Впрочем, и с этим испытанием полковник справился легко — обычное вежливое приветствие, стандартное для объекта поведение.

А сейчас предстояло поработать.

— Юлия Ивановна, пригласите ко мне к полудню товарища Какурина — попросил Михаил Николаевич.

— Обязательно, товарищ Тухачевский — деловито ответила Кузьмина.

К назначенному сроку полковник разобрался с большей частью документов, требовавших его подписи, благо ничего особенно серьезного там не было — Главный Штаб РККА, так сказать, образца 1927 года, по своим функциям и полномочиям кардинально отличался от Генерального Штаба году этак в 1943, будучи больше научно-теоретическим центром, нежели "мозгом армии". Ворошилов, получив должность наркома, приложил все усилия, чтобы отобрать у "барчука" как можно больше реальных рычагов власти, в чем немало преуспел.

Впрочем, и в Главном Штабе у объекта не было твердой опоры — заместителем Тухачевского был Триандафиллов, позже названный "отцом советского оперативного искусства". Основания для этого были — Владимир Кириакович, в отличие от объекта, был действительно первоклассным военным теоретиком. Осознавая различие между собой и начальником — различие, бывшее очень не в пользу Тухачевского! — Триандафиллов жестко конфликтовал с начальником. Насколько знал Вячеслав Владимирович, именно трудами Триандафиллова, к которому прислушивался Ворошилов, Тухачевского и отправили из Главного Штаба командовать ЛВО.

Конечно, переламывать сложившееся негативное мнение всегда тяжело — но Вячеславу Владимировичу были необходимы нормальные рабочие отношения с Триандафилловым. Сделать это было возможно только одним способом — зарекомендовать себя серьезным специалистом. Разумеется, никто бы не поверил в то, что Тухачевский вдруг стал "из Савла Павлом" — так что делать это надо было постепенно.

Размышления разведчика прервал осторожный стук в дверь.

— Да, войдите — сказал он.

— Михаил Николаевич, к Вам товарищ Какурин — доложила Юлия Ивановна.

— Пригласите его. И, Юлия Ивановна, сварите нам кофе — распорядился Тухачевский.

— Добрый день, Михаил Николаевич! — приветствовал хозяина кабинета, пожалуй, самый приближенный из его подчиненных.

— Добрый день, Николай Евгеньевич! Проходите, присаживайтесь, сейчас будет кофе — гостеприимно приветствовал Какурина Тухачевский.

— Спасибо — поблагодарил начальника подчиненный.

— Пожалуйста — скупо улыбнулся начальник Главного Штаба.

— Николай Евгеньевич, я не сомневаюсь в том, что Вы прекрасно знакомы с международными новостями. В связи с этим надо срочно сделать вот что — проанализировать применение англичанами и французами танков при прорыве германской обороны. Ну и просчитать возможную противотанковую оборону.

Какурин молча кивнул — действительно, о ноте Чемберлена правительству СССР от 23 февраля, равно как об ответе НКИД в Советской России не знали разве что дехкане в кишлаках да чабаны на пастбищах. Обмен нотами такого содержания означал кризис в отношениях — кризис, вполне могущий завершиться войной.

Для Советского Союза это значило войну на пределе сил — что касалось отношений с Польшей, Румынией, Финляндией, то места иллюзиям не оставалось. Впрочем, позиция прибалтов тоже не располагала к оптимизму. Самое же плохое было в том, что тылом лимитрофов с высокой вероятностью выступали Великобритания и Франция — так что появление на фронте масс английских и французских танков было более чем возможно.

— Полагаю, Николай Евгеньевич, для ускорения процесса стоит разделить работу — я займусь анализом действий союзников, Вы — оборонительными мерами немцев.

— Михаил Николаевич, если это будет единый доклад, то, возможно, следует согласовать основные положения — осторожно заметил Какурин, точно знавший реальные "таланты" объекта.

