. Болезнь пришла позже.

Она все так же подчеркнуто обращается лишь ко мне. Я вижу, как злит это моего спутника, и не могу удержаться от невольной улыбки. Сеньора Вимано начинает мне нравиться. Мало кто умеет так искусно щелкнуть по носу спесивого северянина.

– Простите, сеньора Вимано. Я ничего не знала.

– Ваш отец и не хотел, чтобы вы знали, сеньорита Рино. А сейчас вам надо уйти.

Я киваю, признавая справедливость ее слов. Мне стыдно за поведение мага и за то, что мы вот так, бесцеремонно, вторглись в ее жутковатое существование. Должно быть, ужасно доживать свои дни чудовищем. Тюремщиком собственного безумного сына.

Знаю, что герцогской дочке не полагается просить прощения у служанки, но все равно повторяю:

– Простите нас. Если я могу сделать что-то для вас или вашего сына…

– Спасибо, нам ничего не надо, сеньорита, – холодно отвергает мой порыв Изабелла. – Идите.

– Погодите. Можно мне… я хотела бы еще раз взглянуть на… на брата.

Она дозволяет, и я, взяв в руки лампу, подхожу к решетке. Долго вглядываюсь в согбенную фигуру в углу. Он очень похож на отца. Если убрать всклокоченную бороду, подстричь волосы и стереть жалкую кривую гримасу с лица.

Джованни Вимано, мой незаконнорожденный единокровный брат. Несчастный безумец, наследник проклятия рода.

Маг стоит за спиной, обнимает меня за плечи, но я и не помышляю протестовать. Так спокойно от того, что он рядом.

– Вы ведь никому не расскажете? – спрашиваю я.

– Не волнуйтесь, Франческа, – его голос непривычно мягок, пальцы скользят вдоль моего уха, поправляя выбившуюся из прически прядь. – Я рассказываю только забавные истории.

Мы покидаем башню, но вместо того чтобы вернуться в свои покои, Элвин невесть зачем тянет меня обратно в галерею. И долго стоит напротив моего детского портрета.

Элвин

В конце сентября вся долина – бедняки и богачи, крестьяне и горожане – выходит на уборку винограда. Скорей, скорей. Крупные, слегка перестоявшие под жарким солнцем ягоды надо убрать до начала октябрьских дождей. Важно успеть. Соберешь раньше, пока кожица еще упруга, – и вино будет кислым, точно в соседней Анварии. Чуть помедлишь, поленишься – пойдут дожди. Тогда наполнять корзины придется по колено в грязи, темно-багряные грозди не просушишь на поддонах, чтобы превратить в драгоценнейшие вина на побережье – сладкие и терпкие, с ноткой груши и ванили. Дождешься этой октябрьской мороси – и половина ягод сгниет, а что осталось – сгодится лишь на дешевое трактирное пойло.

Оттого традициям дней Раккольто верны и нищие, и богачи. Горожане и крестьяне работают не покладая рук. Когда неубранных рядов остаются считаные десятки, сборщики как будто срываются с цепи. Срезать с лозы последнюю гроздь означает получить удачу для себя и своей семьи на весь будущий год.

Праздник по случаю окончания Раккольто – еще одна традиция этих мест. Братец Мартин как-то раз довольно желчно высказался – мол, лучше всего разеннцы умеют две вещи: делать вино и устраивать праздники, чтобы был повод его выпить. Доля правды в этих словах имеется: жители полуострова знают толк в праздниках, будь то помпезные военные парады Церы или шумный маскарад в честь духов виноделия.