Пожалуй, мне жизнелюбие разеннцев по душе. Эти люди умеют радоваться. В наглухо застегнутом на все крючки Прайдене такого не встретишь.

Раккольто – праздник народный. С утра улицы Ува Виоло заполонили люди в праздничных одеждах и масках. На центральной площади гарцевала кавалерия, под пение скрипок и флейт проезжали платформы, убранные цветами. Кувыркались паяцы, выступали уличные комедианты с размалеванными лицами, и рекой лилось вино. Над всей долиной стоял хмельной, немного безумный дух, словно Бахус и впрямь существует и сегодня спустился с гор, чтобы плясать в толпе ряженых.

Я брезгую пьяной гульбой, поэтому сперва собирался остаться в замке. Перевод был практически окончен, оставалось прояснить некоторые мелкие детали, а присутствие прелестной Франчески вечно отвлекало меня от работы. Однако, увидев с какими горящими глазами она обсуждает маскарад, в очередной раз пожертвовал делами обыденными ради дел сердечных.

Как выяснилось, плутовка вовсе не собиралась весь праздник сидеть в кресле на помосте для благородных дам. Сеньора Скварчалупи гневно пожаловалась мне, что стоило ей отвернуться, как сеньориты и след простыл – ищи ее теперь в толпе.

Восхитившись бесшабашностью малышки Франчески, я переборол отвращение к простолюдинам и направился на поиски. Вопреки ожиданиям, толпа была не так груба и пьяна, как я опасался. Дружелюбие горожан хлестало через край, пусть костюм и выдавал во мне знатного человека. Маска словно стирала сословные различия. Пару раз мне предложили выпить вина, чуть позже хорошенькая смуглянка с волосами, свитыми в мелкие кудряшки, потянула за руку в общий круг, танцевать.

Я нашел пропажу на малой площади. Узнал почти сразу, несмотря на пестрое платье Коломбины и изящную полумаску. Писаки в своих комедиях обожают маскарады и всяческие неразберихи, сопутствующие им, но я совсем не понимаю, как можно не узнать хорошо знакомого человека. Волосы, походка, жесты, голос – всего этого достаточно, чтобы не ошибиться.

Она следила горящими глазами за танцующей парой. Два флейтиста, лютнист и барабанщик задавали незатейливую мелодию, а на расчищенном пятачке двигались мужчина и женщина. Они обходили друг друга посолонь, не соприкасаясь даже одеждой, и, казалось, между ними натянулась тонкая гудящая струна. Затем партнер подхватил девушку и закружил. Отпустил, чтобы снова целомудренно обойти вокруг нее. И снова опасная близость, едва ли дозволенная правилами приличия…

Решение пришло мгновенно. Я подошел к Франческе, поклонился и подал руку.

– Сеньорита? Окажите мне честь.

– Нет, я не могу, – даже под маской было видно, как она вспыхнула.

Прошептав «Не глупите, вы же этого хотите!», я швырнул музыкантам монету и потянул девушку в круг.

Начальные па я подсмотрел, наблюдая за парочкой. Они были несложными, как в любом простонародном танце. Мы сошлись, я подхватил Франческу, поднял:

– Должен сознаться – совершенно не знаю движений. Так что подсказывайте мне, если не хотите опозориться, Коломбина.

– Вы все делаете правильно, – прыснула она. – Теперь поставьте меня.

Мы прошли еще круг, глядя друг другу в глаза. Я гадал, узнала ли она меня под маской.

Снова захватывающая близость в кратких объятиях на глазах у толпы.

– Волнующий танец, не находите?

– Вольта. Он называется вольта. Как получилось, что вы не слышали о нем?

– Последние годы я пренебрегал светскими развлечениями. Жил почти отшельником. Кстати, если в следующий раз вы положите мне руки на плечи, будет удобнее.

– Ох, хорошо.

Еще круг.

– Ваши несносные манеры ужасно напоминают одного моего знакомого.

Я подавил улыбку. Все-таки узнала.

– Ваше умение говорить дерзости мне тоже кое-кого напоминает. Одну дурно воспитанную особу.

– Дурно воспитанную?! – она попробовала высвободиться в притворном возмущении, но я не дал. – Я хочу вас стукнуть!

– Да-да! Она тоже чуть что – лезет драться. Девица ужасного воспитания.

– Вы несносны!

– Вы уже говорили это.