— Николай Евгеньевич, давайте сейчас проверим, хорошо ли я усвоил Ваши уроки — серьезно предложил Тухачевский.

— Если Вас не затруднит — согласился слегка удивленный поведением Тухачевского Какурин.

— По окончании короткого маневренного периода Империалистической войны началось то, что эмоционально называют "проклятием позиционности" — неторопливо начал излагать свои мысли разведчик, которому надо было и изменить резко негативное отношение к себе, как к военному специалисту, и не оттолкнуть окружающих резкими изменениями — надо было создать впечатление, что Тухачевский перестал "валять дурака" и начал всерьез отрабатывать свое жалованье, занимаясь не изготовлением скрипок, а выполнением профессиональных обязанностей; понятно, что резкого роста быть не могло, новый Тухачевский должен был меняться постепенно, чтобы у окружающих складывалось впечатление, что он работает над собой, растет как военный теоретик под влиянием своего окружения.

— Закономерен вопрос — а за счет чего это стало возможно? И у нас, и за границей очень любят сводить все к насыщению войск пулеметами, немного реже дополняя список причин возникновения "позиционного кризиса" массовым использованием колючей проволоки и траншей.

Полковник прервался, вопросительно посмотрев на Какурина — психологически это было необходимо, новый Тухачевский должен был перестать "работать барином-всезнайкой", ему надо было стать сначала "лучшим учеником", плавно перейдя в ипостась Учителя.

— Вы правы, Михаил Николаевич — подбодрил Тухачевского Какурин, очень довольный тем, что у ученика появились проблески интеллекта — в конце концов, в правильно заданном вопросе содержится половина ответа.

— Глупо отрицать очевидную истину, что массовое применение пулеметов совершило революцию в тактике пехоты — многократно выросла плотность огня, увеличилась эффективная дальность стрельбы. Так же невозможно спорить с тем, что полевые укрепления резко повысили устойчивость пехоты в обороне — продолжил Вячеслав Владимирович.

Новая пауза — и снова вопросительный взгляд. Какурин взглядом показал заинтересованность, ничуть при этом не играя — ему было действительно интересно, к каким выводам может прийти Тухачевский.

— Но ведь позиционный фронт установился осенью 1914 года. Возможно, я сделал свои выводы на основании неверных сведений, но, исходя из известного мне, имевшихся в любой из армий Великих Держав пулеметов никак не могло хватить для надежного перекрытия фронта. Колючей же проволоки не имелось вовсе — или какое-то мизерное количество, ни на что всерьез не влиявшее. Следовательно, влияние пулеметов и полевых укреплений несколько преувеличено — нет, они сыграли немалую роль, но главная причина совсем в другом.

— Возникает следующий вопрос — а какое средство ведения войны нанесло наибольшие потери? Все известные мне исследователи единодушны, расходясь лишь в частностях — этим средством была артиллерия, на долю которой пришлось, по разным оценкам, от двух третей до трех четвертей общих потерь (в РеИ — 70 % общих потерь — В.Т.). Также значительные потери наносил ружейный огонь — если он уступал потерям, наносимым пулеметным огнем, то ненамного.

— Возникает необходимость совершить экскурс в историю военной техники, а, именно, вспомнить революцию в военной технике, произошедшую в период 1880–1900 годов. Тогда и были совершены и внедрены изобретения, качественно изменившие артиллерию и оружие пехоты.

Какурин молча кивнул — действительно, все так и было, именно тогда появились бездымные пороха, новые виды взрывчатки, многократно превосходившие по разрушительной силе дымный порох, магазинные винтовки под унитарный патрон, артиллерийские орудия с откатом по оси ствола и противооткатными устройствами, и многое другое. Все это, вместе взятое, привело к качественному росту огневой мощи армий и многократному росту плотности огня. Говорить же о росте дальнобойности и точности огня артиллерии, достигаемой за счет улучшения баллистики, было скучнейшей банальностью. Свою роль сыграли и новые прицелы вкупе с оптическими дальномерами.