Собственно, руководство СССР в полной мере осознало проблемы Красной Армии после провала "Германского октября" в 1923 году — так тогда называли последнюю попытку разжечь мировую революцию, детонатором которой должна была послужить революция в Германии. Учиненная после этого проверка РККА комиссией ЦК неопровержимо установила, что боеспособной армии у Советской России нет. Вообще. Именно после этого Сталин вспомнил Бога, сказав: "Если бы Бог нам не помог, и мы бы ввязались в драку, то нас бы расчехвостили в пух и прах" (соответствует РеИ — и проверка РККА, проходившая в 1924 году, и ее результаты, и высказывание Сталина В.Т.). После этого Троцкий вылетел с поста наркомвоенмора, на три метра опережая собственный визг — до элиты партии дошло, на каком волоске она висела, одобрив идею Левушки о поддержке германской революции, включая прорыв Красной Армии через Польшу "на помощь германским товарищам" (было в РеИ — подготовка шла на полном серьезе В.Т.).
Сменивший его Фрунзе был компромиссным вариантом, устраивавшим большинство тогдашних группировок. В принципе, Фрунзе мог бы стать очень хорошим вариантом для внедрения — Михаил Васильевич был весьма талантливым дилетантом, которому стать серьезным военачальником мешало то, что он в молодости предпочел стать профессиональным революционером, а не кадровым военным; получи Фрунзе военное образование — и он мог заслужить генеральские погоны; кроме того, он был известен тем, что охотно прислушивался к мнению старых специалистов, а не бредил "революционной войной". Так что никого бы особенно не удивило, если бы он начал высказывать новые идеи и успешно претворять их в жизнь. Достоинством было и то, что Фрунзе был действительно крупным политиком, самостоятельной фигурой в большевистском руководстве — и в этом качестве мог позволить себе весьма большую свободу действий.
Вот только последнее достоинство имело и обратную сторону — Фрунзе пользовался искренней ненавистью троцкистов; собственно, было неизвестно, умер ли он своей смертью, из-за аллергии на наркоз, или ему немного помогли те, чьего лидера он сместил, немедленно начав утеснять сторонников "Льва революции" в армии. В модную во время перестройки версию, что ответственность за смерть Фрунзе нес Сталин, Вячеслав Владимирович не верил — ему эта смерть была категорически невыгодна.
Внедрение во Фрунзе спасало того от смерти на операционном столе, если эта смерть была случайной — но не могла спасти от покушения. Учитывая непринужденные нравы сторонников Троцкого, это была совсем не шуточная угроза.
Не меньшей угрозой, пусть и в отдаленном будущем, в конце 1936 — 1938 годах, была ярость Сталина, обнаружившего реальные заговоры. Молотов не зря сказал в старости: "Сталин осатанел" (реальные слова Молотова В.Т.). Вождя можно было понять — полковнику доводилось в юности слушать рассказы родственников, осведомленных о настоящих масштабах заговоров и предательства — вот только это ничуть не отменяло ни возможности "составить компанию" Кирову, ни возможности "попасть под горячую руку" Иосифа Грозного. А характер у Иосифа свет Виссарионовича был действительно тяжелый. Последствия для дела в комментариях не нуждались.
В полной же мере изменения в Красной Армии пошли одновременно с началом индустриализации СССР — и причиной этого стала "военная тревога" 1927 года, когда Великобритания продемонстрировала свою готовность натравить лимитрофные государства на Советский Союз. Тогда это было смертельной угрозой — по советским оценкам конца 20-х годов, Польша, Финляндия, Румыния, прибалтийские страны могли выставить 115 дивизий, тогда как РККА могла отмобилизовать чуть более 90 дивизий, из них на Европейском ТВД — только 70 дивизий. Если добавить к этому, что тылом лимитрофов автоматически становились Англия и Франция, а нашим дальневосточным рубежам всерьез угрожала Япония — то для Советского Союза эта война могла стать последней, слишком неравны были силы.