– Отпустите меня, это становится неприличным!

– Хорошо.

Так мы весь танец обменивались милыми колкостями. Вино, а может, праздничный флер вытащили на поверхность настоящую Франческу. Я любовался тем, как она танцует, смеется и флиртует. Казалось, вместо едва тлеющей лучины внутри девушки вспыхнул факел, и его свет наполнял сейчас ее лицо ясным живым огнем.

Маскарады. Они, как ничто иное, помогают людям избавиться от масок.

Отзвучали последние аккорды, мы церемонно поклонились друг другу, а лютнист ударил по струнам и заиграл буррэ. Народ, словно только этого и ждал, высыпал на площадь парами.

– Знаете буррэ, Коломбина?

– Конечно! А вы, сеньор Отшельник?

– Только дворцовый вариант. Боюсь, я буду несколько церемонным. Потерпите?

– Вы прекрасно танцуете, – признала Франческа, и я с удивлением понял, что мне приятно слышать от нее эту похвалу.

Мы танцевали, пили вино и снова танцевали, пока на небе не зажглись первые звезды. Тогда я повел ее к Эране смотреть огненные скульптуры. Силуэты плотов с гигантскими фигурами из соломы и дегтя чернели где-то по центру реки.

Основная толпа собралась у набережной, здесь же, чуть в стороне, над обрывом, прятались только редкие влюбленные парочки. Внизу, у набережной, рябили огни. В траве оглушительно пели сверчки, а от реки тянуло сыростью.

Она поежилась:

– Холодно.

Я обнял ее сзади за полуобнаженные плечи.

– Так лучше?

– Что вы себе…

– Тссс, сейчас начнется!

На воде вспыхнул первый огненный силуэт. Огромный лев с взъерошенной гривой. Следом за ним загорелся вставший на дыбы грифон.

Франческа подалась вперед и, казалось, забыла, что я позволил себе недопустимую вольность. Ее волосы пахли лилиями и дымом.

– Похоже, у нас тут символически встают и рушатся империи. Смотрите, ощипанная курица с герба Прайдена.

– Это орел, ужасный вы человек.

– Волк… должно быть, Разенна.

– В прошлом году были цветы.

– Цветы? Фи, как скучно.

– А в позапрошлом – рыцари. И огромный замок.

– Уже лучше. О, да это никак фамильная киска Рино.

– Все бы вам смеяться. Рысь – опасный хищник.

– Несомненно.

Огненные фантомы прогорали и гасли, опадая в воду. Тьма отвоевывала пространство над рекой. Франческа снова попробовала освободиться, на этот раз я не стал ей препятствовать.

– Что дальше, сеньор Отшельник? Снимите уже эту маску! Праздник окончен.

– Помогите мне.

Ждал, она откажет, да еще и вставит что-нибудь язвительное, но девушка вдруг кивнула и привстала на цыпочки, чтобы развязать ленты. Ее рука задержалась на моей щеке чуть дольше положенного.

– Праздник окончен, – повторил я за ней и снял с Франчески маску.

Она неумело ответила на поцелуй. Я обнимал ее за талию отнюдь не объятием робкого влюбленного юноши, но она не противилась, враз утратив всю свою скрытую дерзость. Неожиданная покорность заводила не меньше, чем прежняя недоступность.

Нас прервали грубой площадной бранью. Я не сразу понял, что весь этот поток нечистых слов, среди которых преобладало «putta»[3] и производные от него, был адресован моей подруге. А когда понял – естественно, вознегодовал и захотел покарать сквернослова. Но воевать было не с кем – рядом с нами стояла только крепкая пожилая женщина с резкими чертами лица.

– Сеньора, вы никак больны или пьяны, – с досадой сказал я старой карге. – Идите, проспитесь, пока я не позвал слуг, чтобы они научили вас хорошим манерам.

– О да, господинчик, ты научишь меня хорошим манерам. Так же, как научил моего мальчика?

– Это мать Лоренцо, – прошептала Франческа. – Сеньора Ваноччи, мы… – Она осеклась и беспомощно обернулась на меня.

Я привык сознавать себя плохим парнем, и мне это нравится. Не только мне, иначе я давно стал бы изгоем. Но нет – общество что людей, что фэйри радостно аплодирует циничным выходкам и лишь иногда грозит пальчиком, когда совсем уж перехожу черту.