А Маринка? Мухин должен был её знать — она работала в бухгалтерии, и наша связь ни для кого не была секретом. Сергей отвёл глаза. Я и так понял. Я не стал её осуждать — если бы с ней случилась такая же беда, скорее всего, я тоже не стал бы отдавать свою жизнь на заклание беспомощному инвалиду. Будь она ещё женой, а так… Но ведь только вчера мы договаривались, что сегодня после работы она зайдёт ко мне… Значит, всё кончено, и не надо себя обманывать — кончено навсегда. Я сжал челюсти, чтобы не выдать своих чувств при постороннем. Интересно, половую функцию мне восстановили? Хотя, впрочем, какая теперь разница? Я больше не мужик — баб мне отныне не знать, я даже онанизмом никогда в жизни не смогу заняться.
Сергей всё время подбадривал меня, то и дело повторяя, что могло быть и хуже. А что могло быть хуже? Я себе такое представить не мог.
— Мухин, да иди ты… — на очередное его «всё не так плохо, как кажется», — выдавил я.
Вероятно, мой мозг не только физически функционировал не в полную силу. Скорее всего, и умственно я тоже сдал. Потому что мысль о том, кто будет за мной ухаживать, где я возьму средства на оплату счетов за больницу, на пропитание, на квартирный налог — эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Сергей сам заговорил об этом.
— Нет, ты представь себе. Тебе, действительно, безумно повезло. Ты мог умереть. Ты бы непременно умер, если бы в тот день врачей «скорых» не проверяли на профпригодность. Им нужна была нулевая смертность для переаттестации, а тебя так размазало… В любой другой день кто повёз бы тебя в институт мозга? Отправили бы в районный клоповник помирать в приёмном покое… Нет, всё не так плохо, как могло бы быть. А потом… На тебя могли навесить оплату счетов. Но твой юрист — молодец, он своё дело знает. Когда страховая компания устроила вопёж, что ты сам виноват в случившемся, что ты как прораб отвечал за безопасность участка, он нашёл несоответствие между расчётной и платёжной ведомостью компании. Оказалось, что инженер по технике безопасности у нас давно не числится, а вот зарплату его кое-кто получает… как думаешь, кто получал его зарплату?
— Селезнёв? — предположил я, помня о том, какие загребущие руки у начальника стройки.
— Ну, разумеется. Был дикий скандал. Селезнёва прокатили в новостях по первому. С работы попёрли. И вряд ли его теперь куда возьмут на приличное место. Но главное — ты оказался чист. Страховщикам пришлось смириться с тем, что они будут оплачивать твои счета. Ты бы знал, сколько стоили все эти операции! Тебя резали 8 раз. А лечение… Ты знаешь, сколько стоит здесь один койкодень? — Сергей закатил глаза и я понял, что вряд ли смог бы оплатить больничный счёт даже за сутки. — Но и тут твоё везение не кончилось, — увлёкшись, продолжал Мухин. — Когда страховщики поняли, что им не отвертеться от тебя, они решили извлечь из твоего случая максимум выгоды — тут такая рекламная компания завертелась! Ты бы только знал…
Но тут Сергея, оттеснив его за дверь, прервал вошедший в палату врач. Это был приятный обходительный дядька с очками на острогорбом носу, через которые он вперил в меня проницательный взгляд.
— А-а-а-а, наш ковбой уже на коне, — добродушно поприветствовал он меня, как будто мы с ним были давно знакомы. Впрочем, он-то меня наверняка успел хорошенько изучить, но я видел его в первый раз. Его спокойная уверенность и доброжелательность придавали мне душевных сил.
Врач откинул одеяло и я увидел своё исхудавшее тело. Впрочем, никаких других изменений я в нём не заметил. Я ожидал увидеть многочисленные шрамы, но кожа была ровной и гладкой и, хотя стояла зима, загоревшей. Вероятно, пока я лежал в коме, мне проводили сеансы физиотерапии. Конечно, в рядовой больнице никто не стал бы со мной так нянчиться. Меня обслуживали на полную катушку. Вот уж действительно: повезло так повезло.
У врача с собой было несколько блестящих металлических инструментов, которые я тут же окрестил «набором палача» — с их помощью он проводил различные таинственные манипуляции над моим телом, стучал молотком, втыкал длинные тонкие иглы, проводил по коже острым предметом, похожим на отвёртку и всякий раз спрашивал про мои ощущения. Я по-прежнему не чувствовал ни рук, ни ног. Туловище и голова реагировали на раздражение, хотя несколько вяло. Врач внимательно посмотрел на меня, покачал головой, потом сказал, что я слишком рано вышел из комы, может быть, всё ещё образуется — пару недель меня подержат в палате, а потом, если психиатр признает меня вменяемым и не случится никаких ухудшений, направят на выписку. Вы пока отдыхайте, — предупредил он. — Но всё-таки подумывайте о том, как обустроить свою будущую жизнь за пределами больницы.
