====== 1 ======
Все началось, когда Дурсли были еще не таким нормальным, в нашем представлении о «нормальности», семейством.
Мистер Дурсль, огромный, похожий на усатого кита, тучный мужчина в те времена вполне мог, скажем, бояться магии, но при этом даже не думать о разумной осторожности в общении с магами.
Миссис Дурсль, сухощавая сплетница-блондинка, обожающая шпионить за соседями, сына и свои розы, притворялась, что у нее вовсе нет ни сестры, ни родителей и была вполне способна поселить малолетнего племянника в той же кладовке, в которой хранила швабры, хлорку и прочие моющие средства, которые предписано держать подальше от детей.
Разумеется, не имеет смысла обвинять магов в том, что случилось с главой семейства!
Если мимо тебя прополз целеустремленный магический ребенок, не надо брезгливо отталкивать его носком разношенного тапочка!
Если этот ребенок размотал магнитную ленту твоей любимой кассеты по всему дому, да еще часть изжевал и обслюнявил — нельзя на него орать!
А если этот малыш треснул твоего сына по лбу погремушкой, да с такой силой, что надулась крупная шишка — ни в коем случае! — повторяю!!! — ни в коем случае нельзя лупить по попе газетой магического, избалованного дитятку, которому от роду полтора года.
Потому что магия — штука непредсказуемая, а Вернон Дурсль под кровную защиту не попадал.
Белая вспышка, которую не видела жена, и которая была последним, что видел магл.
И карета “неотложной помощи”, в которой медбратья понятия не имели, что пытаются удержать в тучном теле вовсе даже не душу кругом виноватого мистера Дурсля, а так, побочный эффект спонтанного выброса.
Сперва появились звуки. Отрывистые, не очень понятные, раздражающие. И временами — тихий женский плач.
Мучительно хотелось увидеть того, кто над ним рыдает и утешить, но открыть глаза не получалось очень долго.
Следующее воспоминание — разговор с доктором.
Смысл слов угадывался с трудом. Ну, словно он на троечку выучил иностранный (и ту жалостливая учительница — рассеянная старушка в очках — поставила из сострадания), потом прошло несколько десятков лет, а потом носитель языка принялся что-то быстро-быстро рассказывать, необоснованно ожидая внятного ответа.
Только через несколько мгновений он понял, что его спрашивают об имени. Помнит ли, как его зовут?
- Офкорз! Ай эм В… В… Май нейме Ви… Ве… В…
- Вернон, ты — Вернон Дурсль, — прорыдала стоящая за плечом доктора женщина, уткнувшись в насквозь мокрый носовой платок.
- Миссис Дурсль, бр-бр-бр, зе-зе-зе, зе-зе-зе, бр-бр-бр, — речь доктора была невнятна, но интуитивно больной догадался, что женщину просят не встревать в диалог. Причем, не очень вежливо. И, хоть имя «Вернон» казалось каким-то неуклюжим, а «Дурсль» вообще звучало, как детская дразнилка, раздражение вызывал сам факт, что к женщине, которая о нем переживает, то есть — к его женщине, могут проявить неуважение. Он бы стукнул нахала, наверное. Да точно стукнул! Но руки и ноги не слушались, словно это было не его тело.
Еще немного побормотав, доктор ушел.
А женщина осталась.
Она была рядом, когда он не мог проглотить еду, вытирая салфеткой отвратительные слюни.
Когда заново учился ходить, говорить, читать.
Она привезла его домой, убирала за ним, разговаривала, кормила с ложечки. Показывала щекастого белобрысого мальчишку — их сына Дадли.
Она пыталась получить хоть какой-то совет по делам «Граннингса» — фирмы, которая, оказывается, принадлежала семейству Дурсль.
И было слышно, как она плачет ночью от усталости и беспомощности.
А он лежал бревном и пытался хоть как-то взять под контроль неповоротливое тело, чувствуя себя китом, выброшенным на берег.
День, когда он самостоятельно дошел до сортира и сделал свои дела без посторонней помощи был для него ярким праздником, сродни второму рождению.