Была группировка сторонников Сталина в РККА — в частности, к ней принадлежали пользовавшиеся полным доверием Вождя Ворошилов и Буденный.
Вот только Ворошилов, верный Сталину как пес, не отличался ни талантами, ни образованием. Так что внедрение в Первого маршала отменялось автоматически — если внедренный в Клима агент начнет реформы, то, максимум через год Сталин, досконально знавший таланты верного сподвижника, спросит: "Дорогой товарищ, а кто Вы такой? И куда Вы дели Клима?". Убедительно солгать Сталину полковник не брался — а как он отреагирует на правдивый ответ, думать не хотелось.
Ненамного лучшим был и расклад с Буденным — Семен Михайлович был фанатиком кавалерии, которую знал абсолютно; небесталанным военачальником; человеком, ценившим знания — он был единственным из пяти первых маршалов Красной Армии, позаботившимся окончить Академию Генштаба, у остальных "руки не дошли". Вот только при всех своих достоинствах, Буденный и "война моторов" были совместимы чуть менее, чем "гений и злодейство" — и для Сталина это не было секретом.
Так что среди кандидатов на внедрение оставались только "поручики-командармы". Среди этой компании Тухачевский и вправду был лучшим вариантом — и потому, что он был признанным лидером этой группировки, занимал самое высокое положение в армии; и потому, что у него было хорошее общее образование, пусть и с гуманитарным уклоном, полноценное среднее военное образование, в отличие от прапорщика военного времени Уборевича и недоучившегося фармацевта Якира; и потому, что он искренне интересовался новейшими теориями военного дела и новинками военной техники — другой вопрос, что делал это он предельно поверхностно и безграмотно, но за другими, за вычетом Уборевича, и того ведь не водилось.
Было и еще одно преимущество — Сталину было необходимо не допустить вмешательства выдвиженцев Троцкого в политику вооруженной силой, и, была отчаянно нужна добротная модернизация Красной Армии. Если попаданец в Тухачевского займется приведением РККА в порядок, при этом явно утеряв интерес к политике — ну попали в руки великовозрастного "дитяти" такие интересные игрушки, что он не вылезает с заводов и полигонов, позабыв об интригах — то Вождя это устроит; если же от этого будет несомненный толк — а у Сталина попросту не было доверенных людей, способных всерьез заниматься механизацией армии — то можно будет рассчитывать на его содействие, пусть и не сразу.
Хватало и серьезных минусов — если "попаданец" в Тухачевского займется модернизацией армии, потеряв интерес к политическим играм, то не было ни малейшей гарантии, что группировка "поручиков-командармов" не откажет ему в поддержке, так что опираться придется только на немногочисленных военспецов, как правило, поддерживавших Михаила Николаевича по причинам служебного свойства; если новый Тухачевский начнет отходить от троцкистов, не говоря уже о явной поддержке Сталина, то высока была вероятность того, что милейший Иван Никитич Смирнов, создатель и руководитель троцкистского подполья в СССР (соответствует РеИ — вообще, И.Н. Смирнов был опытнейшим конспиратором и убежденным троцкистом, из тех, кто не "кололся" и не каялся ни при каких обстоятельствах В.Т.), лично или по приказу Льва, примет решение о ликвидации предателя.
Автоматически возникал вопрос — если отходить от троцкизма, на кого новому "Тухачевскому" опираться? Царские офицеры были серьезными профессионалами, но они испытывали оправданную неприязнь к выскочке — завоевать их доверие было нетривиальной задачей. Кроме того, к началу Второй Мировой войны они уже будут в почтенных годах. Группировка краскомов в вопросе отношения к Тухачевскому проявляла редкостную солидарность с ненавидимыми ими "золотопогонниками" — они тоже едва терпели Михаила Николаевича. В этом плане исключение представляли Буденный, как ни странно, неплохо относившийся к Тухачевскому, и Ворошилов, ради пользы дела готовый терпеть кого угодно, включая бывших царских генералов и Тухачевского.