Когда врач вышел, в палату опять проскользнул Сергей. Это меня очень заинтересовало. Почему от меня отказалась Маринка, почему рядом со мной нет никого из друзей, а этот человек, которого едва ли я мог бы назвать приятелем, он всего лишь сослуживец, не больше — почему он дежурит в моей палате? Я вырос прямым и открытым парнем, как того и желал мой отец, поэтому я просто спросил Сергея о том, какую нужду он имеет во мне, беспомощном и бесперспективном уёбном обрубке. Мухин тоже мужик честный, он не стал юлить, он сразу мне объяснил, что интерес его ко мне вполне меркантильный, но обоюдовыгодный, не хотелось ему мне сразу об этом говорить, но раз уж я спросил…
В общем, оказалось, что Сергей — многодетный отец-одиночка. У него не один, как у всех, не два, как у самых отважных, а целых три ребёнка, стремительно подгребающих к своему совершеннолетию. Мухин не сумасшедший, просто его жена родила тройню и умерла через неделю от какой-то невыявленной вовремя и развившейся в её утробе инфекции. Героический мужик Сергей, он не отказался от детей, а решил воспитывать их сам. Чтобы не цеплялись ювеналы, по законам которых каждому ребенку полагалась отдельная комната, он произвёл сложный квартирный обмен, в результате из двух однокомнатных — своей и жены — он сделал небольшую, но вполне уютную трехкомнатную квартиру, с приличного размера кладовой, которую он оборудовал под свою спальню. Зато у каждого из детей, как и полагалось, было своё собственное помещение с окном и отдельным входом. Всю жизнь Сергей пахал на работе, вечера проводил с детьми — им полагалось четыре часа непосредственного родительского внимания, а по ночам халтурил, разгружая ящики с хлебом на кондитерской фабрике. Когда он спал и как справлялся со всем этим — уму непостижимо. Но за двадцать пять лет он накопил, изворачиваясь и влезая в долги, 30 кусков еврази на три места на кладбище и 50 — на квартиру. Свою трехкомнатную — он разменял (по хорошему знакомству) на две однокомнатные. Жильём дети были обеспечены. Но самому Сергею жить было негде. Один из сыновей хотел его взять к себе, но ведь понятно, что парню двадцать пять, жениться пора, а как втроём в одной комнате? В общем, это не вариант, Мухин честный человек и ущемлять в правах своих детей не собирается. Когда со мной случилось несчастье и стало известно, что я вряд ли смогу сам себя обеспечивать, Сергей понял, что ему улыбнулась удача — если я только соглашусь взять его в квартиранты, — а уж он оплатит мне квартиру, питание, медикаменты, обеспечит (пускай только по вечерам и в выходные, но всё-таки домашний уход) — нам обоим это выгодно, не так ли? Сослуживец смотрел на меня сдержанно, но я понимал, что он с нетерпением ждёт моего решения. А я поражался тому, что пятнадцать лет проработал с ним бок-о-бок и, оказывается, совсем не знал. Как всё-таки люди умеют прятать свои проблемы от чужих глаз! Но вот теперь мы оба в беде, и мне, действительно, нужны будут и деньги после выписки, и уход. Даже если бы у меня был выбор, я бы всё равно согласился — просто потому, что сам теперь зависел от всех, а от меня — никто. И для меня казалось важным, что я хоть для кого-то представляю собой огромную ценность.
В общем, если принимать мои обстоятельства как обыкновенные, то всё складывалось, как нельзя лучше. Оставшиеся две недели мной по плотному графику занимались врачи, гипнологи, массажисты и физиотерапевты всех мастей. Даже прикреплённый к институту китайский мастер цигун испробовал на мне свое мастерство. Однако, при любом раскладе консилиум вынес неутешительное резюме — шансы на моё выздоровление минимальны. В любом случае, мне рекомендовали ежедневно выполнять упражнения лечебной физкультуры, проходить глубокий массаж, заниматься интеллектуальной деятельностью, чтобы в мозгу образовывались новые нейронные связи, мне также очень желательно разнообразить своё общение с окружающими для того, чтобы не утратить социальные навыки, без которых моё сознание быстро деградирует, и хотя бы пару раз в неделю мне надо бывать на природе. Да, и насчёт лекарств… Оказалось, врачи не знали, буду ли я испытывать серьёзную боль за пределами института. Сейчас в моей крови находилась изрядная доза обезболивающих, но на воле я должен буду следить за тем, чтобы не злоупотреблять ими и по возможности регулярно чередовать. Принимая наркотики, я могу подсесть на них так, что мне будет требоваться постоянно всё большая доза, пока их концентрация в крови не станет смертельной. Есть медикаменты, блокирующие сигналы боли, идущие к мозгу, но мне они не показаны, так как моё тело и без того не очень дружит с головой. А анальгетики вредны для печени и не столь эффективны… В общем, если боль вернётся, её нужно будет держать в узде — не давать измочалить моё сознание, но и совершенно избегать тоже не следует — во всём нужно знать меру: и в боли, и в обезболивании. Такие вот дела…