После этого восстановление пошло в удвоенном темпе. Физическое восстановление. Речь, чтение, письмо по-прежнему вызывали затруднение. А память на имена и лица вообще не возвращалась.
Даже собственную тещу — старую ведьму, которую, казалось бы, невозможно забыть, единожды увидев, он решительно не помнил.
Потому, каждый вечер они с Петти разглядывали фотографии, снова и снова повторяя имена друзей, знакомых и родственников.
Потому, ползал он по ковровому покрытию в гостиной, на равных с мальчишками «играя» в кубики с буквами, с трудом складывая их в слова.
В скором времени доктор посоветовал развивать мелкую моторику — перебирать крупу, пытаться писать карандашом. С карандашом было сложнее всего — он все время хотел взять его левой рукой. Это было привычно и правильно. Но Вернон Дурсль не был левшой. Он был правша, перенесший инсульт и не полностью восстановившийся после частичной парализации.
Память не спешила возвращаться.
Наоборот. Появились ложные воспоминания.
Снились по ночам разрывы снарядов, растяжки в зеленке, душманы в темной афганской ночи, обезлюдевшие кишлаки, стремительный поток горной реки, чье название он во сне все никак не мог выговорить.
А женщина рядом и два ревущих карапуза были в его жизни чем-то, за что можно было благодарить судьбу, просыпаясь в холодном поту от очередных взрывов и криков, были чем-то, что становилось привычным и обыденным очень медленно.
С мальчишками по гостиной он ползал уже не ради кубиков и возобновления навыков чтения и письма. А потому что ему понравилось возиться с этими детьми.
Они построили огромную башню, повозили зайца на грузовике (все втроем, по очереди), порисовали ладошками на большом листе бумаги…
Были не очень понятны слова жены относительно того, что она бы не хотела, чтобы их сын общался с мальчишкой, наподобие Поттера. А что делать-то? Она каждый день уходила по делам, оставив на него обоих пацанов. И никаких таких отличий он между ними не видел — оба те еще избалованные поросята. Как их подвергнуть сегрегации? Запереть чернявого в шкафу?
Так он же… он же плакать будет!
Пет пришлось смириться.
Раньше они оставляли племянника соседке, приплачивая какие-то гроши «на вискас» многочисленным кошечкам миссис Фигг. Но сейчас лишних денег не было.
Вечерами он читал вслух детские сказки, подтыкал шалопаям одеялки. И чувствовал себя не таким уж бесполезным. По крайней мере, куда более нужным, чем когда сидел без толку над бесчисленными отчетами из фирмы и чувствовал только тупую боль в правом виске и безысходную тоску.
====== 2 ======
Он не успевал.
Стоял слишком далеко, у билетных касс. Петуния отвлеклась, покупая мороженое, а мальчишки бегали друг за другом вокруг колонн, когда раздался визг шин, смешавшийся с истошным женским визгом, и на тротуар вылетел потерявший управление серебристый опель.
Он бросил деньги, билеты, барсетку, но не успевал, не мог успеть вытолкнуть сыновей из-под удара.
Пусть за эти пять лет диет, прописанных лечащим врачом, и ежедневных упражнений (а потом и новой работы, на которой не приходилось особо сидеть за столом) он изменился до неузнаваемости, но скорости человека и разогнавшейся машины в любом случае несопоставимы.
Он знал, что вот-вот произойдет трагедия.
Ниоткуда нахлынули воспоминания об окровавленных телах, подорванной технике, сквозных ранениях.
Гарри обернулся, расширившимися от ужаса глазами разглядывая надвигающуюся смерть.
Дадли встал впереди брата. Не потому, что хотел закрыть собой, нет. Для героических решений он был еще слишком мал. В таком возрасте о смерти имеют еще весьма отвлеченные представления. Можно сказать – абстрактные. Просто так получилось.
И тут началась чертовщина.
Машина съеживалась, сминалась, словно уже налетела на стену. Брызнули во все стороны стекла, пластик фар, пролетел, сверкая в солнечных лучах, знак молнии, оторвавшись с капота. Перемололо в кашу водителя, забрызгав лобовое стекло.
